Кажется, что в мировой политике XXI века места для мифов не осталось. Ведь глобальные информационные потоки делают достоянием гласности слишком много самых разнообразных фактов. Но внимательный анализ состояния и динамики международных отношений заставляет усомниться в правдивости подобных утверждений. Мифотворчество было и остается неотъемлемой частью как жизни простых граждан, так и сферы деятельности публичных политиков и дипломатов. История того, как создавалось и развивалось, пожалуй, самое молодое из крупных региональных объединений – Шанхайская организация сотрудничества (ШОС), – подтверждает эту истину.
Руководители государств – членов ШОС не устают говорить о том, сколь успешно она развивается. Не менее благостные оценки звучат и из уст большинства экспертов, представляющих страны, которые входят в эту международную организацию. Любопытно, что наиболее патетические высказывания можно встретить не у российских или китайских авторов, а у экспертов из Центральной Азии. А пальму первенства держат представители Киргизии и Таджикистана.
Стоит отметить, что в других частях планеты тоже достаточно распространены утверждения об успешном развитии ШОС. Правда, там они имеют совершенно иную, преимущественно негативную, оценку. Так, в США и странах Европейского союза регулярно выходят в свет материалы, трактующие укрепление ШОС как препятствие на пути продвижения «западных ценностей» и угрозу «правильному» переустройству мира. Наиболее алармистски настроенные комментаторы усматривают в этой структуре «вторую редакцию» Варшавского договора, реанимированного по воле Москвы и Пекина.
Большинство перечисленных интерпретаций весьма далеки от адекватного описания того, что происходит внутри Шанхайской организации сотрудничества. Но такова реальность глобальной конкуренции, которая, помимо прочих, имеет и идеологическое измерение. В результате и ШОС уже обрела собственную устоявшуюся мифологию, и ее геополитические оппоненты разработали свою фантастическую версию трактовки этой структуры.
ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ С ГРАНИЦ
Формально объединение с наименованием «Шанхайская организация сотрудничества» возникло в июне 2001 года. Однако предыстория начинается пятью годами раньше (1996), когда была образована так называемая «Шанхайская пятерка». Еще ранее оформилась группа стран – участниц переговоров по определению границы между КНР и постсоветскими государствами – Российской Федерацией, Казахстаном, Киргизией и Таджикистаном. Названные четыре страны СНГ с общей китайской границей пытались (начиная с 1992-го) совместно уладить давние трения с Пекином по поводу демаркации.
В тот период все государства, образовавшиеся после распада СССР, находились в состоянии острого кризиса. Китай же демонстрировал впечатляющие темпы развития. В силу этих причин, а также из-за унаследованного от советской эпохи страха перед лицом «желтой опасности» политические элиты России и стран Центральной Азии были всерьез озабочены тем, что Пекин воспользуется выгодной для себя ситуацией и попытается предъявить к ним территориальные претензии.
Но КНР поступила иначе, вполне в духе своей внешнеполитической традиции: предпочла действовать и мягко, и изобретательно, добившись одновременно двух значимых побед.
Во-первых, Китаю удалось трансформировать единый многосторонний переговорный процесс в отдельные двусторонние форматы.
Во-вторых, дипломатам из Поднебесной удалось внедрить в переговорный лексикон термин «спорные территории», под которыми они понимали земли, формально принадлежавшие Российской империи, а затем Советскому Союзу, но оспариваемые Пекином.
Итогом стал компромисс: пограничная проблема была разрешена путем частичных уступок Китаю со стороны России, Казахстана, Киргизии и Таджикистана. Теперь, с одной стороны, государства – члены ШОС обоснованно могут говорить о том, что (не в пример многим странам современного мира) им удалось урегулировать застарелый спор цивилизованным образом. Однако, с другой – результат служит наглядным показателем того, кто в действительности играет первую скрипку в рамках организации.
Формально документы ШОС декларируют равенство всех участников, но не подлежит сомнению тот факт, что ведущая роль в ШОС принадлежит КНР. Растущий год от года китайский экономический потенциал многократно превосходит по многим важнейшим параметрам аналогичные показатели партнеров. А у страны, безоговорочно доминирующей в экономическом отношении, всегда есть соблазн использовать «налаживание сотрудничества» для продвижения собственных национальных интересов. Впрочем, это не означает, что другие участники организации обречены на «вспомогательную» роль. ШОС можно рассматривать и как структуру, призванную обеспечить безопасность и развитие Центрально-Азиатского региона при участии двух его наиболее значимых географических соседей – Китая и России.
ЦЕНТРАЛЬНАЯ АЗИЯ В ПОИСКАХ ПАТРОНА
За исключением редких и краткосрочных периодов – например, эпохи империи Тимура – Центральная Азия практически никогда не играла значимой самостоятельной роли в международных отношениях Евразии. Регион всегда являлся объектом чужого внимания и внешних притязаний. На протяжении большей части своей истории Центральная Азия контактировала в основном с исламским миром и испытывала давление со стороны Китая. В прошлом китайские солдаты иногда доходили чуть ли не до Прикаспия, но чаще оказывали косвенное давление на регион – через зависимые от Поднебесной кочевые народы, проживавшие на территории нынешней Монголии и западных провинций Китая.
Китайская политика играла огромную роль в судьбах Центральной Азии. Так, натиск джунгарцев на казахские племена был остановлен отнюдь не героическими подвигами казахских батыров, столь красочно отображенных в фильме «Кочевник», а в результате политики самих китайцев.
Эти обстоятельства прекрасно осознавали и осознаюЂт политические элиты стран Центральной Азии. Несколько столетий назад Российская империя смогла поглотить этот регион относительно быстро и бескровно именно потому, что альтернативой служила перспектива попасть в зависимость от Поднебесной. Россия была более привлекательной с точки зрения обеспечения безопасности и экономического развития.
Сегодня многие отводят такую роль уже не Москве, а Пекину. Зато обе державы заинтересованы в том, чтобы Центральная Азия не оказалась в сфере влияния геополитических сил, расположенных за тысячи километров. Достаточно вспомнить, что еще в 90-х годах прошлого столетия многим казалось, будто Соединенные Штаты и государства Западной Европы однозначно переигрывают здесь и Россию, и Китай.
Самим политическим элитам Центральной Азии не впервой выбирать патронов. Прагматизм их внешнеполитического курса накрепко связан с возможностью получать максимальные выгоды от сотрудничества с любыми крупными партнерами. По большому счету регион так и остался объектом внешнего внимания. Говорить о нем как о важном самостоятельном субъекте мировой политики продолжают по сложившейся традиции только льстивые апологеты местных политических лидеров. Ведь что на практике представляет собой так называемая «многовекторная внешняя политика» Казахстана или Киргизии? Курс на извлечение выгоды из торговли сырьевыми ресурсами и политическими пристрастиями со всеми заинтересованными в них внешними игроками.
Сегодня наиболее перспективным игроком выступают не Соединенные Штаты и, увы, не Россия, а именно Китай. Не случайно Пекин стал инициатором создания Шанхайской организации сотрудничества. Это – его детище, первая выпестованная Поднебесной международная организация, и КНР весьма трепетно к ней относится.
Конечно, свое присутствие в Центральной Азии Китай укрепил бы и без ШОС. Но данная организация придает необходимую легитимность китайскому внешнеполитическому курсу на этом направлении. Пекин облекает его в красивые одежды в полном соответствии с современными цивилизованными принципами помощи развитию, коими руководствуются, по крайней мере формально, и его конкуренты – США и Евросоюз.
В Пекине научились искусно ладить с руководством центральноазиатских государств. Более того, китайские стратеги выбрали на редкость удачный момент для расширения контактов с центральноазиатскими партнерами. Начало XXI века было ознаменовано среди прочего знаковыми переменами в России. В условиях экономического подъема московское руководство дало понять, что не станет продолжать ельцинский курс в отношении стран СНГ. Он базировался на откровенном и ни на чем серьезно не основанном субсидировании государств так называемого «ближнего зарубежья». Новый подход стал реализовываться, в частности, в отношениях с Украиной, Закавказьем и даже Белоруссией.
Политические элиты Центральной Азии, естественно, поняли, что пришел конец их надеждам на дальнейшее получение от Москвы щедрой финансовой помощи в виде кредитов, за которые можно было либо вовремя не расплачиваться, либо надеяться на постоянные отсрочки долговых платежей.
В результате тамошние лидеры стали искать новые источники вспомоществования и новых партнеров. В этом смысле Соединенные Штаты и Европейский союз их не очень устраивали, поскольку политические режимы и за океаном, и в странах Старого Света слишком контрастировали с авторитарной практикой, утвердившейся в государствах Центральной Азии. Более того, США достаточно откровенно использовали свое присутствие в этом регионе для давления на местные правительства, или, говоря дипломатическим языком, для «вмешательства во внутренние дела». Пекин же не только не ставил перед собой цель «демократизации» региона, но и, даже наоборот, искал союзников, способных дать отпор таким попыткам со стороны Вашингтона.
С другой стороны, в глазах центральноазиатских политических элит Китай в связке с Россией был способен обеспечить их безопасность. Ведь нахождение в одной структуре с КНР, естественно, снижает риск подвергнуться каким-то поползновениям со стороны Пекина. Кроме того, Китай наравне с Россией обладает ядерным оружием и мощными Вооруженными силами. Он тоже является членом Совета Безопасности ООН, то есть способен оказать дипломатическую и вполне реальную политическую помощь. Кстати, это обстоятельство имело для Центральной Азии важное психологическое значение. Казахстан, Киргизия, Таджикистан и Узбекистан получали возможность позиционировать себя как равноценных (в их интерпретации) партнеров ведущих держав современного мира. Это льстило самолюбию правителей региона и позволяло обыгрывать данный факт в пропагандистских целях перед собственным населением.
Наконец, сотрудничество с КНР позволяло надеяться на щедрые финансовые вливания в условиях, когда страны Запада, уже получившие доступ к богатствам Центрально-Азиатского региона в 1990-х годах, не очень охотно шли на уступки национальным правительствам. Конфликт между Казахстаном и консорциумом западных компаний по проекту разработки нефтяного месторождения Кашаган ярко продемонстрировал эту тенденцию. Москва же, как упоминалось выше, тоже корректировала свою экономическую политику. Китай оказался не только принципиально новым, но и формально весьма выгодным финансовым партнером.
ХИТРОУМНАЯ КИТАЙСКАЯ ЩЕДРОСТЬ
Последнее обстоятельство стоит подчеркнуть особо. Ни Россия, ни даже Соединенные Штаты или структуры Западной Европы не в состоянии конкурировать ныне с китайской финансовой практикой во внешней политике. Будучи формально страной с рыночной экономикой, Китай на деле сохранил феномен государственного патернализма. За китайскими компаниями и банками, выделяющими кредиты, стоит вся мощь государства. Китайская бюрократия плотно опекает национальный бизнес в Центральной Азии. И делает это, кстати, куда лучше, чем та же российская бюрократия.
Мало того что в КНР реально выделяют кредиты на сотни и сотни миллионов долларов по супервыгодным тарифам (под 1–2 % годовых) – там чиновники создают все условия, чтобы принятые решения по инвестированию не утонули в кабинетах, а были реализованы. Можно привести немало примеров, когда проекты, задуманные Россией в Центральной Азии, вязли в бюрократическом согласовании и подчас умирали, так и не воплотившись в жизнь. Китайцы же, если решение принято, моментально бросают на его выполнение огромные силы. Слова у них не расходятся с делами. Стоит ли удивляться, что именно Поднебесная наращивает свое присутствие в регионе! При этом обращает на себя внимание то обстоятельство, что в рамках Шанхайской организации сотрудничества Китай на деле стремится осуществлять отнюдь не многостороннее экономическое сотрудничество.
Многомиллиардные суммы торгового оборота и инвестиций внутри организации – цифры от лукавого. В действительности речь в большинстве случаев идет о двусторонней торговле и проектах. В этом смысле Китай действует так же, как он поступал в вопросе о границах.
Тому есть свое объяснение. Для экспертов не секрет, что рост китайской экономики, выгодный прежде всего самим китайцам, зачастую наносит серьезный ущерб более бедным соседям КНР. Разнообразные товары, производимые в Китае и реализуемые по демпинговым ценам, заполняют рынки не только Соединенных Штатов или Евросоюза, но и ближайших соседей Поднебесной. Тем самым производственный бум китайских предприятий фактически блокирует развитие некоторых отраслей промышленности в целом ряде азиатских стран и препятствует стремлению последних экспортировать собственные товары и услуги. Они лишены возможности и выходить со своей экспортной продукцией на мировые рынки, поскольку те уже завалены более дешевыми товарами китайского производства.
Очевидно, что ни одна из соседних с Китаем стран, в том числе и Россия, так и не смогла сколько-нибудь укрепиться на китайских рынках. Дело в том, что КНР заинтересована в импорте исключительно сырья, финансовых и банковских капиталов, а также высокотехнологичной продукции, включая современные виды вооружения. Таким образом, и западные соседи Китая (государства Центральной Азии – участники ШОС) на практике не располагают возможностью воспользоваться бурным развитием КНР с долгосрочной выгодой для себя. В определенном смысле можно констатировать, что для этой группы стран возрастает риск замедления развития в наиболее конкурентных сферах современной экономики. Одновременно им угрожает закрепление за ними статуса сырьевых придатков китайской экономики.
В настоящее время лишь два центральноазиатских государства – Казахстан и Узбекистан – всерьез рассчитывают сохранить и приумножить свою перерабатывающую промышленность, тогда как Киргизия и Таджикистан вполне удовлетворены ролью поставщиков сырья.
Выход китайской продукции на мировые рынки, а тем более на рынки партнеров по ШОС, начинает оказывать возрастающее влияние на их экономические перспективы. Партнерство с Китаем, несомненно, стимулирует экспорт сырья, но отнюдь не промышленных изделий. Такая ситуация закрепляет Россию и страны Центральной Азии в качестве поставщиков первичных энергоносителей, металлов и леса. Действительно, для этих отраслей рост спроса со стороны КНР является важным фактором экономического развития. Но вне сырьевых сфер связи с Китаем не позволяют говорить о сколько-нибудь значимых примерах, когда бы качественно повышалась конкурентоспособность экономик стран-партнеров по Шанхайской организации сотрудничества. В той же Киргизии, например, на многих рынках уже свободно можно приобрести китайскую баранину, которая вытесняет местную продукцию.
Не случайно Пекин пытался пролоббировать выгодную для него конфигурацию экономического сотрудничества в рамках ШОС. На очередном заседании Совета глав правительств этой организации 23 сентября 2003 года премьер Госсовета Китайской Народной Республики Вэн Цзябао предложил создать на долгосрочной основе зону свободной торговли для увеличения потока товаров в регионе, ослабления торговых ограничений (например, тарифов). Особый акцент был сделан на энергетических проектах, включая исследования новых запасов углеводородов, совместное использование ресурсов гидроэлектроэнергетики и развитие объектов водного хозяйства.
Нельзя забывать, что Пекин объективно располагает рядом существенных преимуществ перед своими партнерами по ШОС и стремится закрепить их. В расчете на единицу ВВП (по паритету покупательной способности) страны – члены организации потребляют в 1,5–6 раз больше энергоресурсов в сравнении с Китаем. В расчете на душу населения по потреблению энергии Россия опережает его в 4,5 раза, Казахстан – в 3,6, Узбекистан – в 2,1 раза.
Вне сырьевых отраслей даже такие лидеры СНГ, как Россия и Казахстан, абсолютно неконкурентоспособны в сравнении с КНР из-за более высокой цены рабочей силы. К конкурентным преимуществам Китая можно отнести также меньшую развитость социальной сферы (например, отсутствие сплошного пенсионного обеспечения). Другим преимуществом КНР является то, что там зачастую игнорируются экологические нормы, выбросы идут во внешнюю среду. Поэтому в определенном смысле успехи экономики Китая объективно работают против экономик его партнеров по ШОС в сфере обрабатывающей промышленности, а иногда и в сельском хозяйстве.
ШОС И ИНТЕРЕСЫ РОССИИ
Проблемы продуктивного развития Шанхайской организации сотрудничества, обеспечения устойчивости политической ситуации в Центральной Азии и гарантий российских интересов в регионе имеют как совпадающие, так и конфликтующие аспекты. Стабильная Центральная Азия выгодна всем государствам – членам ШОС. Но данная цель отнюдь не всякий раз достижима путем укоренения здесь системы, одинаково выгодной всем участникам. Всегда существуют явные либо скрытые преимущества, которые получают одна сторона или несколько сторон (но не все вместе).
В настоящее время подавляющее большинство экономических проектов, разрабатываемых и реализуемых в рамках ШОС, географически привязано именно к Центрально-Азиатскому региону. На первый взгляд такой подход не лишен логики, поскольку позволяет охватить максимальное число членов ШОС. Но в результате создается инфраструктура, которая объективно больше соответствует интересам КНР, нежели России. Так, например, бЧльшая часть проектов в транспортной сфере и сфере энергетики предполагает вложения в объекты на территориях Казахстана, Киргизии, Таджикистана и Узбекистана главным образом в местностях, географически близких к границам Поднебесной. Проектов же, предусматривающих расширение коммуникативных связей Центральной Азии с Россией, существенно меньше.
С одной стороны, это означает, что движение к стабилизации региона, несомненно, происходит. С другой – в будущем при возможных изменениях во внешнеполитическом курсе центральноазиатских государств именно Китай, а не Россия получит возможность применять для экономического влияния на ситуацию дополнительные рычаги, созданные под эгидой Шанхайской организации сотрудничества.
Не подлежит сомнению, что Пекин, используя и многостороннее сотрудничество в рамках ШОС, и свои двусторонние связи со странами региона, постепенно утверждает выгодную для себя доминанту: Центральная Азия должна служить энергетическим донором для китайской экономики. Для достижения этой цели КНР рассматривает своих партнеров по ШОС – Россию, Казахстан и Узбекистан, а также Туркменистан в качестве потенциальных источников энергоресурсов. Первым кандидатом на роль поставщика стал именно Казахстан – государство, которое в середине 1990-х в силу ряда причин практиковало распродажу своих углеводородных ресурсов по низким ценам.
Пекин уже включился в активную борьбу за нефть и природный газ Центральной Азии. Причем действует он по нескольким направлениям. Подобная активность негативно сказывается на российских интересах. Традиционно с советских времен центральноазиатские нефть и газ поступали по магистральным трубопроводам в Россию. Москва уже вынуждена была согласиться с планами резкого (в разы) повышения цен на закупаемый здесь газ. Не в последнюю очередь такой шаг был вызван угрозой переориентации соответствующих поставок с северного направления (российского) на восточное (китайское). КНР в этом смысле заинтересована в поощрении конкуренции между экспортерами углеводородов, следуя примеру Запада, который также воздействует на Россию проектами поставок центральноазиатского газа либо в Европу в обход России («Набукко»), либо в Южную Азию (трансафганский проект).
Конечно, нефтяная и газовая экспансия Китая в Центральную Азию имеет пока ряд ограничений, которые не позволяют развернуться в полную силу подобно западным компаниям. Например, уязвимым местом остается все та же ценовая политика. Несмотря на заметный рост внутрикитайских цен на первичные энергоносители, они по-прежнему существенно ниже среднеевропейских. Сколько-нибудь значительный рост потребления газа в КНР вероятен, если центральное правительство возьмет на себя покрытие разницы между закупочными и внутренними ценами. Впрочем, возможен вариант, при котором поставщики газа из Центральной Азии по какой-то причине согласятся на фиксацию для Китая особо низких цен на природный газ. Такое энергетическое сотрудничество приобретает дополнительную ценность для Пекина, поскольку дает возможность использования его в качестве рычага нажима на Россию.
Развитие экономического взаимодействия между КНР и государствами Центральной Азии может привести в будущем к ситуации, когда Китай, постепенно укрепляя свое присутствие в этом регионе, объективно выстроит систему собственного доминирования во внешнеэкономических интересах местных политических элит. Нельзя исключать, что это создаст предпосылки для переориентации военного и военно-технического взаимодействия стран региона с России на КНР. В известном смысле первые шаги в данном направлении уже сделаны: Китай бесплатно предоставляет отдельным странам региона военное обмундирование и вспомогательную технику (автомобили-внедорожники), проводятся совместные учения силовых структур на двусторонней основе (к примеру, маневры-2006 с Казахстаном и Таджикистаном).
Во внешней политике Пекин почти всегда предпочитал действовать осторожно, постепенно создавая надлежащие условия для реализации задач, поставленных руководством страны. Один древнекитайский военный стратег писал, что настоящий полководец должен добиваться победы, не вступая в прямое столкновение с противником. Нынешние пекинские лидеры эту истину хорошо усвоили.
