Универсальных рецептов против кризиса нет, и чужой опыт нельзя механически перенести на свою территорию. Однако кое-что может сгодиться. О том, какие антикризисные меры прошлого стоит взять на вооружение сейчас, а какие – нет, поговорили 1 февраля участники презентации специального выпуска журнала «Россия в глобальной политике» – «Кризис как возможность?» (№1, 2021).
Какой мир нас ожидает после кризиса
Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», профессор-исследователь факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Сегодня мы поговорим о специальном номере журнала «Россия в глобальной политике», который выпустили совместно с факультетом мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ.
Идея создать проект, посвящённый опыту выхода из кризисов последнего столетия, предложенная Сергеем Александровичем Карагановым, представляет собой академическую и историческую ценность. Результаты этого проекта станут хрестоматией для тех, кто будет решать, как преодолеть кризисы и какой мир ожидает всех нас.
Мы, конечно, будем отталкиваться от статей, опубликованных в журнале, но хотелось бы не только описательно, но и прогностически обсудить, что именно из опыта кризисов разных стран применимо сейчас и будет применимо дальше. Естественно, некоторые вещи и реалии ушли безвозвратно, а некоторые то ли остались, то ли ушли, но теперь возвращаются.
Кризис потребления, информации и цивилизации
Сергей Караганов, декан Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, Почётный Председатель Президиума Совета по внешней оборонной политике
Проекту (факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ в 2020 г. «Опыт выхода из кризисов последнего столетия и его уроки для наших дней») десять месяцев. Он был задуман в марте-апреле, и тогда у нас был спор, как долго продлится этот кризис. Все экономические организации думали, что скоро всё начнёт возвращаться обратно, на свои места. Мы с Игорем Алексеевичем Макаровым исходили из того, что история будет длинная, но не представляли, насколько и не знали конкретики.
Это необычный кризис. Его особенность – чудовищное количество информации, по большей части ложной, манипулируемой большим количеством людей, не понимающих, что сейчас происходит. Может быть, единственное, с чем его можно сравнить, – кризис 1929–1945 годов.
Мы наблюдаем кризис современного капитализма, основанного на бесконечном потреблении, при этом с потерей большинства норм, которые когда-то сделали капитализм относительно цивилизованным и относительно прогрессивным. Продолжается и навязывается потребление ненужных товаров и услуг. И всё это усугубилось с помощью «цифры». Все говорят о необходимой борьбе с климатом, а та цифровая волна, которая нам предложена, пожирает огромное количество энергии, что влияет на изменение климата.
Это также цивилизационный кризис. Кризис западной цивилизации, которая покинула свои коренные ценности: сначала в ней погиб коммунизм, а потом и либерализм. Вместо этого нам (с моей точки зрения) подсовывают какую-то дрянь, псевдоидеологии. И это огромная проблема, ведь кризис будет развиваться дальше. Вы видели, что творилось в Америке, в том числе и по части правительства, которое было сформировано не на основе какой-либо меритократии (даже мысли об этом не было), а на основе старых связей и новой политической коррекции. Но этот кризис ядовит, и это кризис нашей цивилизации.
Кроме того, этот кризис не ведёт ни к каким решениям, и они не предлагаются. Одновременно идёт нарастание авторитарных тенденций в мире. Все обвиняют Китай или Россию, но информационный ГУЛАГ захватывает весь мир и является новой реальностью, которую этот кризис качественно убыстрил.
Когда мы начинали этот проект, мы надеялись, что что-нибудь будет улучшаться, и кризис будет очистительным. Но пока он таким не является. Тем не менее есть надежда на лучшее.
Думаю, работа над этим проектом послужит дальнейшему углублённому изучению вопроса. Возможно, мы сформируем сводный доклад, в котором попытаемся сформулировать свой вариант выхода из кризиса.
В ожидании новой модели капитализма
Игорь Макаров, глава Департамента мировой экономики факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Кризис имеет ярко выраженный системный характер. Вот его составляющие. Первый кризис – это кризис public policy. Ни одна страна эффективно не смогла противостоять коронавирусу. Мы используем рецепты, которые использовали несколько столетий назад, – запираемся дома, ни с кем не контактируем и так далее. Мы не адаптировали систему социальной и государственной политики к новым условиям. Второй кризис – экономический, который только начинается. И я сомневаюсь, что будет быстрый возврат к обычным темпам. Третий – социальный, который сейчас выходит на первый план. Его долгое время недооценивали. Он связан с растущим неравенством. Четвёртый – экологический. Та модель экономики общества потребления, которую мы используем, не совсем соотносится с имеющимися природными ресурсами и экологической ситуацией. И пятый – кризис ценностей. Многие из них пересматриваются на наших глазах. На их место должно прийти что-то ещё.
Итак, мы видим действительно системный кризис, который касается всех слоёв жизни общества – не только здравоохранения и экономики. Поэтому стало интересно посмотреть, какие системные кризисы были в прошлом. Мы их выделили и попытались извлечь их них какие-то уроки. Понятно, что рецепты антикризисных мер не универсальны – и это один из уроков, – они должны применяться с пониманием особенностей той или иной страны. В истории были и негативные примеры, когда страны не смогли выйти из кризисов. Их тоже стоит рассмотреть.
Нынешний кризис похож на тот, с которым мир столкнулся в 1970-е годы. Хотя он и называется «нефтяной кризис», на самом деле это было не так. Подобно тому, как сейчас у нас не «пандемический» кризис. Пандемия стала лишь триггером, определяющим лицо кризиса, а не первопричиной. Нынешний кризис гораздо более масштабный. Точно также и кризис 1970-х гг. не был вызван нефтяным эмбарго. Он стал результатом длительных противоречий, которые накапливались десятилетиями. В развитых странах они были вызваны тем, что государства достигли неких пределов в рамках развития индустриальной модели и не могли дальше развиваться в рамках этой модели. Государственные расходы росли, производительность труда падала. К началу 1970-х гг. страны оказались перед лицом серьёзных проблем. И вот тогда уже эмбарго стало триггером для полномасштабного кризиса. То же происходит и сейчас. Казалось бы, это внешний кризис, но на самом деле он вызван внутренними причинами.
Любопытно и то, как страны выходили из этого кризиса. Сначала не видели никакого выхода, но буквально за шесть-семь лет произошли кардинальные изменения в экономической, социальной и политической жизни разных стран. Сформировалась абсолютно новая модель сотрудничества государства и общества, пришедшая на смену той, которая образовалась по итогам предыдущего масштабного кризиса – Великой депрессии. Теперь та модель образца 1970-х гг. доживает последние годы. Это неолиберальная экономическая модель, базирующаяся на малых государственных расходах и малом вмешательстве государства в экономику. Изменились принципы работы центробанков, принципы построения международных финансов, поменялось лицо мировой энергетики. И главное – государства стали искать другие драйверы роста. В Соединённых Штатах за десятилетия перешли от промышленных производств к Силиконовой долине и Уолл-стрит.
Кризис 2008–2009 гг. не стал переломной точкой. Формально из него удалось выйти, но противоречия, которые появились тогда, лишь накапливались.
В истории можно наблюдать некие большие циклы. Великая депрессия привела к смене капитализма либерального на капитализм с активной ролью государства. Такой капитализм просуществовал вплоть до 1970-х гг., когда был сменён рыночным неолиберализмом. Наверное, этот капитализм должен трансформироваться во что-то другое после текущего кризиса, так как предела своего развития он достиг. Сейчас пока очевидно лишь, что роль государства будет увеличиваться – это происходит у нас на глазах. Будет складываться новая модель экономической политики и устройства общества.
Экспериментируй, но смотри, что дальше
Леонид Григорьев, научный руководитель департамента мировой экономики факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Я не верю в пользу данного исследования для политиков, потому что они будут делать то, что выгодно. Поэтому первый урок от Франклина Делано Рузвельта почти безнадёжен – сделайте антикризисные реформы системными.
Масштабы депрессии США – результат американской специфики. Так не должно было произойти. Закон от Рузвельта – экспериментируй, но смотри, что ты не только затыкаешь дыры, а понимаешь, что дальше. Да, он где-то перегнул, но вытащил страну с ужасного состояния и расширил государственный сектор. Он не просто дал деньги на безработных, а попытался сохранить Америку, внедряя контроль. Он не был уверен, что выйдет из кризиса без центрального управления.
Некоторые законы вообще не заработали при нём. Например, социальная страховка по безработице – пока начали накапливаться средства, прошли годы. Рузвельт принимал стратегические решения. Он нанимал молодёжь, которая четыре года не могла выйти на рынок труда. Им давали маленькие зарплаты, но они сделали массу украшений для страны: строили хайвеи, аэродромы, высушивали болота для строительства. Он выкупил золото по хорошей цене.
Рузвельт – выдающийся стратег. Это были реформы сверху, которые спасали страну. При этом были партийные противоречия, которые приходилось преодолевать. Великая депрессия до Рузвельта – демонстрация того, что можно сделать с нормальной экономикой, если всё окончательно запустить.
Половина того, что написано про Рузвельта, – работы американских экономистов 2010 года. Они пытались разбираться с тем кризисом, что в нём было не так. То, что происходит сейчас, не происходило никогда. Чтобы центральные банки выдавали деньги в таком количестве, да ещё и посреди кризиса, и шёл бум акций и недвижимости – это первый случай в истории.
Есть вещи, которые на прикладном уровне понятны, но сегодняшнюю ситуацию невозможно было вообразить раньше. Обычно в циклических кризисах снижается неравенство, потому что прибыль, естественно, падает больше, чем зарплаты, а здесь всё проходит таким хитрым способом, что кризис в самом разгаре, но неравенство не падает, а растёт.
Уроки итальянского «чуда»
Иван Простаков, проректор по международному сотрудничеству НИУ ВШЭ
В 1930-е гг. наиболее успешными в техническом плане были страны, которые успели сменить экономическую парадигму и преодолеть старые подходы в экономической политике. В фашистской Италии это произошло очень быстро. Классический экономический либерализм сменился на прямое вмешательство в производство и экономику. Быстрая смена – отход от привычных моделей экономической политики, которые больше не работают – это принципиально важно в кризисных условиях. Для этого необходимо, чтобы политическая элита была крайне восприимчивой. В Италии как раз она оказалась молодой (не в смысле возраста), поэтому технократам удавалось проносить свои идеи и внедрять их на практике. Например, во Франции этого не произошло. То есть, политические элиты не смогли принять новые идеи. Поэтому первый урок – восприимчивость к новым подходам в экономической политике, смена стереотипов на новые модели и новые инструментарии.
Важный момент – политическая последовательность восприимчивости в реализации такого проекта. Она была в Италии.
Другой момент, который в условиях фашизма был принципиально важен, – купирование социальной напряжённости. В разных странах это достигается по-разному, но в Италии применялись репрессии. В 1920-е гг. были запрещены все профсоюзные объединения, кроме фашистских. Фашистские профсоюзы стали государственными, забастовки запретили. И во главу угла социальной политики легла идея корпоративизма. Это объединение всей нации с помощью внеклассовых интересов, что и позволяло мобилизовать народ на определённые жертвы.
Любой кризис подразумевает, что спасти всё не получится, но можно вычленить стратегические отрасли, которые нужно спасать в первую очередь. Кризис – это тот момент, когда стоит делать ставку на предприятия, являющиеся стратегически важными, перспективными, системообразующими, способные определять движение экономики уже после кризиса. В Италии это произошло в первую очередь потому, что были созданы институты государственной политики именно в рамках государственного вмешательства. Эти институты создавались в 1930-х гг. и просуществовали до начала 2000-х годов. В 1930-е гг. были созданы условия для того, чтобы развивать такие отрасли, как машиностроение, нефтехимия, химическая промышленность, судостроение, которые легли в основу промышленного развития послевоенной Италии и итальянского экономического чуда.
Перечисленные моменты – отказ от стереотипов экономической политики, которые не работают, политическая воля и политическая последовательность в реализации новой экономической политики, купирование социальной напряжённости и идентификация стратегических отраслей, которые требуют (в первую очередь) поддержку и развитие, – это то, что мы можем увидеть в условиях фашисткой Италии 1930-х годов.
Кризис не порождает проблемы, а только подчёркивает
Наталия Супян, заместитель руководителя Департамента мировой экономки Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Опыт Германии нужно помнить всегда. Этот опыт говорит нам о том, что такое может произойти в любом обществе, когда мы этого совсем не ожидаем. Мне кажется, что степень глубины кризиса либерального мира несколько преувеличена. Но кризис зачастую не порождает, а лишь подсвечивает существующие проблемы, которые долгое время избегали.
Применительно к Германии не совсем верно рассматривать лишь один маленький кусочек истории – Великую депрессию. По-хорошему нужно охватывать Великую депрессию и послевоенное восстановление как один длительный переход и трансформацию страны.
В бесславном завершении Веймарской Республики, конечно, очень велика экономическая составляющая. И началось это отнюдь не в 1920-м году. Германию тяготило наследие Первой мировой войны, долги, инфляция, груз репараций и статус государства-изгоя – всё это вместе негативно сказывалось на том, как населением воспринималась новая республиканская власть. Для Германии характерны консервативные компаративистские традиции. Почему она так быстро мобилизуется и восстанавливается после тяжёлых кризисов? Потому что пытается играть в связке «государство, капитал промышленный и банковский» – это то, к чему немецкая экономика благодаря своим традициям всегда стремится.
Упомянутый переход привёл к тому, что в Германия появилась новая социально-экономическая модель – немецкий ордолиберализм, который лежит в основе сегодняшней германской экономики. Это была совершенно новая гуманистическая школа, академическое сопротивление, которое думало о том, как после падения Рейха немецкая экономика будет восстанавливаться и существовать. И мы наблюдали экономическое чудо в 1950-х – начале 1960-х годов.
Возвращаясь к 1920-м гг., нужно сказать, что к росту недовольства и разочарованию населения привело множество факторов и ошибок. После достаточно короткого экономического восстановления Германия снова нырнула в кризис, в Великую депрессию.
Тут большую роль сыграл политический талант Гитлера и национал-социалистов. Но, если говорить о выходе из кризиса, он был достаточно однобоким. Экономика Третьего Рейха не смогла бы функционировать полноценно – она была нацелена лишь на одно. Деньги вкладывались в те отрасли, которые могли бы обеспечить перевооружение Рейха. Ни о каких потребительских товарах речи не было. И все те «экономические достижения» являются продуктом той же блестящей пропаганды. То есть, сначала был кусочек реформ, направленный на легитимацию нового режима, затем ужесточение, внутренний террор, унификация, пронизывание всего и вся идеологией партии, выстраивание иерархии и очень громоздкой бюрократии и обязательный выход в военную аннексию – без этого экономика долго бы не просуществовала. В целом это было стартом эксплуатации экономики в одном-единственном направлении. Но было ли это успехом?
Да, с безработицей удалось справиться за три года, но была ли экономика полноценной? Отвечало ли это запросам общества? Боюсь, что нет. Тем более политическая цена, которую заплатила за это Германия, с моей точки зрения, ни коим образом не сопоставима с тем, чего удалось достичь.
Далеко не кейнсианская модель
Игорь Ковалев, первый заместитель декана Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ, профессор департамента международных отношений
Универсальных рецептов антикризисных мер нет. Нельзя чужой опыт просто взять и механически перенести на свою территорию. Поэтому нужно изучать и анализировать, но понимая специфику своей экономики, своей политической системы и учитывая это при разработке антикризисных мер.
Англия была специфической страной с точки зрения зарождения, развития кризиса и его глубины. Она вышла из него достаточно быстро – одной из первых. Понятно, что страна долго восстанавливалась после Первой мировой войны и к началу кризиса только-только вышла на довоенные показатели. По сравнению с США был меньший уровень монополизации. И всё это повлияло не просто на страну, но на Империю. Был принят Вестминстерский статут, который фактически предоставил самостоятельность британским доминионам, вслед за США они начали отходить от Британии. Старт был дан именно в то время, когда столица осознала, что больше не может контролировать огромную территорию, над которой никогда не заходит солнце.
Был ещё важный политический момент. В Британии кризис совпал с серьёзными трансформациями в политической системе – усилением и выходом лейбористов на ведущие позиции двухпартийной системы и уходом с этих позиций Либеральной партии. И сочетание кризиса экономического и политического – мы всё время на факультете говорим, что необходимо изучать эти два аспекта неразрывно – стало подходящим примером того, как политические элиты отреагировали на это. Британия преподала важный урок, продемонстрировав, что в таких сложных экономических условиях политическим партиями нужно консолидироваться, несмотря на все разногласия и противоречия. Угроза серьёзных экономических проблем и потрясений заставляют действовать совместно. И создание национального правительства показывает, что это очень важно – консолидация политической элиты в этих сложных политических явлениях.
Такое серьёзное изучение кризисов имеет большое значение для образовательного процесса. То, что мы написали в рамках проекта, развенчивает многие штампы и мифы в наших учебниках. Потому что в большинстве учебников новейшей истории, когда говорят о Великой депрессии, обычно выделяют два варианта антикризисной стратегии: вариант демократических стран с ярким примером курса Рузвельта и тоталитарный или фашистский вариант Германии, Италии и других стран. Так, у студентов складывается неверное представление, что все страны-демократии реализовывали кейнсианский метод выхода из кризиса, который был характерен для США. Но ни в Великобритании, ни во Франции антикризисная модель не была кейнсианской. Кейнс активно критиковал эти правительства, что они всё делают неправильно и предпринимают шаги, не вписывающиеся в эту теорию. Очень важно, чтобы наши студенты тоже понимали и видели эту разницу между различными национальными стратегиями борьбы с кризисом.
Выход Японии из периода возмездия
Ксения Спицына, приглашённый преподаватель Факультета мировой экономики и мировой политики НИУ ВШЭ
Япония оказалась в очень сложной ситуации после окончания войны. Многие реформы проходили в период оккупации, длящейся семь лет. Это была мягкая оккупация, когда государственные структуры не были разрушены, а подверглись изменениям. Начальный период оккупации в основном преследовал политические цели. Это был так называемый период возмездия, он занял около трёх лет. В это время поменялась конституция Японии, те политические и экономические основы, которые позволяли Японии существовать и проводить свою милитаристскую политику на протяжении многих лет. Экономикой в этот период никто толком не занимался, потому что японское правительство полностью подчинялось задачам оккупационных властей и осуществляло только тактические действия по поддержанию в более-менее рабочем состоянии финансовую систему (хотя в то время была дикая инфляция).
Коренной перелом в расстановке экономических акцентов начался с 1949 г., когда Япония начала встраиваться в систему новых геополитических реалий и формировались основы холодной войны. Стало понятно, что Япония нужна Соединённым Штатам в крепком экономическом состоянии, и Японии было позволено начать кардинальные экономические реформы для того, чтобы запустить механизм работы страны. Началась разработка государственных программ стратегического развития.
Первое время японское правительство пыталось осознать историческую действительность, своё прошлое и то, что случилось во время войны. Вскоре стало понятно, что амбиции, которые не удалось реализовать тогда, можно реализовать через экономическую сферу. Поэтому правительственные организации применили хорошо отработанную в предыдущие годы политику мобилизации ресурсов (включая человеческие) на построение базы экономического развития. Поменялись цели и нормативы, и созданные тогда государственные программы развития впоследствии превратились в управление инновациями и развитием. Те программы, помогающие встроиться в мировую экономику, были направлены на восстановление промышленности. Государственная политика была направлена на систему рационализации – опора в экономическом развитии делалась на низовое звено. Это то, что позволило Японии построить базу для дальнейшего развития, – акцент на базовую основу экономического развития, не столько на макроэкономику, сколько на микроэкономику. Сила японской системы в том, что была установлена крепкая связь между промышленными кругами и правительством.
Важную роль в восстановлении экономики сыграл человеческий фактор. Когда Япония строила своё стратегическое видение будущего, человеческий фактор был на первом месте. Без качественной рабочей силы невозможно справиться с большими задачами. Население росло быстро, и было необходимо обеспечивать его работой. Выходом из этой ситуации стало расширение сектора занятости.
Видео дискуссии можно посмотреть по ссылке.
