Данный комментарий – сокращенная версия материала, опубликованного на сайте Валдайского клуба.
Возвращение российской делегации в Парламентскую ассамблею Совета Европы в конце июня 2019 г. вызвало в основном одобрительную реакцию СМИ и общественного мнения в России. Решение о целесообразности сохранения российского членства в Совете Европы было окончательно сформулировано в начале 2019 г., когда по итогам межведомственных консультаций практически ни одно министерство и ведомство не выступило против сохранения членства. Тем самым поставленная цель достигнута.
В актив России можно записать и практический раскол ПАСЕ (да и Европы в целом) по вопросу о российском возвращении. В ходе бурного и многочасового обсуждения вопроса о возвращении российской делегации (как и ранее, на министерской встрече СЕ) сформировалось большинство европейских стран, которые поддерживали сохранение российского членства. К числу государств (и парламентариев), которые выступали против российского возвращения, по итогам дебатов в ПАСЕ, относятся Украина, Грузия, Литва, Латвия, Эстония, Великобритания, Польша и Швеция. Тем самым расклад сил по «российскому вопросу» в Европе стал гораздо более чётким. И удалось впервые преодолеть своего рода антироссийский консенсус в Европе, сложившийся после событий 2014 года. Это, пожалуй, даже более значимо, чем возвращение депутатов в ПАСЕ само по себе.
Но если рассматривать сохранение российского членства в Совете Европы в более широкой среднесрочной перспективе, вероятны серьёзные правозащитные вызовы для российской политической практики, на которые в контексте конфликта с Европой после 2014 г. до сих пор не обращали большого внимания. Теперь, после подтверждения полного членства России в Совете Европы и снятия неопределённости, останется ли Россия в этой организации или же выйдет оттуда, эти вызовы приобретают характер вновь подтверждённых правозащитных обязательств России перед Советом Европы. Причём обязательств, взятых Россией по своей инициативе и вполне добровольно на фоне противодействия этому четверти, а то и трети континента.
После оспаривания полномочий российской делегации в первый же день после её возвращения в ПАСЕ, Ассамблея в итоге приняла резолюцию, которая хотя и подтвердила российские полномочия, но сформулировала шесть призывов к российским властям. Помимо одного финансового вопроса – незамедлительно выплатить взносы в бюджет Совета Европы, остальные пять призывов касаются содержательных вопросов, по которым на сегодня у России и большинства стран СЕ взаимно исключающие трактовки. Резолюцию поддержало большинство ПАСЕ, в том числе и те страны, которые за два дня до этого голосовали за возвращение России. Политическая позиция России по этим вопросам очевидно расходится с их восприятием в европейском мейнстриме. Значит наша страна станет объектом гораздо более серьёзной и при этом более обоснованной критики, чем если бы мы оставались вне ПАСЕ и вышли бы из Совета Европы в целом.
Ещё один контекст сохранения членства России в СЕ связан с Европейским судом по правам человека (ЕСПЧ). Характерно, что во многих выступлениях членов ПАСЕ, поддерживавших возвращение России, ключевым аргументом называлось отнюдь не целесообразность продолжения диалога с Россией, а именно сохранение доступа для 140 миллионов российских граждан к правозащитной системе ЕСПЧ против действий российских властей. Россия – лидер среди членов СЕ по числу исков против неё в ЕСПЧ. На втором месте с большим отрывом идет Турция, затем Украина и все остальные. Сам по себе этот огромный объём исков граждан против России показывает, что реальная политическая и юридическая практика в России не соответствует правозащитным приоритетам СЕ. Существует и другая проблема, когда Россия затягивает или не исполняет вообще решений ЕСПЧ, в том числе по выплате компенсаций. Количество таких дел растёт. То есть, по этой статистике ЕСПЧ, Россия – главный «плохой парень» Европы по своей политической и юридической практике даже вне контекста украинского конфликта. Сейчас, когда мы сами решили вернуться, политический и медийный резонанс в Европе от неизменности сложившейся ситуации с делами ЕСПЧ может стать гораздо более критичным для России, чем раньше.
При этом в последнее время в России все чаще звучит мнение, что решения ЕСПЧ по России носят политизированный характер. Публичная полемика между ЕСПЧ и Конституционным судом РФ о пределах допустимости вмешательства ЕСПЧ во внутренние дела России, принятие формулировки, что решения ЕСПЧ будут исполняться в России, только если они соответствуют Конституции РФ, показывает остроту расхождений. Велики шансы на рассмотрение в ЕСПЧ «дела “Боинга”». И если ЕСПЧ примет решение, что Россия здесь нарушила ключевое из всех прав человека – право на жизнь, то глобальный негативный резонанс будет очень силён.
Внутрироссийская политическая дискуссия насчёт сохранения членства или выхода из Совета Европы во многом была сфокусирована именно на ЕСПЧ, а отнюдь не на ПАСЕ. И вопрос стоял так: в сложившихся политических реалиях (всем понятных) что более отвечает интересам сегодняшней России – выход из-под юрисдикции ЕСПЧ или её сохранение? В этой дискуссии был, помимо прочего, и ещё один аргумент: очень большой массив (чуть ли не половина) выигранных исков против России в ЕСПЧ связан с соблюдением прав заключённых. Как минимум, часть российского общественного мнения негативно относится к расширению прав заключённых и улучшению условий их содержания, что объяснимо в контексте проблем коррупции и насильственной преступности. В итоге было принято решение вернуться в ПАСЕ и тем самым сохранить юрисдикцию ЕСПЧ над Россией.
