На конференции в Стэнфорде, посвященной изменениям в мире со времени распада СССР, американский коллега спросил: не опасается ли Москва, что результатом кризиса в Европейском союзе станет появление Европы, где доминирует Берлин. Ответ на это, очевидно, отрицательный. Учитывая особые отношения, которые связывают Россию и Германию на протяжении полувека и особенно в постсоветское время, усиление немецкого фактора в Старом Свете Кремль только порадует. Однако Россия будет в меньшинстве, поскольку у остальных европейцев призрак могущества Германии будит почти исключительно негативные эмоции.
Германский вопрос, определявший европейскую историю минувшего столетия и, как полагали, наконец решенный, возвращается на повестку дня в неожиданной форме.
Европейская интеграция, как она началась в середине прошлого века, была прежде всего призвана дать окончательный ответ именно на этот вопрос. Неспособность великих держав найти приемлемый способ сосуществования с Берлином после Первой мировой войны привела ко Второй мировой — самому жестокому и кровопролитному конфликту в истории. Европейские и американские политики первых послевоенных лет поняли принципиальную вещь. Стремление окончательно рассчитаться с агрессором и максимально унизить его, которым руководствовались в начале 20-х годов, создает в случае с Германией мощный реваншистский импульс, неизбежно ведущий к воспроизводству конфликта. Поэтому поверженную Германию (ее западную часть, восточную отдали на откуп СССР) было необходимо не изолировать, а интегрировать в объединения, которые позволили бы ей развиваться, но не в милитаристском и шовинистическом русле. Таковыми стали Объединение угля и стали, прообраз Европейского сообщества, и НАТО.
Несмотря на фантастические успехи мирного демократического строительства в послевоенной ФРГ, страх перед германскими инстинктами никогда полностью не исчезал. Перспектива объединения Германии после падения коммунизма вначале не вызывала энтузиазма ни у кого, кроме, как ни парадоксально, Советского Союза. Потом, правда, опасения утихли, отчасти благодаря резкой активизации интеграционного процесса в 1990-е годы. Казалось, Европа стоит на пороге перехода в новое качество, когда национальные интересы, сливаясь воедино, составят нечто принципиально иное. Апофеозом стал переход на единую валюту, когда Германия после очень тяжелых колебаний согласилась-таки отказаться от немецкой марки, почти сакрального символа возрождения и успеха страны после катастрофы нацизма. Естественно, было понятно, что ФРГ со своей экономической мощью будет ведущей страной еврозоны, однако намечавшийся европейский федерализм, как представлялось, раз и навсегда впишет Берлин в общие рамки. Тем более что рубеж веков ознаменовался еще одним явлением: Германия вновь стала вести боевые действия (Югославия, Афганистан), но исключительно в альянсе и под присмотром партнеров по НАТО.
Долговой кризис продемонстрировал, что дизайн европейской конструкции, который предполагался 10 лет назад, разваливается. Обстоятельства сами выталкивают Германию на лидирующую позицию — наиболее мощная и устойчивая экономика Старого Света просто обязана взять на себя функцию спасения и трансформации проекта.
Ведь от его краха Германия же больше всех и потеряет, вытягивать из болота тонущих партнеров Берлину выгоднее из соображений самосохранения, чем пытаться от них дистанцироваться.
При этом общественное мнение Германии, ранее настроенное предельно проевропейски, становится более подозрительным. Немцам все труднее объяснить, почему они должны расплачиваться за безалаберность и безответственность других стран. Тем более что Германия, будучи заведомо более сильным и экономически состоятельным партнером, в конце 1990-х — начале 2000-х годов при Герхарде Шредере еще и осуществила непопулярные и достаточно болезненные социально-экономические реформы, на которые другие государства, включая Францию, никак не могут решиться.
Выбора у Берлина, скорее всего, нет: ему придется спасать евро и интеграцию, дабы избежать еще больших осложнений для себя. Вероятно, найдутся аргументы для внутреннего пользования. Но тогда и встает вновь германский вопрос в Европе. Потому что любая стратегия предусматривает резкое усиление влияния и роли Германии. Страна, которая берет на себя большую часть финансового бремени, будет требовать права определять условия. Тем более, опять-таки, что германская экономическая модель доказала свою эффективность. Но перспектива доминирования Берлина, а оно неизбежно в любом случае, будь то консолидация еврозоны с введением жестких правил и мер ответственности либо, напротив, фрагментация с выделением «здорового ядра» вокруг Германии, пугает всех.
И прежде всего Францию — вторую опору интеграции. Именно франко-германский мотор был двигателем всего проекта с середины прошлого века, и в наличии этой связки заключался основной смысл всего начинания. Раз и навсегда положить конец вражде двух крупнейших европейских наций, которая генерировала разрушительные войны. Идея привела к полному успеху, сегодня никто даже в самом кошмарном сне не вообразит вооруженный конфликт. Однако историческая память никуда не делась. И всякое нарушение некогда заложенного баланса, пусть даже и по совершенно объективным причинам, вызывает стремление затормозить рост германского влияния.
В этом противоречие ситуации с реформой еврозоны. С одной стороны, Германия и Франция, как всегда, пытаются предложить совместный план действий — сейчас речь идет о новом базовом договоре, который резко ужесточил бы ответственность за финансово-экономическую недисциплинированность вплоть до автоматического введения суровых санкций против нарушителей. С другой — Париж отлично понимает, что в новой конструкции, более упругой и централизованной в плане принятия экономических решений, Берлин станет бесспорным центром. А введение возможности наднационального бюджетного диктата будет означать не просто ограничение суверенитета, но и необходимость следовать немецким принципам и правилам.
В общем, достижение договоренности в рамках европейского «правящего тандема» — процесс тяжелый. Не случайно немецкая пресса с беспокойством пишет о том, что канцлер Меркель вынуждена отступать от изначального плана оздоровления евро, чтобы убедить президента Саркози его поддержать. Но, даже если появится компромиссный вариант, он столкнется с сопротивлением остальных на саммите ЕС на этой неделе. Государства еврозоны опасаются слишком жестких рамок. А те, кто вне, вообще рискуют оказаться во второй категории. Любопытно, что горячую поддержку идее германского лидерства неожиданно проявила Варшава, но с одним условием: государства, не пользующиеся евро, тоже должны участвовать в принятии решений.
Общее напряжение в европейской политике велико. С одной стороны, от Германии ждут решительных шагов по выходу из кризиса. С другой — никто не готов принять ситуацию, когда центр принятия решений перемещается в Берлин. А дальнейшее «разжижение» стратегического подхода может превратить его в очередной компромисс, который не будет работать, хотя на его формулирование уйдет уйма драгоценного сегодня для ЕС времени.
Европа подошла к переломному моменту. В центре снова судьба Германии. На сей раз, слава богу, нет речи о военно-политическом противостоянии. Но это не значит, что решение, которое будет принято, станет менее судьбоносным.
