Проблема легитимности границ и сфер влияния остаётся. И каждый будет решать её по-своему и искать аргументы и доктрины, чтобы обосновать собственные сферы влияния. О том, почему после Югославии границы – уже не догма, что такое «сфера привилегированных интересов», как поведут себя страны ЕС и НАТО в ситуации перекройки границ, Фёдору Лукьянову рассказал Николай Силаев, ведущий научный сотрудник Института международных исследований МГИМО МИД России, в интервью для передачи «Международное обозрение».
Фёдор Лукьянов: Решение о дезинтеграции Югославии стало знаковым с точки зрения того, что границы – не догма. Хотя говорилось, что это не прецедент, – тем не менее. Отталкиваясь от этого, можно ли сказать, что в ХХI веке природа границ меняется? К ним как-то иначе стали относиться или это ситуативно так случилось?
Николай Силаев: Это страшно интересно. С одной стороны, в случае с отделением Косово, а потом Черногории от Югославии пришли к выводу, что границы – не догма. Но когда возник вопрос о косовском урегулировании через выделение из состава Косово сербских анклавов, границы опять оказались догмой. Что любопытно, границы, проведённые когда-то социалистическими государствами, оказываются почему-то особенно ценными для мирового сообщества, или для тех, кто себя считает мировым сообществом.
Я не знаю, ситуативно ли всё это и подчиняется ли это каждый раз каким-то конъюнктурным политическим интересам, но ведь всё это к тому же происходит в одном контексте с переосмыслением международного устройства вообще.
То есть, если у нас кроме государств на международной арене присутствуют ещё международные, общественные, межправительственные организации, которые занимаются урегулированием не политических вещей, то, наверное, и государства уже не столь важны, их суверенитет не абсолютен, а значит – их границы тоже не абсолютны. Грань между внутренними и внешними делами стала стремительно размываться, а это в то же время размывание государственных границ как чего-то легитимного или даже священного.
Косовский случай – как раз пример того, как разные идеологические тенденции вступают между собой в противоборство. Очень трудно придумать такую идеологию, которая помогала бы объяснять и легитимировать ситуативные решения, которые принимаются теми или иными игроками.
Фёдор Лукьянов: Там ведь даже больше. Те же самые люди, политики и дипломаты, которые в 1995 г. посадили всех за стол переговоров в Дейтоне, сказали, что в современном мире надо жить вместе и нечего делить Боснию по этническому принципу, и заставили так жить, – в Косово заявили ровно противоположное.
Николай Силаев: Самый простой, лежащий на поверхности ответ – это удивиться цинизму. Но ведь эти люди себя циничными совершенно не считают – они считают себя, наоборот, носителями прогресса и правильной идеологии, правильного взгляда на вещи, правильной политической теории, которая непобедима, потому что верная.
Если всё же не иронизировать, вот что интересно. Боснию в итоге поделили по этническому принципу. Этнический принцип восходит к попыткам урегулирования и налаживания какого-то порядка в Европе после Первой мировой войны. Интересно, что в полной мере этот принцип, согласно которому политическая граница должна совпадать с границей этнической, сохранили именно социалистические государства, европейские социалистические государства.
Так получилось, что в значительной части ХХ века европейский порядок рифмовался именно с восточноевропейским порядком: как наладить жизнь в этой части Европы для того, чтобы всё было хорошо и мирно. В каком-то смысле советские социалистические федерации, построенные на этническом принципе, были ответом на этот вопрос. Советский блок рухнул, от наследия социализма отказались – от всего, кроме границ, но к границам тоже отнеслись выборочно. Потом стали пытаться урегулировать тот же самый восточноевропейский клубок и беспорядок при помощи какой-то новой идеологии, каких-то новых политических теорий. Но в итоге всё равно пришли к тому же этническому принципу, хотя применяется он очень непоследовательно.
Довольно рискованный тезис, но я его всё-таки выскажу. Неспособность установить какой-то более-менее устойчивый и более-менее устраивающий всех порядок на Балканах в каком-то смысле – то, что погубило американоцентричный международный порядок. 1999 г. – пик американского могущества. Куда же это могущество деть? А давайте освободим косовских албанцев от диктатора Милошевича! Вот освободили. Результат всё равно очень далёк от идеала и от желаемого.
Фёдор Лукьянов: Возвращаясь к тезису о том, что социалистические границы стали догмой, – применительно именно к нам, чего нам ждать? Дальше будет происходить эрозия этих границ по мере разных событий? Молдавия – чудесный пример внезапного фактически отказа от государственности.
Николай Силаев: По крайней мере, обозначают свою готовность отказаться от государственности.
Я думаю, что с постсоветскими границами очень многое зависит от того, есть ли спор о границах или политический спор, который может быть разрешён посредством манипуляций с границами. В этом смысле границы, как, наверное, всегда было, важны не сами по себе, а как способ зафиксировать определённый порядок в том или ином регионе, зафиксировать результат того или иного конфликта, того или иного спора.
С Арменией особенно интересно, потому что она пошла на односторонние уступки по поводу если не юридических, то фактических границ как бы в обмен на ожидание, что в будущем это приведёт к снятию угроз, чего тоже явно не происходит, по крайней мере пока.
Длительный исторический спор Армении и Азербайджана – это ведь спор по поводу земель, где долгое время существовала этническая чересполосица. Она перестала там существовать уже в постсоветские десятилетия. Интересно или грустно (будем следить), как восстанавливается и возрождается тема исторических границ, исторической территории нации, которая, конечно, с одной стороны, насквозь спекулятивна и конструируема. С другой стороны, поскольку она превращается в какие-то политические решения, то её обсуждение влечёт за собой некие последствия.
Интересно (и мне кажется, что в предстоящие годы это будет одним из центральных вопросов), как поведут себя страны ЕС и НАТО в ситуации перекройки границ. Многие наблюдатели со скепсисом воспринимают новости о том, что Польша или Румыния хотят расшириться. Но если это окажется в повестке дня, люди и в Брюсселе, и в Вашингтоне окажутся перед выбором: либо они осаживают своих союзников, либо соглашаются с тем, что границы уже не святы, и их можно пересматривать. Насколько широк будет круг тех, кто хочет и готов в эту игру играть.
Фёдор Лукьянов: Дмитрий Медведев, признавая Абхазию и Южную Осетию, произнёс формулу «сфера привилегированных интересов». До того официально никогда это не говорили. Действительно ли сейчас сфера влияния остаётся в классическом понимании (а он именно в классическом понимании имел в виду) или это всё уже не работает так, как раньше?
Николай Силаев: Само представление о границах государства как о ясно прочерченных линиях на карте – представление очень позднее, это европейское представление Нового времени. Исторически, и поскольку мы исходим из того, что государства суверенны, равноправны и у них есть чётко очерченные границы, возникает проблема сферы влияния, потому что предполагается, что сфера влияния может нарушить чей-то суверенитет. Если мы посмотрим на эту проблему в более широком историческом контексте, то, может быть, и проблема как таковая будет более операциональной.
Что такое государство до Нового времени или государство за пределами Европы до эпохи масштабных колониальных захватов? Всегда ли там границы чем-то обусловлены? Всегда. Есть граница, обусловленная тем, куда могут дойти войска. Есть граница, обусловленная тем, куда дойдёт торговля. Есть граница, обусловленная тем, куда дойдёт идеологическое влияние, религия или что-то подобное. И они друг с другом не совпадают.
Государство Нового времени, в котором мы живём сейчас, – это как раз попытка все эти сложные границы – политические, экономические, идеологические и остальные – свести в одну единую. В этом смысле – да, это в большой мере абстракция. Какие-то сферы влияния всё равно останутся.
Чем интересно или грустно время, в которое мы живём, так это тем, что сняты прежние ограничения по поводу того, какими средствами можно обеспечивать себе и защищать свою сферу влияния.
Фёдор Лукьянов: Ограничения – имеются в виду, те, что были в условиях либерального порядка, что силой не меняем?
Николай Силаев: Да, ограничения, которые были в однополярный момент – что эти сферы влияния нельзя менять силой, нельзя сдвигать силой, что необходимо людей убеждать, чтобы люди находились в вашей сфере влияния и принимали ваше влияние как нечто должное и легитимное.
Сейчас как будто такой необходимости нет, у всех (или у многих) развязаны руки. Другое дело, что проблема легитимности тех или иных границ и сфер влияния остаётся. Здесь её каждый будет решать по-своему и искать какие-то свои аргументы и доктрины именно для того, чтобы свои сферы влияния обосновать.
