Очередная сессия Парламентской ассамблеи Совета Европы (ПАСЕ) сопровождалась новым всплеском резкой полемики между Москвой и Страсбургом, что, конечно, не новость. С 1996 года, когда Россия вступила в Совет Европы, конфликты следовали один за другим. Не отмененная смертная казнь, вооруженные операции на Кавказе, свобода прессы, дело ЮКОСа, сомнения в демократичности выборов, преследования оппозиции, отношения с соседними странами, права меньшинств и пр., и каждая тема не по одному разу. Все это неизменно вызывало обмен возбужденными заявлениями. Иногда, как, например, во время второй чеченской войны, доходило чуть ли не до разрыва — российскую делегацию обещали лишить слова (однажды это произошло), а то и приостановить членство. Москва же, со своей стороны, в самые критические моменты грозила покинуть собрание вместе с денежным взносом — одним из наиболее крупных из всех стран-членов.
Подобные взаимоотношения фактически стали нормой, а вовлеченные в процесс лица и организации виртуозно овладели способностью балансировать между тем, чтобы публично ломать копья и кулуарно договариваться о политических компромиссах. Сейчас что-то изменилось.
У истоков Совета Европы стоял Уинстон Черчилль, который в 1946 году, вскоре после знаменитого Фултона (выступление там называют началом холодной войны), произнес в Цюрихском университете другую речь — о создании прообраза Соединенных Штатов Европы. Совет Европы учрежден в 1949 году, и на протяжении 40 лет оставался западным форумом. Строго говоря, из Устава СЕ не следует, что он должен быть сосредоточен только на правозащитной тематике. В главе I говорится, что целью Совета является «осуществление более тесного союза между его членами для защиты и продвижения идеалов и принципов, являющихся их общим наследием, и содействие их экономическому и социальному прогрессу». Средствами достижения названы совместные действия «в экономической, социальной, культурной, научной, юридической и административной областях». И только среди прочего — «защита и развитие прав человека и основных свобод».
Однако постепенно СЕ сосредоточился на правовых и правозащитных вопросах, поскольку все остальные аспекты европейского бытия отошли другим: НАТО, созданному в 1949-м (политика безопасности), и Европейскому сообществу (экономика), строительство которого началось в 1951 году. Основополагающий документ СЕ — Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод — был подписан в 1950 году и вступил в силу в 1953-м. Сегодня цель Совета Европы официально определяется как построение Европы без разделительных линий, основывающейся на принципах демократии, прав человека и верховенства закона (правового государства).
Новая эпоха началась после распада СССР и советского лагеря, когда члены организации разделились на две категории — гранды с давней и хорошей кредитной историей в области демократии и новички, находящиеся под постоянным наблюдением на предмет соответствия высоким критериям. В середине — конце 1990-х возражений подобная диспозиция не вызывала — становление демократического строя шло со скрипом не только на постсоветском пространстве, но и в Восточной Европе. Россия, конечно, и тогда настаивала на особом статусе, но требовала не столько исключений из правил, сколько снисхождения при их применении. Мол, войдите в положение, не все сразу, наследие, сами понимаете… Депутаты, в ту пору входившие в российскую делегацию Парламентской ассамблеи Совета Европы, готовились к поездкам как к боевым действиям, задействовался весь политико-дипломатический арсенал. И от одной сессии к другой Россия прорывалась с некоторыми имиджевыми потерями, но снова и снова настаивая на своем праве быть в рядах современных демократических государств.
В 2000-х диспозиция изменилась — большинство стран Центральной и Восточной Европы вступили в ЕС и НАТО, получив тем самым сертификаты высшей пробы. По статусу они приравнялись к грандам, так что постоянные упреки России в адрес, например, Эстонии и Латвии по поводу неграждан уходили в свисток, зато сами эти страны теперь уже с полным правом клеймили Москву. Если не считать Белоруссии, которая благодаря Лукашенко была «образцовым» изгоем и не могла вовсе вступить в СЕ, главным «другим» стала Россия. И если какое-то время Россия продолжала что-то доказывать, возвращение к власти Владимира Путина оказалось своего рода переломным моментом, когда Москва потеряла интерес.
Сейчас дело не в несостоявшемся визите спикера Госдумы Сергея Нарышкина и не в негативной реакции на доклад о соблюдении Россией обязательств — и то, и другое вполне в рамках сложившейся модели. Необычным является отклик пресс-секретаря президента России Дмитрия Пескова на официальные рекомендации ПАСЕ: «Не считаем такие формулировки и призывы уместными и, безусловно, к ним прислушиваться не будем».
«Безусловно… прислушиваться не будем» — это новый подход. Спокойно-пренебрежительный. Все предыдущие годы Россия, отвергая критику по существу, всегда подчеркивала желание работать с Советом Европы по поиску приемлемых формулировок и дипломатическому урегулированию. Сейчас Москва дает понять, что больше не намерена прилагать таких усилий. Что произошло? Совпало несколько процессов.
Совет Европы сегодня не в том положении, что прежде. В условиях глобального и европейского кризиса разбрасываться донорами не пристало, а на Россию пришлось в 2011 году 12 процентов всего бюджета организации (больше 34 млн евро). Если сравнить с нашими олимпийскими тратами, сущие пустяки. Но для европейских организаций деньги немалые. Особенно когда генсек Совета Европы Турбьорн Ягланд признает, что из-за дефицита средств СЕ придется затягивать пояс и повышать свою эффективность.
В Москве это понимают, и, будучи одной из крайне немногих стран со свободными средствами, Россия чувствует себя все более уверенно в отношениях с Советом. Не случайно единственная практическая мера (не рекомендация), предлагавшаяся в докладе — перевести Россию в категорию стран более низкого доверия, мониторинг которых осуществляет Комитет министров, исполнительный орган СЕ,— принята не была.
Но помимо чисто меркантильного подхода есть причина и более общая. Россия, которая, пережив постсоветскую ломку, начинает поиск новой идентичности, будет тестировать разные крайности, и прежде всего она двинулась к традиционализму. На фоне Европы, которая видит гарантию собственной устойчивости в отказе от привычных догм и все более высокой культурной и нравственной гибкости, крен России в сторону «морали и духовности», усиленный показным пиететом к церкви и подчеркнутой гомофобией, выглядит как заявка на альтернативную модель.
Совет Европы всегда требовал от России приверженности ценностям, упрекая Москву в прагматизме на грани цинизма. И в центре внимания была российская политическая система — несовершенная, переходная, но все же вроде бы движущаяся к усредненному европейскому пониманию демократии. Россия, собственно, на такой трактовке и настаивала. Но сейчас роли как будто перевернулись — Страсбург упирает на политику, а Москва говорит о ценностях, правда, не тех, что привык пропагандировать Совет Европы, а о традиционных. Тем более что европейская толерантность тоже доходит до абсурда — выдвижение городом Виттенбергом группы Pussy Riot на премию Мартина Лютера вызвало возмущение даже у диетической и продвинутой Евангелической церкви Германии. Подобная подмена понятий и их размывание вполне в духе современной мировой атмосферы, в которой исчезает четкость принципов, и стираются любые линии.
И, пожалуй, главное — Россия ментально никак не преодолеет наследие 1990-х. Память о времени, когда постоянно приходилось оправдываться, сильна. Отмахнуться от Совета Европы и выставить из страны американское Управление международного развития (USAID), которое ассоциируется с периодом наибольшей слабости,— запоздалый реванш. Из той же категории — намерение свернуть программу Нанна — Лугара по утилизации боеприпасов, которая была очень ценна в период развала, но сейчас рассматривается как неравноправная.
Россия больше не развивающаяся страна, которую нужно наставлять на путь истинный, говорят российские власти. И это действительно так. Но у понятия «развивающийся» есть два значения. Политическое — страны, преодолевающие неразвитость. И общеупотребительное — тот, кто развивается, то есть совершает движение вперед. И гордо отказавшись от первого значения, потому что переросли и потому что суверенны, главное — не избавиться и от второго.
| Ъ-Огонек
Версия для печати
