03.03.2013
Образы России и мира вне идеологии
Как они определяют международные отношения
№1 2013 Январь/Февраль
Евгений Примаков

19292015

Академик РАН, президент Торгово-промышленной палаты РФ, член редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике», в 1996–1998 гг. – министр иностранных дел РФ, в 1998–1999 гг. – председатель Правительства РФ. 

В основе данной статьи – выступление автора на международной конференции «Россия в мире силы XXI века», приуроченной к 20-летию СВОП и 10-летию журнала «Россия в глобальной политике». Генеральный спонсор конференции – Внешэкономбанк.

«Сила идей и образов» – тема, выделенная на нашей конференции, абсолютно оправдана. В нынешних условиях идеи и образы государств – участников международных отношений влияют на развитие мировой обстановки не в меньшей мере, чем сила денег и сила оружия. Сначала об общих подходах.

Первый. Неверно представлять, будто после окончания холодной войны влиянию идеологии больше не подвержены политика, соотношение сил на региональном и глобальном уровнях, международные отношения в целом. Видоизменились характер и форма такого влияния, но оно никуда не исчезло. Более того, идеологическое противостояние, целенаправленное внедрение своих, часто подкрашенных образов при искажении чужих стало одной из составляющих внешнеполитической практики.

Второй подход: либерализм, консерватизм и социализм сохраняются как три самых значительных идеологии. Однако в нынешних условиях они проявляются не самостоятельно, испытывая взаимовлияния, находясь в процессе конвергенции, они стали составными частями идеологической модели, присущей различным странам. Для понимания сегодняшней России (это относится и к другим государствам) следует исходить не только из содержания идеологии, но и из того, что определяющим является соотношение между частями идеологической модели.

Третий подход: далеко не всегда политика лиц или группы лиц, причисляющих себя к той или иной идеологии, соответствовала и соответствует ее сути.

Фальшивый либерализм

Исходя из этих общих положений, хотел бы представить идеи и образы, характеризующие сегодняшнюю Россию. В Советском Союзе политика и практика властей во многом не отвечали сущности социализма – это справедливое и широко распространенное мнение. Но можно ли считать тех, кто встал у штурвала после краха Советского Союза, либералами?

Научный редактор русского перевода книги Дугласа Норта «Институты, институциональные изменения и функционирование экономики» Борис Мильнер рассказывает о своей встрече в марте 1996 г. с автором, лауреатом Нобелевской премии, основоположником теории институционализма. По словам профессора Мильнера, Норт, говоря об экономической ситуации в России, свел ее к необходимости решения трех задач: осваивать перемены и новые механизмы, преодолевать негативные последствия ошибок старого и сохранять то ценное, что осталось из наследия прошлого. Эта триада, однако, не была положена в основу перехода России к рыночному хозяйству. Процесс демократизации после краха Советского Союза нельзя рассматривать вне контекста экономической политики тех, кто пришел к власти. Многие из них во время горбачёвской перестройки пропагандировали «социализм с человеческим лицом». Иными словами, возможность демократизировать социализм. А придя к власти, во главу угла поставили ликвидацию не только того, что подлежало отторжению, но и всего, что было хоть как-то связано с образом СССР. И я хочу это подчеркнуть – в целом ряде случаев речь шла о разрушении механизмов научно-технических и экономических достижений, позволивших мобилизовать ресурсы для решения многих задач модернизации.

В начале 1990-х гг. псевдолибералы призывали к тому, чтобы государство вообще ушло из экономической жизни. Как следствие, появилась группа лиц, присвоивших в ходе антинародной приватизации природные богатства страны, ее экономический потенциал и претендовавших на власть в России. В результате российская экономика потеряла за девяностые больше, чем в годы Второй мировой войны. Все это, как представляется, полезно знать тем, кто поднимает на щит деятелей, возглавивших Россию при переходе на рыночные рельсы и провозгласивших демократизацию.

Политика псевдолибералов потерпела полный крах. Им принадлежало авторство дефолта 1998 г., переросшего в экономический кризис, чуть не столкнувший Россию в пропасть. Политическим провалом можно считать и расстрел танками российского парламента в 1993 году. После банкротства псевдолибералов в России установилась линия на развитие рыночного хозяйства с широким участием государства в экономике. На Западе это породило образ России как страны, задвигающей на задний план частное предпринимательство.

Такое представление не соответствует действительности. В интересах России было и остается развитие частного предпринимательства, на это нацелена политика властей. Однако нельзя пройти мимо того, что частные предприниматели тогда и в последнее время далеко не во всем проявляли готовность выполнить свои функции. Все большее значение в таких условиях приобретало бюджетное финансирование проектов. Но нужно признать: оно оказалось недостаточным для остро нуждающихся в инвестициях инновационных производств и крайне важных проектов в области образования, здравоохранения. Эти трудности усугубились с приходом кризиса 2008–2009 годов.

Еще один образ России, созданный теми, кто к ней враждебно относится или недостаточно осведомлен о сути происходящего, связан с тем, что власть якобы стремится к авторитарному режиму. Будто бы перед страной стоит выбор – либерализм либо авторитаризм. В середине первого десятилетия XXI века наблюдается определенное оживление либеральных идей. Предъявляется целый ряд требований – независимого суда, решительной борьбы с вседозволенностью чиновничьего аппарата, коррупцией, фальсификацией на выборах, за обязательность подчинения закону всех, сверху донизу. Эти идеи выдвигаются и поддерживаются российской руководящей элитой, широкой общественностью, политическими партиями с различными взглядами. Определенный акцент на либеральных принципах стал более заметным, чем ранее, в выступлениях и действиях российского руководства. Однако, с моей точки зрения, это не свидетельствует о переходе России на позиции неолиберализма, который содержит в себе принципы, несовместимые с российской реальностью.

Видный представитель неолиберализма австрийский ученый Фридрих Август фон Хайек отмечал, что свобода в экономической деятельности составляет главное условие быстрого и сбалансированного экономического роста, а свободная конкуренция призвана обеспечить открытие новых производств и технологий. Это действительно так, но можно ли считать, что в современной России рыночный механизм сам по себе способен обеспечить сбалансированный экономический рост, а низкий уровень конкуренции, свойственный нам, достаточен для достижения технико-технологического прогресса? Дело в том, что без государственного вмешательства в российскую экономику невозможно ни усовершенствовать рыночный механизм, ни достичь необходимого для научно-технического прогресса уровня конкуренции.

Один из основных принципов неолиберализма заключается в том, что свободная игра экономических сил, а не государственное планирование обеспечивает социальную справедливость. Но этот вывод не выдерживает столкновения с действительностью не только в России, но и в других странах, где, в частности, государство ввело прогрессивную шкалу налогообложения, способствующую перераспределению доходов в пользу малоимущих. Что касается России, то без государственного индикативного планирования (конечно, не директивного) вообще невозможно преодолеть отставание в жизненном уровне населения от развитых западных стран.

Нельзя абстрагироваться и от других противоречий неолиберализма. Вопреки сдерживающей позиции Владимира Путина неолибералы выступают за резкое сокращение роли государства как собственника в экономике, настаивают на максимальном охвате приватизацией важнейших стратегических предприятий. В их число входят «Роснефть», ВТБ, «РусГидро», «Аэрофлот», частичная приватизация предусматривается в отношении РЖД, «Транснефти» и других предприятий. Конечно, в деятельности целого ряда госкомпаний есть серьезные минусы, которые следует устранить. Приватизацию крупных госкомпаний нужно осуществлять, в этом нет никаких сомнений, но постепенно, и что главное – без ущерба для процесса концентрации и централизации производства. Поэтому ничего, кроме явного негатива для нашей экономики, не сулят призывы безотлагательно приватизировать госпредприятия, а на тот срок, пока они действуют, лишить их возможности приобретать акции частных компаний. Такие призывы раздаются и в правительстве.

Неолибералы в России настаивают на коммерциализации здравоохранения, образовательных учреждений, науки, в том числе фундаментальной. Разгосударствление во всех этих областях рассматривается как магистральное направление развития. Неолибералы, по сути, игнорируют острую необходимость повысить уровень жизни российского населения, сократить неравенство доходов. По данным, приведенным в докладе Global Wealth Report, в октябре 2012 г. на долю самых богатых – одного процента россиян – приходился 71% всех личных активов. В два раза больше, чем в США, Европе, Китае, в четыре раза больше, чем в Японии. 96 российских миллиардеров владеют 30% всех личных активов российских граждан. Этот показатель в 15 раз выше общемирового. Вместо того чтобы взять линию на широкое использование российских природных богатств для социальных нужд, кое-кто предполагает держать все государственные сверхприбыли, полученные за счет экспорта нефти, в резерве, точнее, в иностранных ценных бумагах. В качестве оправдания такой позиции выдвигаются, как правило, два аргумента: стремление приберечь средства на случай, если рухнет цена на нефть, и не менее важная, с их точки зрения, цель – как можно скорее покрыть бюджетный дефицит, в том числе за счет снижения социальных расходов.

Конечно, не следует упускать из виду динамику мировых цен на нефть и образовавшийся дефицит бюджета. Мировая цена на нефть действительно понизилась, но далеко не рухнула. Что касается дефицита бюджета, то он небольшой, и многие страны успешно развиваются, имея этот показатель, гораздо больший, чем Россия.

Категорически несовместимо с демократизацией нашего общества и отождествление политической свободы с ограничением государственной власти. Такой позиции придерживаются российские правые. Перевод ряда государственных функций на общественный уровень очевидно необходим. Но он не может и не должен ассоциироваться с ослаблением властных структур. Если такое произойдет, то процесс демократизации захлебнется, перерастая в неуправляемую стихию.

Собственно позиция, которую отстаивают в России те, кто не хочет победы неолиберализма, в той или иной мере характерна и для Запада, где, несмотря на приливы и отливы кейнсианских идей, вмешательство государства в экономику оставалось непреложным, проходя через всю череду экономических теорий. Тенденция возвращения к идеям невмешательства государства в экономику усугубила на Западе кризис 2008–2009 годов. В США президент Обама внес радикальные изменения в налоговый кодекс, предложил государственные меры борьбы с кризисом банковской системы, жилищного рынка, реорганизацию системы здравоохранения в интересах главным образом среднего класса и неимущих. Характерно заявление президента Обамы: «Я не вернусь к дням, когда Уолл-стрит было позволено играть по ею же установленным правилам». 

Незыблемый суверенитет

А теперь хотелось бы остановиться на некоторых общемировых идеях, которые, как мне представляется, расшатывают международные отношения. Естественно, что взаимопонимание между государствами во многом зависит от соотношения двух категорий – ценностей и интересов. Речь идет даже не об идентичном понимании общечеловеческих ценностей, оно существует, а о способах их достижения. Соединенные Штаты, как свидетельствует целый ряд событий последних лет, склоняются к навязыванию демократических ценностей другим странам. Россия считает, что демократизация общественной жизни и государственное устройство – категории, характеризующие внутренний эволюционный процесс различных стран с учетом их исторических, цивилизационных и социально-экономических особенностей. Жизнь показывает, что сближение позиций России и США по этому вопросу – к сожалению, дело сложное. Оно не терпит скоропалительных решений и требует значительного времени. Вместе с тем уже сегодня нельзя обойтись без взаимодействия двух стран в укреплении международной стабильности и безопасности в мире, и в этой области проявляются совпадения их интересов. Не меньшее значение имеет понимание пределов воздействия процессов глобализации на государственный суверенитет.

Действительно, можно наблюдать, как члены интеграционных объединений отказываются от части своего суверенитета, делегируя его на наднациональный уровень. Однако справедливо ли мнение о том, что государственный суверенитет больше не существует в глобализирующемся мире, и это открывает путь вмешательству во внутренние дела государства?

Хорошо помню те полтора года начиная с 2003-го, когда Генеральный секретарь ООН Кофи Аннан включил меня в международную группу экспертов по подготовке доклада об изменениях, которые в новых условиях необходимо внести в деятельность ООН. В процессе долгих дискуссий в группе мы пришли к выводу, что следует активно вмешиваться, противодействовать таким явлениям, как, скажем, геноцид на этнической основе, от которого страдают миллионы людей в различных странах Африки.

Однако даже введение в правовой оборот термина «несостоявшееся государство» не означает, что без решения Совета Безопасности ООН может быть осуществлено вмешательство во внутренние дела других стран, тем более приняты с этой целью военные меры. Правильное понимание демократии и суверенитета государств – не дань теоретическим построениям. Это требование сегодняшней мировой политики, отношение к которому в немалой степени определяет развитие ситуации в глобальном масштабе.

Говоря об идеях и образах в современном мире, невозможно обойти стороной проблему роста влияния исламизма, выходящую далеко за пределы одного только Ближнего Востока. Нельзя не затронуть и тему внутриисламской борьбы между суннитами и шиитами, которая определяет межстрановые отношения, перерастающие порой в вооруженное вмешательство. Я не принадлежу к тем, кто считает, что это свидетельствует об экспансии религиозных идей в мировой политике. Характерно, что «арабская весна», усилившая исламистов, не вышла за региональные рамки, не стала составной частью политики на глобальном уровне. Тем более неправомерно сводить международные отношения в сегодняшнем мире к борьбе между различными религиями или даже цивилизациями.

* * *

Основным выводом из всего сказанного можно считать то, что с прекращением холодной войны противостояние идей и образов не ушло в прошлое. Оно продолжается, принимая различные формы, проявляется в разных мировых ситуациях, утратив, однако – я это хочу подчеркнуть, – магистральную свою направленность идеологического противостояния как главного фактора, определяющего в целом развитие обстановки в мире.

Содержание номера
О силе и бессилии
Фёдор Лукьянов
Сила XXI века
И всё-таки она вертится. Вокруг денег
Сергей Дубинин
Угрозы реальные и мнимые
Алексей Арбатов
Образы России и мира вне идеологии
Евгений Примаков
Экономика на распутье
Кризис и эволюция
Мануэль Монтес, Чан Ха Чжун
Запад: закат или рассвет?
Можно ли поправить дела Америки?
Фарид Закария
Падение и новый подъем Запада
Роджер Олтман
Удар цунами
Тимофей Бордачёв
БРИКС: вверх или вниз?
Прообраз посткапитализма
Николай Косолапов
Проблемы в БРИК
Ручир Шарма
Америка и ее амбиции
Умерить пыл
Барри Позен
Назад пути нет
Джон Айкенберри, Стивен Брукс, Уильям Уолфорт
Магический кристалл
«Кривые будущего роста вызывают улыбку»
Карл-Хайнц Штайнмюллер
Технологии и политика
Холодная война 2.0?
Елена Черненко
Обновление формы и содержания
Екатерина Кузнецова, Андрей Журавлев
Империя норм
Татьяна Романова