Автор выражает в этой статье собственные взгляды, которые не всегда и не во всем совпадают с точкой зрения американских правительственных структур. Часть раздела о России была опубликована в журнале Washington Quarterly, весна 2011 года.
Россия и Соединенные Штаты часто критикуют друг друга за манипулирование историей, за стремление приукрасить события прошлого и закрыть глаза на неприглядные явления. В подобных обвинениях есть доля правды, но хватает упрощений и преувеличений. Избавиться от них нужно не только ради точного изложения фактов, но и потому, что здравая оценка культурного ландшафта той или иной страны необходима для понимания ее характера и намерений, а также для проведения рациональной внешней политики.
Средства массовой информации и (особенно) школьные учебники часто замалчивают неприглядные или позорные страницы истории. Политические элиты, конечно, как правило, стремятся представить прошлое в нужном свете, чтобы узаконить собственную власть. Но подобные усилия не всегда приводят к идеализации или замалчиванию, они могут способствовать и более открытому обсуждению мрачных эпизодов прошлого.
Америка: от ура-патриотизма к объективной оценке
В популярной книге «Ложь, которой обучал меня учитель» социолог Джеймс Лёвен сурово оценивает американские школьные учебники. Он, в частности, утверждает, что история Соединенных Штатов предстает в виде «упрощенного моралите», призванного помочь юным гражданам вписаться в господствующий политический и социально-экономический порядок.
Разделяя точку зрения многих, возможно, большинства россиян, Лёвен утверждает, что большинство американских учебников истории по-прежнему основаны на самодовольном и триумфалистском изложении национальной идеи. Примером служит книга Джеймса Дэвидсона и др. под названием «Американский народ» (2005). Выдержанная в традиционном духе бравого ура-патриотизма, который до недавнего времени преобладал в преподавании истории, она описывает холодную войну в назидательном ключе. Хотя авторы признают, что «иногда» этот конфликт вносил раскол в американское общество (в частности, в эпоху маккартизма и вторжения во Вьетнам), нацию сплачивала вера: свобода стоит того, чтобы за нее сражаться, прежде всего с Советским Союзом, который изображен экспансионистским тоталитарным государством. А после окончания холодной войны Соединенные Штаты стали «единственной сверхдержавой и образцом для всех других демократий». В начале XXI века «Америка остается маяком нашего мира, призывая другие страны встать на путь свободы».
Хотя подобное самолюбование еще распространено, появляются и пособия с менее прямолинейным изложением. В таких авторитетных и распространенных учебниках для учащихся 11-го класса общеобразовательных школ (16-летние подростки), как «Американская мечта» (Джойс Эпплби и др., 2010 г.), история США подчас подается в мрачных тонах. Авторы подробно разбирают темы расизма и социальной несправедливости. Хотя одно из главных замечаний Лёвена заключается в том, что американцев по-прежнему воспитывают на «праздничной и парадной евроцентричной истории», в «Американской мечте» акценты смещены в другую сторону.
Так, общепринятым становится отрицательное отношение к Христофору Колумбу, которого некогда героизировали как воплощение славной европейской цивилизации. Прибытие Колумба к берегам Нового Света спровоцировало столкновения, «губительные» для коренных народов Америки, «культура которых была изменена или уничтожена войной, болезнями и порабощением». Их положение не улучшилось и после создания Соединенных Штатов Америки. «Бедность, отчаяние и нечестный бизнес, который вели американские торговцы» в XIX веке, спровоцировали тщетные попытки сопротивления индейских племен.
Как жестокое и унизительное описывается обращение с рабами на Юге. Хотя Гражданская война принесла освобождение от рабства, следующее за ней столетие показало, как мучительный путь прогресса с периодическими откатами в виде расовых мятежей и линчеваний чернокожих, пытавшихся добиться политических прав и экономических возможностей.
Авторы учебника уважительно, но без лишней героики оценивают победу США во Второй мировой войне. Они сообщают школьникам, что Советский Союз нес основное бремя войны в Европе, Сталинградская битва стала переломным моментом, а СССР потерял больше людей, чем любая другая страна. Почти две страницы посвящены атомной бомбардировке Японии: приводятся мнения президента Трумэна, который поддержал этот акт ради спасения жизни многих американских солдат, и Уильяма Лихи, Верховного главнокомандующего Вооруженными силами США, который написал, что, сбросив бомбы на мирное население, Америка «взяла на вооружение этические стандарты варваров средневековья».
Исследуя внутриполитические условия в годы Второй мировой войны, авторы «Американской мечты» уделяют большое внимание проблеме расизма, положению афроамериканцев и американцев мексиканского происхождения. Немало говорится о несправедливом интернировании граждан японского происхождения. Ни один из них не был судим за шпионаж в пользу Японии или за подрывную деятельность, а из всех американских частей и соединений времен Второй мировой войны наибольшее количество наград получил Сотый японский батальон. Авторы также напоминают, что Соединенные Штаты официально извинились за незаконную политику интернирования.
В отличие от традиционных школьных пособий, таких как «Американское государство», авторы «Американской мечты» не описывают развал Советского Союза с триумфалистских позиций. Однополярный мир, где доминируют США, создает новые вызовы, говорится в пособии, на которые Вашингтон часто не способен ответить. Обсуждая вторжение в Ирак 2003 г., авторы отмечают, что оно спровоцировало широкую критику во всем мире, оружие массового уничтожения так и не было найдено, а авторитет Америки оказался еще больше подорван откровениями заключенных тюрьмы Абу-Грейб, которые подвергались издевательствам.
В учебнике дается взвешенный анализ развития общества после Второй мировой войны и до нашего времени, отмечаются преимущества и недостатки американской системы. Крупные разделы посвящены резкому росту среднего класса, научным достижениям и появлению популярной массовой культуры. В то же время авторы уделяют внимание значительной прослойке бедного населения, а также росту подростковой преступности. В учебнике рассматриваются все плюсы и минусы программы Великого общества, которую президент Линдон Джонсон осуществлял в 1960-е годы. Стремление Джонсона предоставить с помощью федерального бюджета льготы малоимущим описывается с явной симпатией. Однако авторы цитируют и комментатора, сделавшего вывод о невозможности «одним росчерком президентского пера избавиться от наследия многих десятилетий социально-экономических лишений и неравенства в смысле доступа к образованию».
Акцент на культурное многообразие, а также попытка учитывать интересы обездоленных свойственны многим учебникам, написанным людьми с разной идеологической ориентацией. Хотя авторы «Американской мечты» беспристрастно оценивают провалы и неудачи, они отмечают постоянный прогресс в отношении к беднейшим слоям населения.
Еще более критичный подход характерен для учебников по программе углубленного изучения истории старшеклассниками. Многие из этих учащихся, зарабатывающие благодаря данной программе баллы для колледжа, в конечном итоге пополнят ряды американской элиты. Книги, предназначенные для данной аудитории, зачастую рисуют неоднозначную картину внешней политики США, критически отзываются о пропасти между ценностями и реальностью.
Учебник Алана Бринкли «Незаконченная нация» – хороший пример объективного исследования, подробно освещающего темы несправедливости и бедности, пропущенные через фильтр таких категорий, как расовая и половая принадлежность. Автор приходит к выводу, что перед лицом «нарастающего материального и социального неравенства» Америка столкнулась в начале XXI века с серьезным «расколом и возмущением в обществе, угрожающим единству нации и приводящим некоторых американцев к выводу о том, что страна распадается на несколько фундаментально разнородных культур». Бринкли также заявляет, что после трагедии 11 сентября 2011 г. внешняя политика «не только разделила американское общество», но и усилила «глубокую международную неприязнь к Соединенным Штатам, которая медленно накапливалась несколько десятилетий». Однако автор отмечает, что острота этих проблем сглаживается богатством, силой и устойчивостью страны, а также тем, что Америка предана идеям свободы и справедливости.
Другие популярные учебники с углубленной программой содержат больше сомнений в перспективах Америки. В книге под названием «Америка: прошлое и настоящее» (Роберт Дивайн и др., 2010 г.) подробно исследуется трагедия рабства, а также белый террор, захлестнувший Юг после периода восстановления. Фотография чернокожего, которого готовят к линчеванию, сопровождает текст, описывающий жестокую сегрегацию и отказ федерального правительства «остановить волну расового угнетения на Юге», начавшуюся в середине 70-х гг. XIX века. В разделе, озаглавленном «Уничтожение коренных американцев», приводятся документальные подтверждения страданий индейцев, численность которых из-за войн, болезней и разрушения привычного уклада жизни сократилась с 600 тыс. человек в 1800 г. до 250 тыс. человек в 1900 году. В учебнике также говорится, что в 1492 г., когда Колумб высадился на берегах Нового Света, на территории современных США, по примерным оценкам, проживали 5 млн индейцев.
Даже «Новый курс» (New Deal) Франклина Рузвельта приводится как пример хронической неспособности американской системы обеспечивать социальную справедливость: «Несмотря на всю привлекательную риторику о “забытом человеке”, Рузвельт сделал немногим больше для удовлетворения нужд и потребностей обездоленных и незащищенных слоев населения, чем президент Герберт Гувер». Хотя авторы признают существенный экономический прогресс американцев африканского происхождения за последние 50 лет, они подчеркивают, что чернокожие по-прежнему значительно отстают от белого населения по средним доходам и намного превосходят белых по числу заключенных в тюрьмах.
Что касается истоков холодной войны, то в учебнике почти ничего не сказано о репрессивной внутренней и внешней политике Сталина как важной причине конфронтации. Зато авторы заявляют, что, применив атомную бомбу против Японии, «Соединенные Штаты, по сути, сделали неизбежной послевоенную гонку вооружений с Советским Союзом». Михаилу Горбачёву приписывается главная заслуга в окончании холодной войны, и ни слова не говорится о торжестве американской системы ценностей над коммунизмом. В заключение авторы учебника «Америка: прошлое и настоящее» отмечают, что США вступили в XXI век, раздираемые идеологической борьбой между консерваторами и либералами, тогда как различные этнические, расовые и социальные группы предлагают «конкурирующие модели американского плюрализма». Экономика так и не «выполнила обещания добиться равенства всех людей», и вопрос о том, смогут ли Соединенные Штаты когда-нибудь решить эту важную проблему, остается открытым.
Будучи самой богатой и могущественной страной мира, Америка медленно, но верно избавляется от националистического и триумфалистского изложения собственной истории – по крайней мере в школьных учебниках. Чем объяснить подобный сдвиг в представлении американцев о себе? Аналогичные процессы происходят и в Западной Европе, но по другим причинам и значительно быстрее. Первая и Вторая мировые войны, а также деколонизация оказали глубокое влияние на представление европейцев о себе и своем прошлом. От гипернационализма и шовинизма, которыми были пронизаны школьные учебники в XIX и начале XX века, не осталось и следа. Переосмысление истории и изменение культурных парадигм ускорилось и в России после крушения Советского Союза.
В США, напротив, внешние потрясения были не столь важны, поскольку они вышли победителями из двух мировых и холодной войны. Вызов позитивному нарративу был брошен по другим причинам. Особенно важным представляется приток в американское высшее образование после Второй мировой войны большого числа молодых историков, представителей среднего класса, которые не разделяли англосаксонскую (и часто аристократическую) культуру университетских преподавателей, игравших первую скрипку при составлении учебников истории в XIX и большей части XX века. Консервативные историки из высшего класса постепенно были вытеснены новыми учеными разного культурного и этнического происхождения. Они не доверяли господствующей версии событий, а также расовым и этническим предрассудкам старших коллег. Эта демографическая и интеллектуальная перемена помогла сместить главный акцент в учебниках на культурное многообразие и более критичную оценку истории Соединенных Штатов в целом.
Традиционный исторический нарратив также понес урон в 60-е гг. прошлого века из-за движения за гражданские права и Вьетнамской войны. Длительная борьба афроамериканцев разоблачила расизм, который все еще был силен, что заставило многих историков усомниться в том, действительно ли Америка привержена принципам равенства и справедливости. Проблема дискриминации вынудила многих авторов пересмотреть историю американских меньшинств и представить их скорее жертвами, чем бенефициарами социально-экономической и политической системы. Аналогичным образом горький урок Вьетнамской войны, а также травмирующий опыт Уотергейтского скандала и слушания дела об импичменте президента Ричарда Никсона во многом изменили отношение американцев к прошлому.
Растущее влияние постмодернизма и деконструктивизма в американских академических кругах – еще одно серьезное идеологическое течение. По мнению его теоретиков, интеллектуальные дебаты – всего лишь завуалированная борьба за политическую власть. Школа – это площадка, а учебник истории – инструмент гегемонистской социализации в поддержку мощных репрессивных групп в обществе. Общественное развенчание доминирующих социальных теорий (о том, что Соединенные Штаты – это демократия, обеспечивающая всем людям равные возможности и справедливость) необходимо в интересах угнетенных групп.
Неудивительно, что авторы учебников, профессиональное становление которых проходило в этот неспокойный период, часто отличались по своему мышлению и трактовке событий от авторов предыдущих поколений. Более того, в отличие от великодержавных традиций России, децентрализованная система образования в Америке не позволяла государству вмешиваться в процесс этих глубоких культурных преобразований. Мультикультурализм, возобладавший в мышлении либерально настроенных интеллектуалов, вызвал огонь критики. Консерваторы говорят о том, что он разрушает положительный образ страны, подчеркивая исторически незавидное положение многих меньшинств. Мультикультурализм также обвиняют в преуменьшении роли европейских идей и институтов в развитии американской демократии.
Россия: история как производная политики
Русские зачастую неправильно понимают, как американцы относятся к своему прошлому, но аналогичные заблуждения присущи и американцам. На Западе часто полагают, что Кремль всячески замалчивает болезненные факты советского прошлого, особенно эпохи сталинизма. Так, Анна Эпплбаум в книге «ГУЛАГ: история» (2003) делает вывод, что «бывшие коммунисты заинтересованы в сокрытии прошлого, так как оно пятном ложится на их репутацию и подрывает их влияние, хотя они лично не причастны к совершенным в прошлом злодеяниям». В этом утверждении есть доля правды, но оно не учитывает всей сложности культурной политики.
После распада Советского Союза, чему в немалой степени способствовало раскрытие правды об эпохе ленинизма и сталинизма при Михаиле Горбачёве, Российская Федерация столкнулась с проблемой разработки национальной идеи. Эта важная задача так и не была выполнена официальными лицами и пропагандой. Вместо этого президент Борис Ельцин проводил нерешительные параллели с историческими образами царской России, осуществляя фундаментальную, однако эпизодическую критику советского прошлого. Подобные робкие попытки так и не стали крупномасштабным и последовательным национальным проектом, который направил бы энергию и внимание общества на выработку твердой гражданской позиции и самоопределение. Точно так же новое государство не сумело должным образом почтить память жертв советского режима или предпринять решительные действия, направленные на национальное примирение.
Хотя Ельцин предпочитал не слишком распространяться на исторические темы, формальная легитимация его режима опиралась на идеологию либеральной демократии и антикоммунизма, пусть и хаотично сформулированную и непоследовательно проводимую в жизнь. Постсоветские учебники истории, написанные в условиях широкой культурной свободы, создавали нормативный и эмпирический фундамент для этой раздробленной идеологии. Либерализм в сочетании с умеренным или гражданским национализмом был основной философией. Книги этого периода довольно «просто» и прямолинейно излагали историю, избегая углубленного анализа, и чем-то напоминали повествование, которое было свойственно советским учебникам, изображавшим Коммунистическую партию как олицетворение исторической мудрости и тем самым оправдывавшим однопартийное правление.
Учебники постсоветского периода просто перевернули все вверх дном и представили советскую эпоху как исключительно негативное явление. Внутренняя логика обеспечивалась вынесением на нравственный суд читателей определенных фактов и событий, таких как массовые преступления сталинского режима и другие случаи грубого нарушения прав человека советской властью.
Типичный пример – «История отечества» Валерия Островского. Эта книга была издана в 1992 г. тиражом 3 млн экземпляров и стала одним из основополагающих текстов, сформулировавших идеологию и зарождавшееся самоопределение нового Российского государства.
С приходом к власти Владимира Путина на смену описанному нарративу стали приходить учебники, предлагавшие все более неоднозначную оценку событий прошлого. Это было следствием давления со стороны новой элиты, а также тех слоев российского общества, которые испытывали все большее разочарование в либеральных реформах и отвергали мрачную, чуть ли не мазохистскую трактовку советской истории, свойственную ельцинской эпохе. Хотя в новых учебниках также говорится о массовых репрессиях сталинизма, советское время не подвергается беспощадной критике. Преступления рассматриваются в более широком контексте социально-экономического, технического и культурного прогресса.
Популярный учебник с неоднозначной оценкой фактов и событий – «История отечества: XX – начало XXI века», изданный в 2003 г. Никитой Загладиным, Сергеем Козленко, Сергеем Минаковым и Юрием Петровым. В нем большое внимание уделяется вкладу СССР в науку, спорт, искусство и литературу, но главный акцент делается на социально-экономической модернизации. Оценивая советскую модель, авторы напоминают, что после экономической разрухи и ужасающих человеческих потерь двух мировых войн Россия восстановила экономический потенциал и превратилась в одну из двух мировых сверхдержав. Во многих отраслях научно-технического развития Советский Союз «обогнал своих конкурентов», включая Соединенные Штаты.
Авторы не обходят молчанием преступления сталинизма, однако само построение учебника, ставящего во главу угла идею модернизации, существенно ограничивает исследование нравственных границ поведения государства и внутренней ценности демократии. Концепция модернизации, служащая объединяющим началом, а также и определенной рамкой, делает центральным стержнем повествования Российское государство, а не массовые преступления или проблему демократии.
В начале 2007 г. Кремль стал проявлять особый интерес к исторической учебной литературе. Вышли новые пособия для учителей и учащихся: «Новейшая история России, 1945–2006: книга для учителя» (Александр Филиппов, 2008 г.), «История России, 1900–1945 годы: книга для учителя» (Александр Данилов, Александр Филиппов, 2009 г.), «История России, 1945–2008 годы», «История России», 1900–1945 годы» (Александр Данилов, Александр Филиппов, 2009 г.), «История России, 1945–2007 годы» (Александр Данилов, Анатолий Уткин, Александр Филиппов, 2008 г.).
В контексте откровенно антизападной и особенно антиамериканской риторики представление о целесообразности и даже безотлагательности защиты сталинизма во многом стало реакцией авторитарного режима на давление однополярного мира под руководством Вашингтона, расширение НАТО и «продвижение демократии». Эту гремучую смесь поджигало политизированное и все более решительное осуждение советской империи экс-республиками СССР и некоторыми бывшими сателлитами из Восточной Европы. Уязвимость Кремля перед внешними силами, а также мировая нестабильность и неопределенность формируют условия, в которых новые учебники излагают национальную историю с позиции «осажденной крепости». Так, характеризуя отношение Запада к России во времена Горбачёва, Ельцина и Путина как последовательное предательство, авторы подчеркивают, что Россия по-прежнему находится во враждебном окружении, и этим обосновывается сосредоточение политической и экономической власти в руках государства.
Хотя в учебниках, рекомендуемых официально, достаточно информации о жертвах сталинизма, авторы рационализируют репрессии как неизбежное следствие стремления защититься от враждебно настроенного внешнего мира. Избегая нравственного осуждения, они встают на позиции морального релятивизма, выдвигают аргументы в духе «сам такой» и советуют читателю не анализировать события прошлого с точки зрения современных этических принципов. Иными словами, цель – подготовка к войне с фашистской Германией – оправдывала средства – использование массового террора против советской элиты и общества. Сравнивая милитаризированную, репрессивную сталинскую систему с другими странами, Филиппов выдвигает аргумент, согласно которому «в аналогичных условиях серьезной угрозы… происходит эволюция государства… в направлении ограничения прав личности в пользу усиления государства, как это случилось в Соединенных Штатах после известных событий 11 сентября 2011 года». Сталин также сопоставляется с Отто фон Бисмарком, ведь подобно тому, как немецкий канцлер в XIX веке ковал унитарное государство «кровью и железом», Сталин был «беспощаден в стремлении укрепить советское государство». В «Истории России: 1945–2008 годы» говорится, что демократизация была возможна сразу после окончания войны; однако новые угрозы со стороны Запада заставили отложить «оттепель» на более позднее время.
Это спорное изложение истории содержало заметную политическую составляющую. Однако в 2009 г. Кремль начал менять курс. Постепенный отказ от державно-националистической идеологии «суверенной демократии» с ее менталитетом «крепости» можно объяснить внутриполитическими факторами. Пособие для учителя в изложении Филиппова подверглось резкой критике со стороны академической и широкой общественности, либеральных средств массовой информации. Руководство Русской православной церкви также решительно осудило сталинские репрессии, хотя оно, как правило, очень осторожно в публичных высказываниях относительно советского прошлого. Архиепископ Иларион, руководитель Отдела внешних церковных сношений РПЦ, в июне 2009 г. назвал Сталина духовно неполноценным чудовищем, создавшим страшную, бесчеловечную систему правления страной.
Мировой экономический кризис 2008 г. заставил российские власти отойти от практики использования истории в качестве инструмента государственной политики. Россия оказалась наиболее пострадавшей в экономическом отношении среди индустриальных стран, что поставило под сомнение долгосрочную жизнеспособность путинской модели модернизации, всецело зависящей от экспорта нефти и газа. Кремль пришел к выводу, что Россия не сможет конкурировать с другими державами, если не добьется постоянного роста западных инвестиций, торгового оборота и импорта передовых технологий. Между тем, разногласия в трактовке истории представляют собой «мину замедленного действия» в отношениях с Западом.
Смена администрации в Вашингтоне и отказ Барака Обамы от некоторых аспектов политики, питавших менталитет осажденной крепости, подкрепило намерение исторической «разрядки». В сентябре 2009 г. Дмитрий Медведев в статье под названием «Россия, вперед!» впервые публично выступил с осуждением сталинизма: «Две величайшие модернизации в истории страны, осуществленные соответственно Петром Первым и советской властью, обернулись разрухой, унижением и гибелью миллионов наших соотечественников».
Путин также частично осудил «массовые преступления» Сталина, объясняя, что достичь экономического развития посредством репрессий «невозможно», да и «неприемлемо». И Медведев, и Путин употребляли в отношении советской системы понятие «тоталитарная», хотя в свое время это определение отвергалось как идеологический штамп, который Запад применял для очернения Советского Союза, а значит, и России. Использование термина «тоталитаризм» важно, поскольку ставит высказывания Кремля в один ряд с антикоммунистическим либерализмом эпохи Ельцина, когда этот термин стал политически узаконенным ярлыком, а также с языком критиков России в странах, которые были частью Советского Союза или советской сферы влияния в Восточной Европе.
Сегодня Кремль не только поощряет всю более открытую и беспристрастную информацию об эпохе сталинизма, но и переосмысление его сути и значения. В апреле 2010 г., когда отмечалось 70-летие трагедии в Катыни, где были казнены несколько тысяч представителей гражданской и военной элиты Польши, Москва присоединилась к траурным мероприятиям и осуждению преступлений. Находясь там с польским коллегой Дональдом Туском, Путин подчеркнул, что здесь в местах массовых захоронений лежат польские и советские граждане, то есть от сталинского режима пострадали все народы, в том числе и русский. Мысль об общих страданиях можно воспринимать как попытку изменить имидж России как виновника совершенных преступлений на образ одной из их жертв.
Эта тема была развита в статье Сергея Караганова, опубликованной в июле 2010 года. Он призвал преодолеть «проклятое наследие XX века» и устанавливать памятники жертвам сталинского террора, подобные тем, что появились в Катыни. В конце 2010 г. Дмитрий Медведев назначил Михаила Федотова, известного юриста и дипломата либеральных взглядов, главой Совета при президенте РФ по развитию гражданского общества и правам человека. Вскоре Федотов объявил, что предложит всеобъемлющую правительственную программу по официальной оценке сталинизма, а также меры по устранению пережитков этой эпохи – в частности, путем учреждения специального дня памяти жертв террора. Если этой программе дадут зеленый свет, она наполнит современным содержанием дебаты о прошлом, сделав главным объектом анализа не столько самого диктатора, сколько сталинскую политическую и социально-экономическую систему.
Работа над прошлым продолжается
Ницше говорил, что «любое прошлое достойно осуждения», благоговейное отношение к нему и усердное поддержание мифов порождает нефункциональное общество. Эта дилемма – игнорировать неприятное прошлое или осудить его – особенно актуальна для современной России. Во многих американских учебниках сегодня объективно исследуется несправедливость – в частности, ужасы рабства, репрессии в отношении индейцев и охота на ведьм в эпоху маккартизма. Наиболее вдумчивые авторы также признают, что реальность далека от идеалов, провозглашаемых Соединенными Штатами, особенно если учесть увеличивающееся социально-экономическое неравенство. В российских учебниках признаются преступления сталинизма, но пока не дается последовательная и однозначная оценка советской эпохи.
Трудно сказать, получат ли развитие более открытые дискуссии о советском прошлом. С учетом слабой демократической легитимации кремлевской власти настоятельная потребность накапливать символический капитал служит для находящихся у власти элит стимулом «санировать» прошлое, осудив преступления против человечности. Однако, как мы уже убедились, этот интерес вступает в противоречие с другими склонностями. Если Москва и дальше будет считать углубление экономических связей с Западом важным условием модернизации, возможно, она продолжит обсуждение прошлого, стремясь отчасти демонтировать барьеры, отделяющие Россию от соседей. Курс, вероятно, сохранится, если Кремль не будет опасаться усугубления внешних вызовов – в частности, новой волны «продвижения демократии», расширения НАТО и проецирования американской силы.
Используя державную риторику, российские элиты прежде всего руководствуются своекорыстным прагматизмом, а не объединяющими нормами и ценностями, выраженными в убедительных исторических образах. В отличие от советской системы нынешняя власть не способна навязывать обществу культурные ограничения. Режиму не удалось разработать последовательную великодержавную идеологию, вплетенную в драматический исторический контекст. Учебники истории, составленные по настоянию Кремля, были важной попыткой сконструировать такой нарратив на основе государственного национализма в «осажденной крепости». Попытка оказалась неудачной, но она может быть предпринята вновь – национал-консервативные настроения, направленные на возвеличивание империи в контексте геополитической борьбы с Западом, довольно сильны.
Шовинистическим трактовкам благоприятствует неспособность авторов российских учебников уделить должное внимание культурному и этническому многообразию страны, как это делается в Америке. В то же время официальные заявления Путина и Медведева о репрессиях советского периода затрудняют гегемонистское изложение истории, игнорирующее масштабы трагедии.
Режим, вероятно, так и не решил, какую часть советского наследия ему выгоднее защищать. До сих пор правящая элита была заинтересована в том, чтобы умерить критику сталинизма и не разрушать главный миф о Великой Отечественной войне, и ей необходимо в какой-то мере защищать советскую историю в целом, поскольку Россия – правопреемница СССР. Вместе с тем Кремлю нужно умело балансировать, показывая, что нынешнее Российское государство – законное выражение народной воли, а советская идеология и институты не могут и не должны воскрешаться. Так, даже в учебниках, противостоящих «очернению» Советского Союза, его упадок объясняется прежде всего системной патологией, но не действиями внешних сил. Несмотря на антизападный пафос, авторы официоза руководствовались оборонительным национализмом, но не реваншизмом и не неоимпериализмом.
Вполне вероятно, что общественные силы и какая-то часть элиты потребуют переоценки Советского Союза и, в частности, болезненной эпохи сталинизма, поскольку подлинная модернизация, основанная на гуманистических ценностях, потребует критического осмысления великодержавных образов и самоопределения, сформированных в советское время. Однако в отличие от эпохи Горбачёва и начала ельцинского времени, когда либеральная интеллигенция формировала значительную часть элиты и зачастую в союзе с Кремлем играла существенную роль в публичной дискуссии о советском прошлом, сегодня политический вес и численный состав этой группы значительно уменьшился.
В этой вязкой среде участь зарождающегося антисталинизма будет зависеть от прагматических соображений Кремля. Власть может отвернуться от исторической правды, если экономическое давление, мотивировавшее политическое руководство критиковать сталинизм, ослабеет, и необходимость модернизации, основанной на более энергичном гражданском обществе в России и западных инвестициях, станет менее очевидной. Хотя нынешний политический и экономический беспорядок на Западе уменьшает его привлекательность для России в качестве партнера, собственные экономические проблемы очень глубоки, и их трудно решить без регионального и глобального взаимодействия. Но еще больше зависит от того, как станет реагировать Кремль, если массовые антиправительственные демонстрации будут распространяться. В таком случае может появиться соблазн взять на вооружение агрессивный великодержавный нарратив с целью дискредитации оппозиции.
Характер американского исторического повествования также меняется. С точки зрения многих критиков, акцент на расовых и этнических отличиях (и осуждение репрессивной политики в отношении меньшинств) в конечном итоге приведет к политической балканизации Соединенных Штатов. Мыслящие обозреватели отвечают, что, если взвесить все «за» и «против», то упадок традиционной социализации компенсируется повышением способности американцев проверять действительностью утверждения о своей непревзойденной демократии. В некоторых учебниках для углубленного изучения истории легитимность американских институтов ставится под сомнение. Оценивая социально-экономические условия в США с 70-х годов прошлого века, учебник «Одна из многих» (Джон Фаражер и др., 2011 г.) подчеркивает, что процент американцев, живущих в бедности, и разрыв между богатыми и бедными значительно увеличился за последние три десятилетия. Но хотя авторы не рисуют картину убедительного прогресса Америки, они стремятся преподать важный урок – демократия должна постоянно обновляться ответственными элитами и просвещенными гражданами, которые принимают в ней деятельное участие. Что касается России, то у нее появится больше шансов двигаться к демократическому правлению, если уроки истории будут освещать этот путь к светлому будущему.
