Опубликовано в журнале Foreign Affairs, № 6 за 2010 год. © Council on Foreign Relations, Inc.
За последний год мы стали свидетелями значительных изменений во взаимоотношениях между США и Россией или, по крайней мере, желания перемен и обещания их осуществить. В Вашингтоне администрация Обамы говорит о «перезагрузке», а в неофициальной публикации Министерства иностранных дел в Москве упоминается фраза «сейсмический сдвиг». Однако перспективы отношений между Соединенными Штатами и Россией нельзя обсуждать вне более широкого контекста. В каком направлении движется Россия? Какой она будет через 10 или 20 лет?
Рассуждения о будущем разных стран опираются как на то, что почти наверняка должно произойти в ближайшее время, так и на неуловимые материи, которые невозможно точно измерить, а тем более предсказать. Демография России – это то, что практически не вызывает сомнений: за прошедшие два десятилетия прекратили существование более 20 тысяч сел и малых городов. Продолжается иммиграция рабочих из Центральной Азии и торговцев из Китая, а рождаемость в России на уровне 1,5 ребенка на одну женщину значительно ниже необходимого уровня замещения населения – 2,1 ребенка на женщину. Маловероятно, что эти демографические тенденции резко изменятся. Вне всяких сомнений, в России будущего будет меньше русских. Нет ясности даже в том, сумеет ли Москва удержать за собой дальневосточные территории и все пространство Сибири за Уралом.
Что касается неуловимых материй, то советский строй, хоть и был обречен, мог продержаться еще одно или два десятилетия, не появись Михаил Горбачёв и Борис Ельцин. С 1972 по 2008 гг. цены на нефть поднялись с двух до почти 150 долларов за баррель (летом 2010 г. нефть стоила более чем в два раза меньше этого исторического максимума). Другими словами, если бы Россия все еще была Советским Союзом, то колоссальная удача, которая сопутствовала Москве в минувшем десятилетии, объяснялась бы не мудрым и энергичным руководством Владимира Путина, а идеологией ленинизма и прозорливостью преемников советского лидера Юрия Андропова.
В значительной степени перспективы России по-прежнему зависят от цены на нефть. Таким образом, Кремлю нужно благодарить судьбу за то, что у Запада, похоже, нет единой стратегии снижения зависимости от импорта нефти и газа. И если самый душераздирающий прогноз глобального потепления окажется верным, Россия в скором времени получит доступ к значительным объемам редких и важных минералов, ныне «запертым» в зоне вечной мерзлоты. Таким образом, даже если планы экономической модернизации потерпят крах, Россию не ждет резкий экономический спад и соответствующий политический кризис.
Русский народ всегда верил в свое особое предназначение. В разные периоды истории это проявлялось как убеждение, что Москве уготована роль «Третьего Рима» либо миссия буревестника мировой революции (или строительства «социализма в одной отдельно взятой стране»), или как современные теории о «русской идее» и неоевразийстве.
В последние несколько десятилетий антиамериканизм стал еще одним неизменным атрибутом российской политики и культуры и той силой, с которой Вашингтону придется бороться. В своем малоизвестном очерке «Джон Тэннер» Александр Пушкин высмеивал демократию в Соединенных Штатах и демократию вообще. Эта разновидность российского антиамериканизма была извлечена на свет Божий при Сталине и вспоминается даже в наши дни, когда сами понятия «демократы» и «демократия» вызывают бурю возмущения и негодования в широких слоях российского общества. Однако имеются важные различия в мотивации. Пушкин презирал «уравниловку», присущую американской демократии, тогда как нынешние антидемократические настроения в России – во многом результат действий нескольких высокопоставленных лиц в эпоху демократизации Ельцина и последующие годы, которые использовали свое положение для личного обогащения. В конце девяностых годов «демократия» стала синонимом «клептократии» и «олигархии».
Сегодняшние веяния
Германии после Второй мировой войны понадобилось 15 лет, чтобы возродиться в качестве крупной державы. У России на это ушло еще меньше времени после распада СССР и окончания холодной войны. Неожиданная удача в виде нефтегазовых сверхприбылей улучшила экономическое положение и усилила Кремль – этот процесс достиг своего апогея в 2006–2007 годах, когда бывший тогда президентом Владимир Путин выступил с рядом памятных речей. Он назвал своих внутриполитических противников шакалами, которых финансирует Запад, и обвинил их в том, что, подобно своим спонсорам, они хотят видеть слабую Россию, погруженную в хаос. В мюнхенской речи 2007 г. Путин говорил о решительных изменениях в мировом раскладе сил и о закате Соединенных Штатов и Европы. В другом выступлении Путин предсказал, что к 2020 г. Россия не только окажется в числе богатейших и могущественнейших государств, но будет также одной из самых прогрессивных и динамичных стран (в настоящее время ВВП России примерно равен ВВП Франции и составляет 2,1 триллиона долларов). Один из советников Путина говорил о том, что весь мир должен быть благодарен России за то, что она является противовесом гегемонии США.
Однако мировая экономическая рецессия, от которой Россия пострадала не меньше, если не больше, чем Америка и Европа, изменила общий настрой внутри России и остудила наиболее горячие головы. Не так давно это переосмысление произошло и в российском внешнеполитическом ведомстве. Стали возникать разные вопросы: возможно, Москва переоценила перспективы так называемого альянса БРИК в составе Бразилии, России, Индии и Китая? Внутренняя социально-политическая напряженность в этих быстроразвивающихся странах оказалась труднопреодолимой, а интересы таких государств как Китай и Индия во многом расходятся. И как вообще Россия может выиграть от усиления КНР и ослабления США и Европы? Возможно, минусы такого варианта развития событий перевешивают плюсы? В конце концов, Соединенные Штаты далеко, а Китай близко, особенно если говорить о российском Дальнем Востоке и Сибири.
Наконец, что случится с Афганистаном после ухода из этой страны США и НАТО? Москва рассматривает Центральную Азию как составную часть своей «зоны особых интересов», за которую она несет определенный груз ответственности.
Исламистские группировки сразу же начали бы угрожать республикам Центральной Азии, пусть в настоящее время «Талибан» и утверждает, что у него нет подобных намерений. По мнению российских официальных лиц, растущий наркотрафик преимущественно с территории Афганистана является даже более серьезной опасностью для России, чем терроризм.
Похоже, по крайней мере до некоторых российских стратегов стало доходить, что НАТО в ее нынешнем виде не несет серьезной угрозы для России или для других стран (по словам российского министра иностранных дел Сергея Лаврова, Североатлантический альянс представляет собой не угрозу, а «опасность», то есть нечто менее серьезное, чем угроза). Государства – члены альянса отказались от идеи предоставления в нем членства Грузии и Украине. Одновременно Вашингтон, следуя примеру европейских партнеров, ослабил критику положения дел с правами человека в России, а также поддержку оппозиционных групп внутри России и в соседних с ней странах, тяготеющих к Западу, таких как Грузия, поскольку Москва считает подобные действия враждебными по отношению к ней. С точки зрения России, Запад в целом согласился с ее притязаниями на зону особых интересов. Какие бы опасения это ни вызывало у соседних с Россией стран, Запад мало чем может им помочь.
Короче, относительный вес Запада уменьшается, но то же происходит и с весом России, что делает политику сближения привлекательной для обеих сторон. С новой политикой примирения Москва связывает надежды на экономическую и прежде всего технологическую модернизацию. Меморандум, подготовленный МИД России и опубликованный российским изданием Newsweek в мае 2010 г. (публикация носила неофициальный характер. – Ред.), почти все внимание уделяет модернизации. В нем говорится о том, каким образом Москва должна улучшить отношения с более чем 60 странами, от Брунея до Монголии, с помощью таких мер, как межгосударственные договоры и соглашения между исследовательскими институтами.
Этот документ и новая политика, похоже, основываются на компромиссе между различными группами в российском руководстве. Фракция Дмитрия Медведева, которая, вероятно, стоит за этим меморандумом, явно готова пойти на еще больший риск; возможно также, что сторонники Медведева используют аргумент в пользу модернизации, чтобы популяризовать более широкую политику разрядки среди разных слоев российского электората.
Современные консерваторы, такие как премьер-министр Владимир Путин, первый заместитель руководителя администрации президента Владислав Сурков, заместитель премьер-министра Игорь Сечин и советник главы правительства по внешней политике Юрий Ушаков понимают, что зависимость России от экспорта нефти и газа необходимо снижать, а за модернизацию неизбежно придется заплатить политическую цену. Однако они опасаются, что цена может оказаться слишком высокой. При этом как правые (российские ультранационалисты), так и левые (коммунисты) в принципе не против модернизации, но они вообще не желают платить за нее политическую цену.
Новая разрядка проявляется в целом ряде решений. Россия поддержала санкции против Ирана, выразила сожаление по поводу бойни в Катыни, договорилась с Соединенными Штатами о сокращении ядерных вооружений. Солдаты из стран НАТО получили приглашение принять участие в параде на Красной площади в честь Дня Победы, начались переговоры о поставках французских военных кораблей, а Европейскому союзу было предложено подписать соглашение о совместных мерах по преодолению кризиса. Но будет непросто преодолеть былую подозрительность и новые конфликты интересов. Они могут представлять серьезную угрозу для нового курса, подобно тому как разрядка 1970-х гг. остановилась, несмотря на добрую волю с обеих сторон. В августе Владимир Путин сказал, что его антизападная речь в Мюнхене, произнесенная три года тому назад, сослужила добрую службу. В таком случае как далеко могут зайти изменения в российской внешней политике?
Синдром крепких легких
Из своей лондонской ссылки середины XIX века Александр Герцен, наиболее уважаемый и влиятельный критик царского режима, писал, что если тирания в России продлится слишком долго, то существует возможность и даже вероятность того, что будет сломан хребет народа. Ущерб тем самым станет непоправимым.
Однако в другом случае он также сказал: «наши легкие крепче», имея в виду, что русский народ сможет лучше других пережить репрессии и диктатуру. Современная Россия – это консервативная страна. Русский народ за последние сто лет пережил слишком много перемен к худшему. Говорят, что Путин – либерал в сравнении с большинством россиян. Согласно опросам общественного мнения, граждане страны довольны своим политическим руководством (лишь в последние месяцы увеличилось число жалоб на условия жизни, да и те направлены в основном против местных чиновников).
В этом сила Путина – россияне предпочитают стабильность демократии. Путин и Медведев имеют более высокий уровень поддержки электората, чем практически любой из западных лидеров. И этот уровень поддержки, возможно, оставался бы столь же высоким, даже если бы в России существовали свободные выборы, свободные СМИ и независимая судебная система. Вот почему высока вероятность того, что тандем Путина и Медведева (или другой дуэт аналогичной политической ориентации) продолжит руководить Россией после президентских выборов 2012 года. Та или иная разновидность того, что русские обозреватели окрестили емким словом «тандемократия», может продолжаться еще целое десятилетие после этих выборов.
Учитывая долговечность нынешнего политического режима, нелишне задаться вопросом, к какой модернизации стремится Кремль и какие реформы могут быть успешно проведены.
Эта тема обсуждается в России со времен Петра Великого. В последние годы многочисленные конференции, речи, меморандумы, проекты и планы посвящены разным методам осуществления реформ. По поводу необходимости модернизации особых разногласий не существует – экономическая и муниципальная инфраструктура в России не выдерживает критики, зависимость от экспорта нефти, газа и другого сырья нежелательна, а в долгосрочной перспективе опасна.
Отсутствие экономической диверсификации будет все более затруднять России задачу конкурировать на мировых рынках и сохранять статус великой державы.
Споры ведутся в основном по поводу методов. Сторонники модернизации сверху вниз утверждают, что государство должно быть главным проводником перемен при минимальных политических изменениях.
Предлагая свою разновидность авторитарной модернизации, путинисты говорят об опоре на «государственную вертикаль». Поборники этого направления, конечно, в курсе, что Россия приобрела ядерные технологии без демократизации, и это только один пример. По их мнению, российские традиции отличаются от западных, и при нынешнем лабильном состоянии страны излишняя демократия была бы вредна, а, возможно, и фатальна. Они утверждают, что и во многих странах Запада государство играло ключевую роль в процессе модернизации – об этом недавно напомнил соратник Путина Сурков. Этот лагерь не против получения новых технологий с Запада, напротив, горячо поддерживает такую идею. Однако их аргумент состоит в том, что новые знания, такие как передовая информационная технология, должны в первую очередь быть опробованы в армии, которая, по их мнению, лучше подготовлена к их восприятию и внедрению, нежели частный или наполовину приватизированный сектор. Что касается западных инвестиций, то Путин и его последователи считают, что они в любом случае придут в Россию, учитывая шаткое положение западных экономик и их настойчивый поиск прибыльных начинаний. В любом случае западные инвесторы хотят прежде всего политической стабильности, которая в России лучше обеспечивается авторитарным режимом, нежели демократическим хаосом.
Кроме того, консервативный, государственнический лагерь утверждает, что, хотя модернизация необходима, она должна происходить постепенно. Как Путин заметил в сентябре, говоря о реформах, «нам не нужно никаких резких телодвижений». В России много потенциальных жертв модернизации: государственная бюрократия, неэффективные предприятия и многие из тех, кто греет на этом руки, многочисленные монополии и немалая часть общества, которая инстинктивно сопротивляется нововведениям, не говоря уже о политической элите, лично заинтересованной в сохранении статус-кво. Конечно, ситуация была бы иной, если бы у России было мало полезных ископаемых и не было нефтегазового экспортного потенциала. Но, поскольку на предстоящие годы России гарантирован стабильный доход даже без рискованных экспериментов с модернизацией, зачем торопиться с преобразованиями?
Большинство из тех, кто находится в дерзающем лагере, который демонстрирует более обширные амбиции и приветствует глубокую модернизацию (этот лагерь состоит из либеральных экономистов и профессиональных управленцев), не предвидят политической демократизации по европейской модели, но хотят, чтобы предпринимались какие-то шаги в этом направлении. Их аргумент заключается в том, что модернизация последних лет не удалась отчасти потому, что ограничивалась лишь отдельными проектами или отраслями экономики, а также осуществлялась не на конкурентной основе. Передовые технологии можно купить, заимствовать или украсть; но чаще всего российская промышленность не способна усвоить новые технологии и заставить их работать. Государственная бюрократия не способна выделять средства на инновации, да и российские финансовые рынки не проявляют большой заинтересованности в том, чтобы инвестировать в инновационные технологии. В июне Владимир Путин наказал членам Российской Академии наук вносить более весомый вклад в модернизацию страны, но это будет нелегко с учетом того, что бюджет академии урезается, и многие ученые протестуют против удручающих условий труда. Этот лагерь также утверждает, что не следует ожидать массового прихода иностранных инвесторов в Россию, пока они не будут уверены в том, что закон стоит на страже их интересов.
Для начала российским судам следует стать политически неангажированными, а органы безопасности не должны беспардонно вмешиваться в коммерческую деятельность. В более широком смысле благоприятный деловой климат в России потребует устранения существенных трений между Россией и внешним миром, то есть своего рода разрядки. Андроповская модель бюрократической реформы сверху вниз может пригодиться в борьбе с хулиганами на улицах, но она не в состоянии стимулировать творческое мышление, без которого создание современного информационного общества не представляется возможным.
Кремль провозгласил планы создания Сколково – этой небольшой территории в Московской области уготована роль российского аналога Кремниевой долины. Роджер Корнберг, американский нобелевский лауреат, и некоторые многонациональные компании, такие как Nokia и Siemens, выразили готовность и желание сотрудничать. Однако до сих пор Сколково оставалось исключительно государственным проектом.
Какой бы лагерь ни взял верх – более консервативный во главе с Путиным или более прогрессивный и нацеленный на реформы во главе с Медведевым – в долговременной перспективе модернизация, наверно, неизбежна. Однако в краткосрочной перспективе ее будущее туманно, поскольку для этого должна измениться не столько политика, сколько ментальность правителей и их подчиненных. Подобные социальные сдвиги случаются, но, как правило, они подстегиваются безотлагательной необходимостью и недвусмысленной опасностью, нависшей над страной. Ни того ни другого в современной России нет. Вот почему российские политики не могут преодолеть искушение дополнить экономическую модернизацию лишь минимальной политической либерализацией.
Кризис самоопределения
На протяжении всей своей истории Россия, подобно многим другим странам, была подвержена разным умонастроениям, часто диаметрально противоположным, но приходящимся на одну и ту же эпоху. Это особенно наглядно проявляется в отношении к Западу: является ли Россия частью западной цивилизации? Если нет, то какой культуре она принадлежит? В настоящее время вера в особый путь России, похоже, гораздо сильнее, чем чувство солидарности или дружбы с Западом. В действительности негативное отношение к Западу уходит корнями в XIX век, если не глубже. Сначала оно распространялось на Европу, а впоследствии перекинулось и на Соединенные Штаты. За 100 лет до появления НАТО не так мало русских считало, что Запад сделает все возможное, чтобы навредить России. В эпоху правления коммунистов официальная идеология внушала людям, что агрессивные грабители-капиталисты готовят вторжение в советский рай для рабочих.
На этот исторический фон накладывается врожденная склонность русского народа верить в разные заговоры; чем абсурднее эти теории, тем более они популярны. Такая организация как КГБ, в системе которой формировался Путин и другие ключевые фигуры современной России, склонна, в силу самой своей природы, верить в то, что события во внешнем мире будут развиваться по худшему сценарию. Она убеждена, что если бы не ее присутствие и деятельность, внутренние враги нанесли бы России непоправимый урон.
Также, по словам Путина, распад Советского Союза – величайшая катастрофа ХХ века, и у России, как сказал Александр III, никогда не было и не может быть настоящих друзей и союзников, за исключением собственных армии и флота. Реальность, которую российская элита наблюдает во внешнем мире, может привести к смягчению этой непримиримой позиции – трудно одновременно утверждать, что Запад быстро приходит в упадок и что он тем не менее остается самой серьезной угрозой.
Российские крайне правые отчаянно ищут альтернативы более тесному сотрудничеству с Западом. Многие восхищаются Китаем и его экономическими достижениями, но китайская мощь также внушает страх. Ни Япония, ни Индия не фигурируют в расчетах (хотя торговля с Индией привлекает какое-то внимание). Некоторые мыслящие крайне правые политики являются сторонниками альянса с мусульманскими странами – прежде всего с бывшими неприятелями, такими как Турция. Они утверждают, что у двух сторон не только общий враг – Запад, но также культурное и даже религиозное родство, поскольку ислам якобы ближе к православию, чем западное христианство. Вместе с тем, другие российские эксперты предостерегают против «исламизации» России ввиду присутствия в ней сильного мусульманского меньшинства, не говоря уже о непрекращающемся насилии и беспорядках на Северном Кавказе. Короче, подобные геополитические игры не ведут к появлению реалистичных альтернатив. Евразия – это фантазия, и хотя нормальные отношения с мусульманскими странами желательны, ожидания чего-то большего в лучшем случае никуда не приведут.
Новая шинель
Насколько далеко может пойти нынешняя внешняя политика, будь то «перезагрузка» или «сейсмический сдвиг?» Все указывает на то, что ситуация не будет меняться резко: дальнейшая советизация представляется маловероятной, равно как и радикальная демократизация. Внутреннее недовольство может существовать, но не до такой степени, чтобы оно стало значительным политическим фактором в ближайшем будущем. Хотя Кремль хочет усиливать и, возможно, расширять сферу влияния в бывших советских республиках и Восточной Европе, попытка силового захвата видится очень маловероятным сценарием.
Кремлю будет непросто совместить разные цели. С одной стороны, Москва понимает, что у нее есть некоторые общие интересы с Западом. Россия предпочитает иметь дело с каждой европейской страной в отдельности, а не со всем европейским сообществом в целом. Вероятно, Россия будет также добиваться вступления в ВТО и отмены виз для поездок в Европу. Со своей стороны, ЕС предложил создать совместный форум безопасности для разрешения кризисных ситуаций. Однако прошлый опыт с подобными комиссиями (а именно, Совет Россия–НАТО) был не слишком обнадеживающим.
С другой стороны, Россия хочет поддерживать нормальные связи с остальным миром и избежать ухудшения отношений с недавно обретенными союзниками, такими как президент Венесуэлы Уго Чавес и президент Ирана Махмуд Ахмадинежад. Несмотря на нефтегазовые сверхприбыли и возвращение в клуб великих держав, Россия остается сравнительно слабой страной – если использовать метафору из футбола, она играет на очень скользком поле. Однако Владимир Путин излучает невероятную уверенность, полагая, что при нынешней ситуации в мире России нечего бояться: Европа переживает упадок, Соединенные Штаты ослаблены финансовым кризисом, поглощены решением внутренних проблем и, как считает Кремль, у них слабое политическое руководство. Что касается угроз, с которыми сталкивается Россия, Путин (во многом разделяя воззрения крайне правых) все еще слишком озабочен расширением НАТО, не обращая особого внимания на удлиняющуюся тень Китая и рост агрессивного исламизма. Возможно, эти представления меняются, но следует повториться, что именно слабость Запада делает разрядку с США и Европой более реалистичной и привлекательной. России нужен западный капитал и западные технологические ноу-хау.
А что могут выгадать Соединенные Штаты и Европа, помогая России в осуществлении модернизации? Министр иностранных дел Сергей Лавров сказал, что говорить о разменах неуместно, но речь об этом все равно будет идти. Ослабление международной напряженности желательно, но нефтегазовые цены все равно существенно не снизятся. В последнее время российский политический климат изменился в лучшую сторону: стало меньше антизападных речей, статей, книг и фильмов. Но, поскольку большинство жителей Запада были не в курсе этих проявлений антизападничества, сдвиг может остаться незамеченным.
Некоторые европейцы полагают, что, хотя Европе следует принять активное участие в модернизации России, ведущую роль должны сыграть Соединенные Штаты, которые, по целому ряду причин, находятся в лучшем положении для выполнения этой миссии. Вашингтону, конечно, следует принять протянутую руку в интересах мира во всем мире. Если он этого не сделает, критики будут винить его за упущенные уникальные возможности не одно десятилетие. Остается лишь исследовать эти возможности. В настоящий момент далеко идущая политическая демократизация не стоит в России на повестке дня; пока с учетом российской истории она представляется неразрешимой задачей. Возможно, Западу даже не следует слишком настойчиво ее добиваться, поскольку большая часть российского общества и руководства не одобряют этого. Но можно ли обеспечить справедливые суды и судебно-юридическую защиту исключительно для иностранных предприятий – наподобие того, как Китай 100 лет тому назад предоставил иностранцам концессии? Это только один из возможных вопросов. Российские лидеры, верящие в авторитарную модернизацию, могут быть разочарованы, когда осознают, что без подлинной конкуренции их новые методы не срабатывают. Один лишь иностранный капитал не сможет помочь.
Нынешнее положение России чем-то напоминает дилемму Акакия Акакиевича из «Шинели», написанной Николаем Гоголем в 1842 году (эта история – одна из важных вех в развитии русской литературы: как однажды сказал Федор Достоевский, «мы все вышли из гоголевской “Шинели”»). Акакий Акакиевич, обладатель ветхой и потертой шинели, из-за которой он был объектом многочисленных шуток, решает купить новую шинель, хотя она ему явно не по карману. Почти сразу после этого новую шинель у него украли, что становится началом его бесчисленных злоключений и причиной преждевременной кончины.
Сегодня большинство россиян, подобно Акакию Акакиевичу, похоже, согласны с тем, что нужно покупать новую шинель, но спорят о ее размере, длине, цвете, месте и времени приобретения, а также цене. Нет единого мнения по поводу того, нужно ли ее приобретать немедленно или отложить покупку на неопределенное время.
