Когда в начале 1990-х гг. понятие «безопасности человека» (human security) стало активно проникать в дискурс международных организаций, политических институтов и экспертных кругов, казалось, что господству реализма эпохи холодной войны пришёл конец, наступает эра принципиально иных ценностей и приоритетов – таких, как достойный уровень жизни, социальная справедливость, права и благополучие для каждого человека. Но одних разговоров на эту тему, пусть даже и на уровне ООН, явно было недостаточно. Кто-то должен был взять на себя миссию освобождении человечества от страха и нужды, задействовав для этого собственные средства и возможности.
В числе первых энтузиастов, возложивших на себя «обязанность защищать» (responsibility to protect), выступили НАТО и бессменный лидер этой организации США, организовавшие «гуманитарные интервенции» в Боснии и Югославии в 1995 и 1999 годах. Вслед за этим концепт «обязанности защищать» был взят на вооружение Россией в ходе операции по «принуждению к миру» в Южной Осетии в 2008 г. и снова НАТО – для обоснования интервенции в Ливии в 2011 году. В общем, к концу 2000-х гг. идеи «безопасности человека» и «обязанности защищать» прочно вошли в концептуальный мейнстрим современных международных отношений.
Тем более неожиданным кажется сегодня то внезапное равнодушие, с которым международное сообщество (по крайней мере, многие его участники, прежде очень озабоченные гуманитарными вопросами) отнеслись к целому ряду недавних кризисов-например, к вооружённому конфликту в Нагорном Карабахе осенью 2020 г. или военному перевороту в Мьянме зимой 2021 года, не говоря уже говоря о крайне тяжёлой ситуации, которая складывается в ряде стран Азии и Африки в результате распространения пандемии COVID-19. Неспособность правительств обеспечить необходимый уровень медицинской помощи населению и начать массовую вакцинацию, кажется, не волнует никого, кроме чиновников ВОЗ.
Новые приоритеты, или Новое «бремя белых»
Понятие «безопасности человека» всегда оставалось чрезвычайно дискуссионным и не имело безоговорочной поддержки международного сообщества. Несмотря на его единодушное одобрение Генеральной ассамблеей ООН в ходе Всемирного саммита 2005 г. и Советом безопасности ООН в 2006 г., многие эксперты в области международных отношений (равно как и политики) подчёркивали, что идея слишком широка и неконкретна для того, чтобы использовать её в качестве аналитической категории или нормативной базы для принятия решений. Ведь в конце концов угрозой безопасности и благополучия индивида может быть названо всё что угодно, даже безработица или финансовый кризис. И не всякая кризисная ситуация может считаться основанием для гуманитарной интервенции.
Немало сомнений высказывалось и в адрес морально-этического содержания доктрины. Как предупреждали критически настроенные исследователи, сама идея «безопасности человека» даёт напрасные надежды и жертвам возможных гуманитарных кризисов, и международному сообществу вообще, в то время как мировая политика по-прежнему направляется эгоистичными интересами отдельных государств, правительств и политиков. Последние готовы прийти на помощь страдающим людям лишь тогда, когда видят в этом для себя конкретную пользу. По этой причине некоторые эксперты, особенно азиатского и африканского происхождения, называли «безопасность человека» идеологическим прикрытием неоколониализма и новым изданием хорошо известной историкам доктрины «бремени белого человека».
В то же время самые убеждённые реалисты не могут отрицать, что в условиях глобального мира каждый гуманитарный кризис способен стать угрозой интересам любого, даже географически отдалённого государства. Например, как показывает ситуация с сирийскими беженцами, наркотрафиком из Афганистана и торговлей людьми в Северной Африке, два столпа «безопасности человека» – так называемые «свобода от страха» и «свобода от нужды» – напрямую коррелируют со столь понятными для реалистов государственными интересами европейских стран.
Однако, несмотря на критику, идея «безопасности человека» до сих пор имеет огромный потенциал. Прежде всего потому, что актуальным остаётся вопрос о ценностях и приоритетах современной цивилизации, поднятый ещё 27 лет назад в ежегодном отчёте ООН о развитии человечества 1994 г.[1] Перефразируя положения документа, его можно поставить следующим образом: не пора ли правительствам отвлечься от бесконечного соперничества друг с другом, войн и гонки вооружений и направить свои силы и средства на заботу о здоровье и благополучии людей, защиту окружающей среды, борьбу с голодом и нехваткой воды, то есть попытаться создать лучшую версию современного мира. И покуда политические деятели и исследователи спорят о способах и средствах достижения этой цели (как и о том, насколько она вообще осуществима), массовый запрос на смену приоритетов и новую парадигму мировой политики всё более очевиден. Свидетельством тому стали «климатические забастовки» 2019 г. и открытое выступление движения Black Lives Matter в поддержку Палестины в 2021 году. Судя по всему, ни тех, ни других уже не устраивает перспектива ждать, пока беспокоящие их проблемы войдут в круг интересов мировых держав или пока не будут решены в результате рутинных процедур существующих международных институтов. Они готовы взять борьбу за «безопасность человека» в свои руки, не нуждаясь в официальном одобрении.
Гуманитарная интервенция 2.0
Хотя очевидная ангажированность организаторов гуманитарных интервенций 1990–2000-х гг. повсеместно подвергалась критике, что отчасти дискредитировало само понятие «обязанность защищать», интерес мировой общественности к гуманитарной проблематике возвращается. Это происходит на новом уровне, переосмысляется через призму идей расового и гендерного равенства и эмансипации прежде дискриминированных групп. Благодаря тому, что энтузиазм западных политических элит относительно вмешательства в дела далёких стран угасает, становятся менее употребительными аллюзии к колониальному и постколониальному дискурсу, что снижает идеологическую токсичность гуманитарных кампаний. Поэтому, кажется, лишь дело времени, когда освободившуюся нишу по защите «безопасности человека» займут негосударственные структуры. Отчасти процесс уже идёт, если обратить внимание на деятельность многочисленных благотворительных фондов в Африке.
В такой ситуации традиционным государственным и международным институтам остаётся, по меньшей мере, два базовых сценария поведения, которые можно условно назвать консервативным и прагматическим.
Консервативный сценарий
С одной стороны, государственные и международные институты могут сохранить верность традиционному/реалистскому взгляду на международные отношения как на отношения между государствами и представляющими их легитимными правительствами. А значит – попытаться воспрепятствовать полноценному участию неправительственных организаций в разрешении гуманитарных кризисов. Конечно, они в состоянии лишить НПО доступа к финансовым инструментам, закрыть границы для перемещения их членов, да и просто запретить их деятельность под предлогом угрозы государственным интересам. Но неизбежно возникнет вопрос, как далеко готовы пойти правительства, чтобы использовать весь имеющийся в их распоряжении инструментарий.
Например, если некая гипотетическая негосударственная структура развернёт кампанию по широкомасштабной вакцинации населения в одной из азиатских или африканских стран, станет ли правительство этой страны сопротивляться такого рода «гуманитарной интервенции»? Будут ли политики других стран, в том числе ведущих мировых держав, предпринимать что-либо против подобной акции? А самое главное, будут ли они готовы взять на себя бремя гуманитарной помощи и предложить альтернативный подход?
В случае реализации консервативного сценария положение дел в сфере защиты «безопасности человека» может пойти по пути рынка криптовалют: пока политики и чиновники институтов разного уровня обсуждают степень легитимности новых акторов, пытаются разработать меры их контроля или даже препятствовать их деятельности, миллионы людей вовлекутся в гуманитарные кризисы и интервенции нового типа. Причём эффективность ограничительных мер вряд ли будет высокой, в результате чего официальные лица, по крайней мере, отдельных государств де-факто признают за неправительственными организациями свободу действий явочным порядком. Такая практика, помимо всего прочего, станет очередным свидетельством кризисного состояния современных международных норм и институтов.
Прагматический сценарий
Прагматический сценарий, напротив, предусматривает инкорпорирование неправительственных организаций в существующую институционально-правовую структуру международных отношений посредством организации совместных действий или даже использования НПО как основного инструмента разрешения гуманитарных кризисов. Реализацию этого сценария упрощает очевидная близость целей и идейных установок, объединяющих международные институты – ООН, ЮНЕСКО, Всемирную организацию здравоохранения, Всемирный фонд дикой природы и многочисленные НПО. Главным же препятствием, как и прежде, остаётся нежелание политиков делиться даже частью полномочий с теми, кого они считают самозванцами в сфере международных отношений. Для многих официальных лиц ситуация традиционно представляется игрой с нулевой суммой: всякое укрепление НПО видится им наступлением на суверенные привилегии государственных институтов и акторов.
Однако возможен и совсем иной взгляд. Демонстрируя неспособность справиться с важнейшими глобальными проблемами современности, начиная с изменения климата и заканчивая массовой вакцинацией населения Земли от COVID-19, правительства и международные институты лишний раз подтверждают правоту тех, кто говорит о кризисе современного миропорядка. Парадоксальности ситуации добавляет тот факт, что разговоры о многочисленных глобальных проблемах ведутся давно, но без каких-либо ощутимых результатов. К примеру, Киотский протокол, предусматривавший сокращение выбросов парниковых газов, был принят почти четверть века назад, в 1997 г., но с тех пор выбросы в атмосферу по всему миру лишь увеличивались и продолжают расти. С этой точки зрения, национальные правительства и международные институты оказываются уязвимы перед обвинениями их в лицемерии и преднамеренном бездействии, а их нежелание содействовать деятельности неправительственных организаций и благотворительных фондов воспринимается как ещё одно тому доказательство.
В этих условиях было бы логично ожидать не взаимного игнорирования, а сотрудничества правительственных структур и международных институтов и неправительственных организаций. В этом симбиозе первые могут предоставить необходимые ресурсы и легитимность (как это было, например, в ходе кампании по борьбе с полиомиелитом), в то время как вторые обладают ценным опытом и организационной структурой для проведения гуманитарных операций «на земле». По факту это стало бы не чем иным, как передачей обязанности защищать «безопасность человека» на аутсорсинг более компетентным и заинтересованным исполнителям. Безусловно, такая кооперация потребует изменений в нормативной и институциональной базе современных международных отношений. Но её нынешнее состояние и без того сложно назвать удовлетворительным, так что любое действие будет лучше бездействия.
[1] Human development report 1994. New York: Oxford University Press for the United Nations Development Programme, 1994. 226 p.
