Окаменевший Джордж Буш на детском утреннике после сообщения о том, что во Всемирный торговый центр в Нью-Йорке врезался первый самолет. Саддам Хусейн, проклинающий своих врагов с эшафота. Белый как полотно Ярослав Качиньский во время опознания брата-близнеца, погибшего в Смоленске. Михаил Саакашвили, в прострации жующий кончик собственного галстука перед телекамерой. Владимир Путин, дающий волю эмоциям с трибуны Мюнхенской конференции по безопасности. Усама бен Ладен на записи, подброшенной «Аль-Джазире»,— олицетворение таинственной угрозы ниоткуда. Ликующие Виктор Ющенко и Юлия Тимошенко на киевском майдане — еще вместе и еще верят, что начинается новая эпоха. Искаженное яростной решительностью лицо израильского поселенца, готового умереть, но не отступить. Слезы счастья чернокожей девушки-демократки в момент, когда Барака Обаму объявляют победителем президентских выборов в США. Скорбь голландцев на похоронах Тео ван Гога, убитого фанатиком-иммигрантом за разоблачительный фильм о нравах мусульман в Европе. Тони Блэр, который вдохновенно лжет с трибуны британского парламента о том, что Ирак готов применить ядерное оружие через 45 минут после принятия решения об этом. Министр иностранных дел Болгарии Соломон Паси, рыдающий от избытка чувств на церемонии поднятия болгарского флага перед штаб-квартирой НАТО. Уго Чавес на заседании Генассамблеи ООН: «Проветрите помещение, после американского президента здесь воняет серой!» Видеопризнание шахида, погибшего вместе с десятком ни в чем не повинных мирных граждан — израильтян, иракцев, индонезийцев, индийцев. Сияющий председатель Европейского Центробанка Вим Дуйзенберг, который извлекает из банкомата первую порцию наличных евро — символ пика интеграции. Перекошенное от злобы лицо греческого анархиста, который швыряет «коктейль Молотова» в окно банка, протестуя против европейских бюрократов, требующих от Афин жить по средствам…
Есть ли нечто, объединяющее этот калейдоскоп образов и эмоций? Пожалуй, да. Это ощущение несбывшихся надежд, взлет эйфории и следующее за ним горькое отрезвление.
Конец ХХ века был временем больших ожиданий. Финал холодной войны и уход с арены Советского Союза создавали впечатление, что планета наконец-то вырулила на торную дорогу прогресса, а история устремилась к своему апофеозу.
Девяностые, к которым в России прилепилось определение «лихие», на международной арене впору назвать «беспечными». Это кажется диковатым, если вспомнить лишь некоторые из событий тех лет: распад СССР и Югославии, средневековые войны на Балканах, чудовищная резня в Руанде, увеличение числа ядерных держав, первые акции транснационального терроризма, война в Европе, локальные конфликты по всему миру… Но удивительным образом все эти «звоночки» не омрачали общего предвкушения светлого будущего, которое охватило наиболее развитую и влиятельную часть человечества.
Ее переполняло чувство триумфа от победы над экзистенциальным противником — Советским Союзом,— к тому же одержанной без единого выстрела. Казалось, что теперь возможно все, раз уж повержен такой монстр, как мировой коммунизм. И происхождение пятен на синем платье Моники Левински волновало мировые СМИ едва ли не больше, чем взрывы американских посольств в Кении и Танзании.
Девяностые закончились 11 сентября 2001 года, когда Америка обнаружила, что живет совсем не в том мире, который она себе представляла после холодной войны. Ответ единственной сверхдержавы на первую со времен Перл-Харбора прямую атаку был по-своему логичен — коль скоро угроза может прийти из самого отдаленного уголка мира, то меры по обеспечению национальной безопасности следует принимать в планетарном масштабе. Но с этого начался закат представления о всемогуществе Соединенных Штатов. Выяснилось, что даже страна, настолько превосходящая всех остальных, не способна выстроить мир по собственному образу и подобию. Устойчивая двухполюсная система исчезла с обрушением СССР, однополюсная, которая теоретически тоже могла быть стабильной, не состоялась, а наступившая анархия всем обещает сюрпризы.
Барак Обама, унаследовавший две тупиковые войны, экономический провал и расколотое общество, до конца десятилетия так и не смог найти выход из положения. А американцы, страстно поверившие в «мессию», уже через два года шатнулись в противоположную сторону, к убежденным консерваторам. Но даже если на смену придет «настоящий» республиканец, призывающий вернуться к заветам отцов-основателей, ничего не получится и у него. Не приспособив мир под себя, США сталкиваются с необходимостью самим к нему приспосабливаться. А это несвойственно американскому мышлению, которое со времен первопроходцев-пионеров привыкло самостоятельно формировать среду вокруг себя.
Религиозное и националистическое пробуждение третьего мира — постоянный шумовой фон событий в мире. Нулевые стали временем эмансипации в мировой политике. Расползались привычные альянсы, страны, которые раньше послушно следовали в русле политики «больших», начали свою игру. Самый яркий пример — Турция, которая стремительно превращалась из части Запада в напористую региональную силу с особой, ни на кого не похожей идентичностью. Иран, несмотря на все попытки обструкции, на деле увеличивал свою влиятельность, не в последнюю очередь благодаря тому, что Вашингтон силой ликвидировал саддамовский Ирак, злейшего врага Тегерана. Азия постепенно группировалась вокруг Китая — все больше опасаясь его роста, но в то же время боясь прогадать и упустить открывающиеся благодаря этому возможности. В начале 2000-х Пекин еще был малозаметен на глобальной арене, в 2010-х вся мировая политика будет в той или иной степени находиться под воздействием китайского фактора, по крайней мере факта самого присутствия этого гиганта.
Одно из следствий подъема КНР — изменение контекста, в котором обсуждаются различные формы общественно-политического устройства. «Продвижение демократии», начатое Джорджем Бушем, только усугубило кризисы. Вечно тлеющий Ирак, демократически избранный и обретший тем самым легитимность ХАМАС, политическая неразбериха на Украине, хаос в Киргизии, своеобразная версия авторитарного прогрессизма в Грузии — все это заставило всерьез усомниться в эффективности ускоренной демократизации. Зато неуклонное развитие Китая — потребление и производство без демократии — породило модное понятие «пекинский консенсус» как противоположность «вашингтонскому консенсусу» конца XX века.
Европа пережила в этом десятилетии глубокое разочарование. Старый Свет вступал в новый век, ощущая себя мировым эталоном и чуть ли не прототипом политики будущего. Такой эта политика и представлялась: процветание, достигнутое путем частичного отказа от суверенитета в пользу коллективных интересов. Спустя 10 лет все выглядит иначе. ЕС борется с бюджетно-финансовым кризисом, который стал следствием так и не разрешенного противоречия между уровнем экономической интеграции (весьма продвинутым) и политического объединения (которое уперлось в нежелание наций отказываться от сущностных характеристик суверенности). Давно забыты планы 2000 года — превратить Евросоюз в наиболее конкурентоспособную экономику мира к 2010-му. Отброшены федералистские амбиции, исчезает стремление быть ведущим игроком на мировой сцене. Приостановилось расширение. Граждане судорожно цепляются за привычный образ жизни, стремясь отгородиться от проявлений глобализации. Отсюда рост правых настроений и призывы защитить Европу от внешних воздействий — от миграции, притока дешевых товаров, терроризма и прочего.
Постсоветское пространство пережило в уходящем десятилетии мощный всплеск интереса к себе ведущих геополитических игроков, когда казалось, что именно здесь разворачиваются главные события. Но он оказался недолговечным. Сегодня все вновь заняты своими делами, и даже Россия, страстно добивавшаяся права на «привилегированные интересы» и доказавшая способность их отстаивать, ведет себя сдержанно, соизмеряя цели и возможности. Западная часть СНГ постепенно перестает быть политическим центром Евразии, Центральная Азия, напротив, становится точкой, где сходятся многочисленные линии напряжения — от афганской и иранской до американо-китайской.
НАТО, которое по инерции провозглашает себя «самым успешным военно-политическим альянсом в истории человечества», так и не нашло нового оправдания собственному существованию. И заигрывания с Россией — яркое тому свидетельство. Нулевые низвергли альянс с вершин глобального могущества к роли политического атавизма. Фатальный удар был нанесен организации сразу после 11 сентября. Когда европейцы впервые собрались с духом и предложили Америке задействовать статью 5 о коллективной обороне для защиты атакованного союзника, в ответ им было сказано: спасибо, разберемся сами. И Вашингтон собрал нужный комплект партнеров — «контртеррористическую коалицию». А когда альянс все-таки привлекли на афганский фронт, результат получился удручающий. Первая большая кампания НАТО, очевидно, станет последней. А впредь коалиции для решения конкретных задач в области безопасности будут строиться уже на другой основе — не ценностей и идеологий, а возможностей и интересов.
Мир десятых будет не более предсказуемым, чем мир нулевых, разница в том, что сегодня ни у кого нет иллюзий и осталось мало надежд. Деградация прежнего глобального устройства, во многом унаследованного еще от эпохи холодной войны, будет продолжаться, и пока не видно, чтобы на его месте возникало что-то новое. Общий дисбаланс усугубляется, а политическое сознание не успевает осмыслять фундаментальные сдвиги — идеологические, экономические, геополитические. Это очень опасное десятилетие, к концу которого, вероятно, станет проявляться новая расстановка сил, но пока непонятно, произойдет ли это мирным путем или нарастающее напряжение выльется в конфликты.
Россия в очередной раз стоит на распутье. Постсоветская повестка дня, которая определялась эхом коллапса СССР, исчерпана. Москва в определенной степени вернула себе статус мирового игрока, но и ощутила объективные пределы своих возможностей. Отталкиваться от прошлого больше не имеет смысла, теперь точка отсчета располагается в будущем — туманном и непонятном. Запад, всегда находившийся в фокусе российской политики, отступает, а Восток, на который Москва привыкла смотреть свысока, идет вперед. И если в Европе Россия даже в самые тяжелые для себя времена оставалась значимым действующим лицом, то в Азии она почти не присутствует вовсе.
Следующему президенту России, кто бы им ни стал, предстоит отвечать на экзистенциальный вопрос о том, какой хочет и способна быть страна в возникающем мире XXI века. И система координат уже не может быть той же, как 15, 10 или даже 5 лет назад. Утешением послужит разве что тот факт, что Россия не одинока в своем ощущении потерянности во времени и пространстве. Всеобщий транзит продолжается, и что самое неприятное — по-прежнему неизвестна станция назначения.
| Огонек
