«Правдоподобие угрозы» является одним из ключевых понятий силовой дипломатии. Известное заявление предыдущего президента США Барака Обамы о «красной линии» в развитии сирийского конфликта, сделанное Обамой в 2012 г., должно было бы создать для Башара Асада сложно разрешимую дилемму. Она заключалась бы в том, что применение Асадом химического оружия для сохранения режима и устрашения оппозиции после заявления Обамы становилось смертельно опасным для самого режима из-за возможного военного удара со стороны Соединенных Штатов.
Как известно, после заявления Обамы химическое оружие на территории Сирии применялось несколько раз, хотя в мире до сих пор не существует единого мнения (и прежде всего – единого между Америкой и Россией) о том, кто именно нарушил табу на применение смертоносных боеприпасов. В конце лета 2013 г., после химической атаки в Гуте в пригороде Дамаска, всем казалось, что до нанесения удара США по Сирии пресловутыми «томагавками» остаются считанные дни, если не часы. Подогревали это ощущение и эмоциональные выступления президента Обамы и государственного секретаря Джона Керри. Однако атаки не последовало.
Так в 2013 г. Дамаск убедился в возможности разрешения обозначенной выше дилеммы более приемлемым для себя путём. Благодаря усилиям в том числе со стороны России и при согласии Соединенных Штатов, за химической атакой в Гуте последовал не ракетный удар, а соглашение о вывозе химического оружия из Сирии. Однако с тех пор неспособность (или нежелание) лично президента Обамы отдать приказ о военном ударе по территории Сирии в ответ на нарушение обозначенной им самим «красной линии», стала объектом жесткой критики как со стороны независимых специалистов в области нераспространения оружия массового уничтожения (ОМУ), так и со стороны его политических противников.
Основное недовольство заключалось в том, что, продемонстрировав неправдоподобие собственной угрозы, администрация Обамы только спровоцирует сирийский режим (а впоследствии – и другие подобные «диктаторские режимы») безнаказанно разрабатывать и применять химическое оружие (в том числе против мирного населения). Кроме того, высказывались опасения, что непоследовательность американской администрации может подорвать эффективность и надежность всего режима нераспространения химического оружия, основой которого является Конвенция о запрещении химического оружия (КЗХО). Ведь если угроза наказания за нарушение режима не реализуется, возникает справедливая надежда на то, что и в последующем нарушение может сойти с рук. Тем более что известно: производство химического оружия возможно наладить при наличии в стране всего лишь сравнительно небольшой химической промышленности и штата профессионалов с университетским знанием химии.
Именно памятуя о слабости экс-президента Обамы, а вовсе не из своей «излишней эмоциональности» или «впечатлительности», как поспешили заявить некоторые комментаторы, нынешний президент Дональд Трамп перед началом бомбардировок заявил о том, что химическая атака в Идлибе «пересекла красную линию». При этом заметим, что в отличие от предыдущей администрации президент Трамп не стал дожидаться результатов каких-либо «консультаций с союзниками» или с Россией и создавать временной лаг между пересечением обозначенной им «красной линии» и своими реальными ответными действиями. Тем более что для начала такой атаки в самые сжатые сроки все было подготовлено еще при предыдущей администрации.
Ракетный удар США по территории Сирии 7 апреля 2017 года следует рассматривать как знак возвращения Соединенных Штатов к использованию методов силовой дипломатии и угроз применения военной силы против нарушителей режима нераспространения.
А во-вторых, следует ожидать развития подобной политики в отношении не только Сирии, но и других государств, деятельность которых в плане нераспространения ОМУ (и в целом – в плане нарушения международных норм, включая поддержку терроризма) может вызывать у США и их союзников известные вопросы.
Уже сейчас ясно, что в этом «зале ожидания» силовой дипломатии Трампа находится Северная Корея, в отношении которой из его уст несколько дней назад уже прозвучали слова о том, что «время на исходе, и рассматриваются все возможности». Другим кандидатом на прочерчивание очередной «красной линии» может стать Иран, соглашение с которым по ядерной программе, как известно, вызывает резкое неудовлетворение у нынешнего хозяина Белого дома. Другие кандидаты могут быть, вероятно, обнаружены в списке государств (помимо уже названных Сирии и Ирана), жителям которых не так давно был запрещен въезд на территорию США – Ирак, Судан, Ливия, Сомали и Йемен.
Наконец, и Россия, скорее всего, испытает на себе возврат Вашингтона к «правдоподобной силовой дипломатии». И прежде всего – в сфере контроля над вооружениями, которая является одной из немногих сфер, где между Россией и США еще существует какое-то формальное и часто – конструктивное взаимодействие. К примеру, я совершенно не исключаю проявлений силовой дипломатии США в ответ на предполагаемые нарушения Россией Договора о ракетах средней и меньшей дальности (РСМД) – вплоть до выхода Соединенных Штатов из данного договора и размещения ими своих собственных РСМД на территории европейских союзников. Другой возможной сферой «правдоподобной силовой дипломатии» Трампа может стать Украина, где любое силовое вмешательство американцев и вовсе чревато прямым вооруженным столкновением с Россией.
Цена вопроса состоит сегодня в том, что время, которое президент Трамп отвел на дипломатическую работу после пересечения обозначенной им «красной линии» в Сирии свелось практически к нулю, что сделало невозможным поиск компромисса, подобного тому, который был достигнут между Дамаском, Москвой и Вашингтоном при прошлой администрации. Возможно, это говорит нам о том, что и все другие «красные линии» президента Трампа будут слишком «тонкими» для того, чтобы дипломатия успела предотвратить их разрыв, приводящий к вооруженному конфликту.
