Ровно 4 года назад, сразу после выборов-2008, в Москву приехала канцлер Германии Ангела Меркель – знакомиться с преемником Владимира Путина. На пресс-конференции уходящий президент сделал примечательное заявление о Дмитрии Медведеве: «Он не меньше – в хорошем смысле слова – русский националист, чем я, и нашим партнерам с ним будет работать не проще». Многих тогда покоробила формулировка: в современном политическом обиходе «хорошего смысла» у слова «националист» нет. Однако мысль была понятна: не ожидайте, что Медведев, имеющий репутацию либерала, начнет «сливать» российские позиции, завоеванные до него.
Работать с Медведевым партнерам, конечно, было проще. К 2008 году у Путина и его собеседников, прежде всего западных, накопилась явное взаимное раздражение. Прежде всего, от дискуссий на одни и те же темы с повторением набора аргументов – неизменного, но от этого не становящегося более убедительным для противоположной стороны. Дмитрий Медведев с его приветливым стилем и корректным поведением был идеальной фигурой для избавления от «синдрома усталости». Собственно, саркастическая ремарка о националисте отчасти стала реакцией на нескрываемую радость западных лидеров в связи с тем, что им больше не придется иметь дело с Путиным на постоянной основе. По причине багажа, накопленного за 2000-е годы, в столицах Европы и США надеялись, что и после 2012 года основным собеседником останется Медведев.
Содержательно завершающееся президентство отмечено выводом из состояния заморозки отношений с Вашингтоном, повышением внимания России к Азии, полным застоем связей с Европой (исключение – сдвиг в сторону примирения с Польшей), началом серьезной попытки интеграции на постсоветском пространстве, активной, но непоследовательной позицией на Ближнем Востоке. Акт войны в августе 2008 года не был единоличным решением молодого президента, и вообще стал логическим продолжением путинской повестки дня. Но, как ни парадоксально, в учебники Медведев имеет шанс войти именно как главнокомандующий, отдавший приказ о первом в истории новой России применении военной силы против другого государства. Что подтверждает характеристику Путина, хотя и противоречит публичному антимилитаристскому имиджу Медведева и его остальной деятельности.
Не вдаваясь в глубокий анализ того, как соотносились внешнеполитические роли двух членов тандема в 2008–2011 годах, можно сказать, что президент и премьер-министр эффективно использовали распределение амплуа. Благожелательное восприятие Медведева помогало сглаживать острые углы. А присутствие на втором плане Путина с его репутацией ястреба («тоже птичка хорошая», по его собственному выражению) – не отступать с позиций, с которых отступать невыгодно. Наиболее заметные достижения этого периода – договор СНВ с США, вступление в ВТО, прорыв с Таможенным союзом – строились именно на подобной «распасовке» и долгом жестком торге с использованием всего регистра средств. Это не означает, что два руководителя сознательно играли все время в «двух полицейских», между ними, судя по всему, существовали и реальные разногласия. Однако само их наличие, как правило, расширяло возможности, а не наоборот. Загадочным в этом контексте остается ближневосточное направление и ливийский сюжет, но и там в итоге российская позиция не столь проигрышная, как многим казалось вначале.
Возвращение Путина к полноценному руководству страной и внешней политикой лишает возможности использовать схему «двойного ключа». И дело даже не в формальном закреплении полномочий, а в том, что процедура «рокировки» подорвала международный авторитет действующего президента и сфокусировала все внимание на президенте приходящем. При этом три с половиной года паузы мало изменили атмосферу: взаимное отсутствие энтузиазма очевидно. Путин не проникся желанием общаться с большинством иностранных визави, и они испытывают те же чувства. Правда, и явного отторжения нет, понятно, что деловое общение России и внешних партнеров продолжится, тем более что взаимная необходимость, точнее невозможность друг друга избежать, несомненна. Однако маневренность, которую придавала двуглавая конструкция, утрачивается.
Коль скоро Медведев остается во власти, было бы логично сохранить прежний инструментарий. Понятно, что премьер Медведев при Путине не будет обладать весом, сопоставимым с тем, что обладал премьер Путин при Медведеве. Однако он останется самым доверенным лицом лидера, к тому же статус бывшего президента высок в любой стране. Хотя за внешнюю политику по Конституции отвечает глава государства, руководитель правительства имеет возможность участвовать в ней даже на основе имеющихся полномочий. Их можно еще расширить в рамках административного перераспределения. Если удастся компенсировать урон, который нанес имиджу Дмитрия Медведева сентябрьский вираж, это будет вкладом в успех российской внешней политики в предстоящие годы. И позволит по необходимости чередовать лики «русского национализма» – в хорошем или еще более хорошем смысле слова.
