За 25 лет бурных мировых событий пора уже привыкнуть ко всему, и все же не устаешь удивляться новым зигзагам. Вот и перемены в Египте внесли вклад не только в политическую практику, но и в политическую теорию.
Невозможно припомнить случай, когда классический военный переворот с отстранением от власти легитимного главы государства – а в Египте ведь произошло именно это – буквально все с воодушевлением приветствовали бы как торжество свободы и прорыв к демократии.
Переход управления к высшему военному командованию (а не к назначенному ранее вице-президенту, хотя тот тоже генерал), отмена действия конституции, роспуск парламента с обещанием новых выборов, когда созреют условия, – все это типичный сценарий, опробованный десятки раз. Но только в иных случаях внешний мир осуждает зачинщиков или хотя бы призывает как можно скорее вернуться к конституционной системе правления, а сейчас звучат пафосные эпитеты, сравнения с падением Берлинской стены и демократическими революциями в Европе-1989.
Если отвлечься от трескучей риторики, без которой западные, особенно американские, политики обходиться не могут, смысл происходящего в Египте весьма любопытен. Стоит непростая задача: как учесть настроения народа, действительно утомленного несменяемостью начальства, но ни в коем случае не допустить этот самый народ к власти, поскольку плоды демократизации в мусульманском мире (Иран, Алжир, Палестина, а в последнее время даже Турция) хорошо известны.
Эпоха откровенных подавлений протестующих явно прошла. Страна, претендующая хоть на какое-то международное признание, не может сегодня просто взять и повторить опыт площади Тяньаньмэнь. Во-первых, потому что невозможно ничего утаить или даже приуменьшить. Во-вторых, потому что порог терпимости крупных внешних игроков к откровенным репрессиям снизился – игнорировать их, пусть и во имя важных интересов, намного труднее, чем пару десятилетий назад. За минувшие годы можно вспомнить один пример кровавого разгона, который не привел к глухой изоляции режима (точнее, она была довольно кратковременной), – события в узбекском Андижане весной 2005 года. Но Ташкенту пришлось пережить очень неприятный период замораживания отношений с западными патронами, прежде чем андижанские жертвы начали забываться. При этом демократия как универсальный ответ на сложные вопросы тоже несколько утратила обаяние, даже в глазах США, которые всегда эту демократию охотно и повсеместно продвигали.
Стало понятно, что сами по себе плюралистические свободные выборы (как уже назвали некоторые острословы, «один человек, один голос, один раз») в отсутствие институтов и традиций проблемы не столько решают, сколько создают.
Поэтому вариант контролируемого «выпуска пара» с дальнейшим переходом к «диктатуре развития» под мудрым руководством очередного военачальника представляется всем, прежде всего на Западе, целесообразным. Правда, чтобы оформить это идеологически, нужны генералы, которые понимают тонкость ситуации и готовы к соблюдению некоторых политесов. Египетские военные, судя по их поведению во время кризиса, относятся как раз к такой категории. Отчасти как раз благодаря их расчетливому поведению никто пока и не назвал вещи своими именами – то есть военным переворотом. К тому же граждане Египта пока тоже не протестуют против того, что вооруженные силы подмяли все под себя. Однако далеко не во всех странах региона армия пользуется таким авторитетом, как в Египте, там ситуация в силу истории скорее уникальная.
Самым опасным моментом в этой схеме являются выборы. Обойтись без них не получится: обманутые ожидания еще недавно ликовавшей толпы – вещь слишком опасная. А если голосование проводить, то никуда не деться от соблюдения базовых стандартов: ведь к выборам будет приковано всеобщее внимание, а участники постараются наладить максимальный контроль. Но даже если процедура будет честной и справедливой, проигравшая сторона (или стороны, в зависимости от количества оппонентов кандидата от власти), скорее всего, заявит о нарушениях и потребует пересмотра. Просто потому, что так теперь повелось во всех переходных системах: не попытаться последующим напором изменить результат – это как будто бы не доиграть партию. А тут уже дилемма подавлять или не подавлять, а если да, как на это реагировать, становится критической.
События в Тунисе и Египте имели еще один эффект. Легкость, с которой Вашингтон отказался от поддержки своего самого верного и надежного союзника в арабском мире, шокировала всех партнеров – от Саудовской Аравии до Израиля.
Как заметил один из израильских комментаторов, если 30 лет службы верой и правдой ничего не значат в случае с Каиром, то кто может гарантировать, что при изменении обстоятельств США не захотят отказать в поддержке еврейскому государству? Понятно, что это преувеличение: у Израиля есть инструменты для того, чтобы свести риск подобного сценария к минимуму. Но само появление такого вопроса симптоматично. Что же касается монархий Персидского залива, то они, кажется, испугались всерьез.
Самое удивительное даже не в том, что Соединенные Штаты передумали поддерживать Мубарака (сверхдержава не может делать ставку на того, кто, вероятнее всего, проиграет, а масштаб протестов не оставлял египетскому вождю много шансов). Но тот факт, что вслед уходящему президенту у Белого дома не нашлось ни одного слова благодарности за то, что он сделал для Америки за годы у власти (так же как Париж мрачным молчанием проводил давнего и лояльного соратника Бен Али), свидетельствует о невысоком качестве стратегического планирования.
Соединенные Штаты как будто повторяют ошибки России, которая, после краха СССР решив, что отныне все по-другому и дружить надо с цивилизованным миром, бросила большинство тех, с кем Советский Союз поддерживал тесные идеологические отношения.
Ничего хорошего из этого не вышло. Какие-то связи пришлось мучительно восстанавливать десятилетие спустя, преодолевая возникшее к тому времени естественное недоверие. А в некоторых случаях легкомыслие оказалось попросту роковым: например, продолжай Москва поддерживать афганское правительство Наджибуллы, не исключено, что многих неразрешимых ныне проблем с этой страной можно было бы избежать.
Изыскания в области военизированной демократии и волна неуверенности, прокатившаяся по союзникам США, показывают, что Ближний Восток вступает в пору серьезного дисбаланса. Многое свидетельствует о том, что американское влияние в этом стратегически важном регионе начинает клониться к закату, так же как в середине 1950-х националистические революции вытеснили оттуда европейские державы. Но тогда на их место пришли два новых мировых «босса» – Америка и Советский Союз. Кто сможет заполнить вакуум сегодня, предсказать невозможно.
