2011 год в мировой политике был наполнен разнообразными страстями. От наиболее возвышенных, порожденных тягой людей к переменам и обновлению, до предельно низменных, таких как жестокая мстительность и похоть.
Год начинался с арабских революций — никем не предсказанных и приведших в замешательство всех вовлеченных игроков. Демократизация региона, о которой много лет рассуждали и которую пытались даже навязывать извне военной силой, наступила в одночасье и стала результатом прорыва социальной энергии.
Автократы, долгие годы находившиеся у власти и готовившиеся передать ее по наследству, сначала не могли вообще понять, откуда что взялось, и поверить, что это всерьез.
Хосни Мубарак, например, испытал тройное потрясение. Он оказался ненавистен большинству своего народа, хотя небезосновательно полагал, что многое для него сделал. Его сдала армия, опора его власти, казалось, боготворившая героя войн и боевого летчика. И его моментально предал главный союзник — Соединенные Штаты, которым египетский президент верой и правдой служил десятилетиями. Америка испугалась оказаться «не на той стороне истории».
Настоящей шекспировской трагедией отдает финал Муамара Каддафи. У него были все возможности подавить бунт, вспыхнувший на востоке страны, однако вмешались обстоятельства неодолимой силы. Интервенция НАТО привела к победе в гражданской войне противников джамахирии, которые, опираясь на мощь самого могущественного в мире альянса (сами они никогда не добились бы успеха), расправились над режимом полковника, а потом в жестокой форме и над ним самим. Вопреки слухам, Каддафи не бежал за границу, нагруженный ворованным золотом, он, очевидно, так до конца и не поверил, что нация от него действительно отвернулась.
Понятие гуманитарной интервенции, вошедшее в мировой политический лексикон после «холодной войны», в Ливии окончательно соединило в себе благородный импульс (защитить гонимых) с циничными интересами великих держав. Последние решали собственные вопросы — от укрепления престижа до обустройства «бензоколонки» к югу от Европы.
После окончания операции, отпраздновав триумф, западные союзники совершенно замолчали о Ливии: вдаваться в детали того, какую «демократию» начали строить там победители, приведенные к власти Западом, никому не хочется — можно очень расстроиться.
К концу года «арабская весна» из общественно-политического пробуждения народов окончательно превратилась в большую геополитическую игру. Тон в ней задает противоборство консервативных суннитских монархий Персидского залива (прежде всего Саудовской Аравии и Катара) и иранского, то есть шиитского, влияния в регионе. По-видимому, именно этот фактор служит движущей силой эскалации внутри и вокруг Сирии. Крупные внешние игроки, в первую очередь США и Европа, похоже, оказываются участниками не вполне своей игры, хотя их позиция по Сирии (свободолюбивый народ против жестокого автократа) не противоречит их общему подходу к арабским событиям.
В 2012 году все линии напряжения сойдутся на Иране. Совпадение интересов Саудовской Аравии (главный региональный соперник Тегерана), Израиля (враг номер один), США (мировой гегемон, желающий решить ядерную проблему) делает применение силы более вероятным, чем раньше, тем более что психологическая и пропагандистская подготовка ведется в последние месяцы довольно интенсивно. В конце года к этой сложной палитре добавился примечательный элемент: Соединенные Штаты завершили вывод войск из Ирака, окончательно передав власть местному правительству. После смены режима и восьми лет американской оккупации Ирак, как ни удивительно, — страна, находящаяся под иранским влиянием, и в случае обострения ситуации вокруг Тегерана Багдад едва ли займет проамериканскую или просаудовскую позицию. Сейчас, кстати, Ирак — одна из немногих арабских стран, которая не спешит присоединяться к кампании обличения Башара Асада.
Любопытно, что событие, которого страстно ждали десять лет, стало в 2011 году главным «несобытием». Фурор, произведенный ликвидацией Усамы бен Ладена, оказался кратковременным. К концу года об устранении главного террориста мира почти никто уже не вспоминал.
Отчасти это стало подтверждением факта, что сама значимость международного терроризма для мировой и даже ближневосточной политики была сильно преувеличена. Он не стал стержнем международных отношений, как считалось в начале прошлого десятилетия. Отчасти же падение интереса к «Аль-Каиде» связано именно с «арабской весной». В мусульманском мире идут гораздо более сложные и многослойные процессы, чем хотели представить и авторитарные правители, и радикальные исламисты.
Еще одним олицетворением страстей, проявившихся в 2011 году, стал бывший глава МВФ и экс-претендент на пост президента Франции Доминик Стросс-Кан. История из отеля «Софитель», которая похоронила его карьеру, больше подходит для низкопробных бульварных романов, чем для политической хроники. Что случилось на самом деле, вероятно, не выяснится никогда. Но те, кто давно сетуют на падение уровня морали в политике и калибра ведущих деятелей, получили новые аргументы.
Европейский кризис стер с арены самого колоритного в этом смысле политика — премьер-министра Италии Сильвио Берлускони. Погубила его не экстраординарная даже по южно-европейским меркам «аморалка», а прозаические экономические проблемы. Такой фейерверк публичных проявлений мачо доведется теперь увидеть нескоро. Разве что эстафету подхватит Владимир Путин, недавно обогативший мировой политический лексикон понятием «хрена с два», трудно переводимым на иностранные языки.
Вообще в Европе 2011 год стал временем признания: европейская интеграция переживает глубокий кризис и больше не будет такой, как раньше. В 2012 году предстоит попытаться ответить на вопрос, какой она может стать впредь. Страсти, кипевшие в парламентах, правительствах и на улицах столиц от Афин до Мадрида, скорее всего, вспыхнут с новой силой.
Парадокс года — приключения демократии. С одной стороны, ливийская кампания, в которой под предлогом поддержки демократических сил была осуществлена смена режима силами иностранного контингента, крайне способствовала дискредитации самого понятия. С другой — события в разных частях мира показали, что идея о демократической сменяемости власти пустила корни.
Граждане от Туниса до Приднестровья не желают мириться с намерением править неограниченно долго или передавать бразды по собственному усмотрению, хотя лет 20 назад авторитарный режим или даже настоящая диктатура были в порядке вещей. Реакция российского общества и истеблишмента на сентябрьскую рокировку из той же категории. Досаду вызвал не столько сам факт возвращения Владимира Путина, сколько уверенность лидеров в том, что они правомочны все решать самостоятельно. И это совершенно естественная психологическая реакция, и чтобы вызывать ее, не нужны ни госдепартамент США, ни Джордж Сорос, ни иные проявления хитрой мировой закулисы.
