Когда несколько лет назад мировая атмосфера начала сгущаться, разговоры о возможности большой войны или войн постепенно переместились из жанра заполошной публицистики в аналитическую сферу. Обсуждать такое прежде считалось не комильфо. Но признаки всеобщего непорядка множились, и игнорировать его последствия становилось всё сложнее.
Комментаторы соглашались, что мировой войне, то есть прямому столкновению великих держав, препятствует ядерное оружие. Даже если не страшиться тотального уничтожения, вероятность неприемлемого ущерба удерживает от разбирательств по модели первой половины ХХ века. Однако масштаб изменений в расстановке сил и влияния на международной арене велик. Исторический опыт не позволяет ожидать, что трансформация мировой системы пройдёт исключительно мирно. Из этого вытекала гипотеза, что современный вариант «мировой войны» – череда локальных конфликтов разного размаха, по итогам которых и возникнет некое международное устройство. Ход событий с начала 2010-х гг. (Ирак и Сирия), казалось, подтверждал такой вывод. В поворотную фазу ситуация вступила уже в этом десятилетии по мере разгорания очагов (Карабах, Украина, Палестина), напрямую связанных с игроками самого первого ряда. Каждая из этих коллизий болезненна и разрушительна. Но подспудно их правомерность объяснялась необходимостью разрешить запутанные противоречия, мешающие дальнейшему развитию и становлению миропорядка.
Осенью 2024 г. описанную картину приходится корректировать.
Во-первых, роль ядерного оружия. Нельзя сказать, что оно утратило функцию предохранителя. Его наличие у России, Китая (в некоторой степени и Израиля) ограничивает их оппонентов в действиях, которые те желали бы предпринять для достижения успеха. Но украинский конфликт заставил всерьёз обсуждать пределы ядерного сдерживания – от чего именно оно в состоянии удержать. Опосредованная война, ведущаяся США и НАТО против России в форме полномасштабной военной поддержки Украины и всеобъемлющих карательных мер в экономике, подрывает все аспекты российской безопасности, не давая формального повода для ядерного ответа. Получается, что значимость российского ядерного фактора сокращается. Это провоцирует снижение порога применения и даже рассуждения о неизбежности применения в более широком, чем считалось прежде, диапазоне случаев. Дискуссия, как переосмыслить стратегическую стабильность, разворачивается бойко, толкая к расширению рамок допустимого в противостоянии ядерных держав или блоков.
Второй аспект важнее. Ведут ли текущие вооружённые конфликты высокой интенсивности к разрешению зашедших в тупик противоречий и способствуют ли они появлению нового мирового устройства? Посмотрим на две главные коллизии – украинскую и палестинскую.
Противостояние вокруг Украины и системы европейской безопасности выглядит как стержневой конфликт мировой политики, итоги которого определят её будущее. Так представляется участникам. Стремление значительного большинства стран (и населения) планеты занять позицию наблюдателя, дистанцироваться от происходящего заставляет в этом усомниться.
Противоборство, действительно, очень важно для его сторон – России и Запада. Россия прилагает усилия, чтобы изменить свой статус в отношениях с западным сообществом, который возник после холодной войны и Москву не устраивает. Запад, напротив, использует все доступные способы (помимо прямого столкновения), чтобы не допустить пересмотра итогов холодной войны и сохранить собственное доминирование. Обостряющаяся борьба, конечно, повышает риски и воздействует на мировую ситуацию. Но есть основания полагать, что любой исход (если, конечно, исключить ядерную войну с непредсказуемыми последствиями) принципиально её не изменит.
Успех Запада не развернёт вспять демонтаж прежнего либерального порядка. В основе его кризиса – тектонические сдвиги даже не геополитической, а социально-экономической и демографической картины мира. Но этот процесс не активизируется качественно в случае успеха России, которая, если взглянуть на события в исторической перспективе, прежде всего занята сейчас собственным самоопределением после исчерпания длинного постсоветского шлейфа.
За ним – стремление доразобраться в отношениях, корни которых уходят в холодную войну. Совсем упрощая – Россия считает её итог несправедливым, а США/НАТО хотели бы, напротив, зацементировать его окончательно, устранив возможность восстановления прежнего оппонента, чего не удалось сделать сразу. Остальная часть мира готова при возможности извлечь из этой схватки пользу, но своей её не считает, а видит впереди другие задачи и вызовы.
Более показателен с точки зрения механизмов современной политики конфликт на Ближнем Востоке. На события там привыкли смотреть как на проекцию интересов великих держав. Сейчас последние, особенно Соединённые Штаты, скорее растеряны и работают в режиме реагирования. Интерес Вашингтона в том или ином сценарии придумать можно, но именно придумать, потому что объективно для него всё происходящее – бремя, от которого невозможно избавиться. США по своим внутренним причинам не могут дистанцироваться ни от чего, в чём задействован Израиль.
Кампания Израиля вызывает острые споры. И не столько на мировой арене – громко симпатизирующие палестинцам (прежде всего мусульманские и особенно арабские страны) на практике довольно индифферентны. Основное размежевание происходит внутри западных стран, где твёрдо произраильская позиция истеблишмента диссонирует с настроениями активных общественных слоёв. Внешнеполитическим следствием становится неверие в то, что столпы либерального порядка сами остаются его приверженцами. И эта эрозия – как внутренняя, в самих странах Запада, так и внешняя, на мировой арене – продолжится вне зависимости от исхода войны, начавшейся как ответ на нападение ХАМАС.
И тот, и другой конфликты многослойны и запутанны, выше приведена поверхностная схема. Но она не противоречит предположению, что эти войны не ведут к разрешению споров и оформлению новой общей картины. А по их результатам не сложится то, что мы сможем назвать международным порядком. Скорее они являются неизбежным сопровождением объективных сдвигов.
Цепочка конфликтов с вооружённой составляющей продолжится, многие противоречия, находившиеся под спудом, перейдут в активную фазу. Это закономерно в условиях всеобщего кризиса системы ограничений. Отсюда увеличение роли военной силы, несомненное сегодня и неизбежное завтра. Но, как показывает уже обширный опыт, военная сила – лишь один из элементов совокупной мощи государства. И хотя сейчас кажется, что он вырывается на ведущие позиции, итоговая иерархия этих компонентов может выглядеть иначе. Ключевая роль скорее отводится способности стран укреплять устойчивость, избегая втягивания в прямое истощающее противоборство, заменяя его любыми другими формами соперничества. Иными словами, чем более гибридна, опосредована война, тем более широкие возможности для реагирования она даёт. Способность же разрубить гордиев узел мощным ударом как минимум неочевидна, поскольку противоречит природе сложившихся международных связей.
Остро конкурентный, но тесно взаимосвязанный мир – новое явление. Отсюда и странности ведения войн, которые не становятся тотальными, особенности побед и поражений, которые не оказываются полными и безоговорочными. Точнее, и то, и другое имеет место в информационной сфере, что не идентично процессам в сфере реальной. (Правда, иногда кажется, что виртуальное теперь важнее, но и тут работа идёт со всех сторон, так что у каждой есть возможность создать свой образ и игнорировать противный.)
Страны, которые у нас теперь принято называть мировым большинством, не случайно более всего ценят отстранённость от чужих конфликтов, видя в этом залог суверенности.
Это и есть мировой тренд, который не изменится, чем бы ни закончились идущие военные кампании. Растёт зависимость крупных государств, стремящихся по инерции устанавливать рамки для других, от менее крупных, не связанных желанием что-либо кому-либо диктовать, а озабоченных только своими эгоистическими интересами.
«Многополярный мир» был долгое время лозунгом тех, кому не нравилась американская гегемония. И в таком понимании он имел смысл. Гегемония подходит к концу, а то, что подразумевалось под многополярностью, стало фактом. Это, однако, не миропорядок, а просто другие внешние условия функционирования государств. И возможен ли в этих условиях порядок в принципе, пока не доказано.
Что из этого следует? Цель изменить мир ставить бесполезно, ни у кого не получится преобразовать его так, как хочется. Процессы во многом стихийны, хотя и включают в себя усилия различных игроков. Задача у каждого из них одна – устоять, сохранив способность к развитию и сведя к минимуму издержки для себя. Чем больше стран будут в этом успешны, тем безопаснее окажется и вся международная система. Ну а России с её огромным ресурсным, логистическим, транспортным, геоэкономическим потенциалом прочный мир выгоден больше всех. Потому что обойти Россию в нормальных условиях невозможно, да и не нужно, потому что противоестественно.
Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», профессор-исследователь Национального исследовательского университета «Высшая школа экономики»
