Последняя удачная смена власти под давлением генералов датируется 1997 годом, за пять лет до победы на выборах Партии справедливости и развития Эрдогана. Сейчас путчисты не смогли заручиться поддержкой никого из политических сил и привлечь на свою сторону хотя бы часть общества. Сама армия тоже не едина, несмотря на то, что у военных более чем достаточно причин ненавидеть главу государства. Он с самого начала взял курс на уничтожение политической роли офицерства и разгром вооруженных сил как самостоятельного игрока в стране.
Качество подготовки мятежа свидетельствует о том, что эта кампания увенчалась успехом — 20 лет назад для смены режима и курса хватило просто ультиматума премьер-министру исламистского толка, танки и самолеты не понадобились. Сейчас же вместо изменения направления развития страны, которого, видимо, добивались заговорщики, получается прямо противоположное. Реджеп Тайип Эрдоган получает стопроцентный карт-бланш.
Заявления президента и премьера не оставляют сомнений в том, что кровавый инцидент будет использован для радикальной зачистки политического поля страны, которую не удавалось произвести до сих пор, несмотря на непрерывное укрепление власти и ужесточение методов правления.
Провал путча, который продемонстрировал высокую степень поддержки власти, «обнуляет» провалы внутренней и внешней политики Эрдогана, множившиеся в последние годы. Вероятнее всего, главной задачей станет сейчас быстрое изменение конституции для наделения президента максимальной властью, такая цель стояла после перехода Эрдогана с поста премьера. Организатором мятежа объявлен живущий в Пенсильвании религиозный деятель Фетхуллах Гюлен, и под предлогом борьбы с его агентурой чистка затронет отнюдь не только армию. Режим личного правления Реджепа Тайипа Эрдогана, который формируется уже несколько лет, будет окончательно узаконен.
Для нас наиболее интересно, как грядущие перемены отразятся на внешней политике Анкары. С начала десятилетия, особенно после того, как на Ближнем Востоке вспыхнула «арабская весна», Турция все глубже увязала в проблемах по всему периметру. К лету этого года в той или иной степени были испорчены отношения со всеми внешними партнерами от США и ЕС до Израиля и России, сирийская стратегия провалилась, заигрывания с радикалами в Месопотамии привели к всплеску терроризма и обрушению репутации страны, курдский фактор превратился в реальную угрозу. Поскольку все это (особенно клинч с Москвой) напрямую отражалось на экономическом положении, президент, судя по всему, решил совершить резкий разворот. Началом стало урегулирование с Израилем и Россией, затем, судя по косвенным данным, случился пересмотр и на сирийском направлении. Во всяком случае, вдруг оказалось, что противоречия с Россией там не такие уж непримиримые, как все были уверены до сих пор.
Не исключено, что вираж Эрдогана, который показал, до какой степени персонифицирована и произвольна вся турецкая политика, стал катализатором путча. Режим, который возникнет на волне его подавления, по всей вероятности, будет еще более чужд идейным установкам Евросоюза и Соединенных Штатов — откровенно авторитарный, нацеленный на подавление. Требование выдать Гюлена, с которым Анкара обратится к Вашингтону, обострит напряженность между двумя странами, ведь депортация главного политического противника Эрдогана идет вразрез с установками США. Президент Турции уже заявил о возможности восстановления смертной казни, что чревато кризисом и без того запутанных отношений Анкары с европейцами. Турция — член Совета Европы, и отказ от высшей меры наказания является одним из краеугольных условий принадлежности к этой организации. Европу и Турцию по-прежнему связывает миграционный вопрос, но европейцы и раньше взаимодействовали с Анкарой только вынужденно, чем более репрессивным будет правление Эрдогана, тем активнее, хотя и не напрямую, ЕС постарается саботировать договоренности. Например, по важному для Турции визовому вопросу.
Что касается Ближнего Востока, новая ситуация поможет развить линию на то, чтобы дистанцироваться от катастрофических итогов предыдущей стратегии. Эрдоган давно должен был понять, что ставка на быстрое падение режима Асада и наращивание влияния Турции не сыграла. Сейчас на фоне неустанных усилий Москвы и Вашингтона с целью найти какое-то согласованное решение (символично, что попытка переворота совпала с активными переговорами Джона Керри в России), Анкара может отступить в тень, поддерживая российско-американский процесс.
Не исключено, что в складывающихся условиях Турция попробует вернуться к тому, что Эрдоган зондировал до начала «ближневосточного гамбита» — вовлечение в дела Евразии, дрейф на восток, сближение с Россией. Впрочем, вряд ли стоит ждать, что Москва будет готова забыть совсем недавнее прошлое и открыть новую страницу стратегического взаимодействия. Тем более что в стабильности турецкого политического устройства еще предстоит убедиться.
