На деле любые гипотезы равно произвольны, поскольку выработка политики происходит в хаотическом режиме проб и ошибок. Трамп пытается неукоснительно следовать постулатам, объявленным во время кампании, сталкивается с препятствиями политического или юридического рода и маневрирует. Конкретно по российскому вопросу Дональд Трамп встретил в политических кругах дружное и хорошо организованное сопротивление самой идее стабилизации отношений и предусмотрительно предпочел отступить.
Это не значит, что президент США окончательно отказался от изначальных намерений, как не означает и желания к ним вернуться.
Скорее всего, характер дальнейших действий будет определяться спонтанно.
Сейчас часто вспоминают и цитируют пространное интервью журналу «Плейбой», которое Трамп дал в 1990 году, так вот там, отвечая на вопрос, придерживается ли он какой-то заранее запланированной тактики на переговорах, миллиардер отвечает: «Я импровизирую гораздо чаще, чем думают люди». Встреча с Владимиром Путиным (а она, похоже, состоится не ранее июльского заседания «большой двадцатки» в Гамбурге) способна воздействовать на личный настрой Трампа, но не изменит институциональных рамок, в которых он действует.
В отношении к России между Трампом и его предшественниками есть одно коренное отличие и одно принципиальное сходство. Отличие заключается в том, что сторонник лозунга «Америка прежде всего» совершенно не интересуется тем, чтобы Россию (как и кого-либо еще в мире) изменить, наставить на правильный путь. Сходство же состоит в том, что Россия не самоценна, а является элементом, инструментом (иногда весьма важным, иногда нет) решения каких-то других, более важных задач.
Такого не было в годы «холодной войны», когда наличие СССР диктовало всю повестку Вашингтона на международной арене. Распад Советского Союза превратил Москву из системного оппонента в одну из столиц. В пользу повышенного внимания к ней говорил сохранявшийся ядерный арсенал, а также — в самом начале президентства Билла Клинтона — амбиция превратить Россию в образцовую демократию.
Разочарование по поводу демократии наступило быстро, арсенал остался, а в остальном Соединенные Штаты воплощали в жизнь собственную систему приоритетов, связанную с тогдашним видением идеального американо-центричного мироустройства. В той степени, в какой Россия могла быть полезна для решения глобальных задач США, ее вовлекали во взаимодействие, в той, в которой она этому мешала, — старались сдержать и нейтрализовать. Однако инструментальность России оставалась неизменной.
Для Трампа Россия как таковая тоже несущественна. Но в его случае дело намного глубже: он вообще воспринимает мировую политику, в частности — геополитику, как инструмент трансформации глобальных торговых правил.
Отвержение идеи свободы торговли в том виде, в котором она стала практически аксиомой на предшествующем этапе глобализации, является последовательной и неизменной позицией Трампа на протяжении десятилетий. То же интервью «Плейбою» доказывает, что Дональд Трамп придерживается по этому вопросу твердых взглядов. Тогда главной мишенью критики была Япония — за то, что она злоупотребляет открытостью американской экономики в собственных интересах, досталось и Германии. «Я бы показал, что мы не слабаки. Я бы ввел налог на каждый Mercedes-Benz, ввозимый в страну, на все японские товары. И были бы у нас снова прекрасные союзники».
Кстати, там Трамп критикует союзников, которые паразитируют на американских гарантиях безопасности («Мы защищаем самые богатые страны Земли бесплатно… Да весь мир хохочет, глядя, как мы Японию защищаем…), о том, что никому нельзя доверять и надо полагаться на силу, президент Трамп говорил тогда: «…верил бы в превосходящую военную силу. Он бы никому не доверял. Он бы не доверял русским; не доверял бы нашим союзникам; у него был бы огромный арсенал, он бы доводил его до совершенства и разбирался, как все работает». Дословно все то, что он выдвигает в качестве своей программы более чем четверть века спустя. Немного найдется политиков, который могут похвастаться такой последовательностью.
Трамп рассматривает «правильную» внешнюю торговлю так, как это делали в XIX веке.
Упор делается на избежание всеми способами торгового дефицита, США должны иметь положительное сальдо со всеми странами мира. Президент, по существу, не скрывает, что твердо верит в экономическую игру с нулевой суммой и не собирается изображать приверженность «всеобщей выгоде», которая, по крайней мере, риторически служила лозунгом либеральной глобализации.
Отсюда стремление строить отношения со всеми на двусторонней основе (полагая, что один на один Соединенные Штаты по-прежнему сильнее практически любого контрагента) и глубокое недоверие к многосторонним институтам, в которых возможны группировки по интересам против Америки, или правила, связывающие руки.
Внутренние задачи по определению первичны, характер и структура торговли напрямую связаны с их решением, все остальное становится рычагами. Так, проблемы Южно-Китайского моря, Тайваня, даже КНДР — возможность способами военно-политического участия и давления принудить Китай к изменению модели экономических отношений с США. КНР как страна, начавшая больше всех выигрывать от глобализации и превратившаяся в ее основного адепта, служит первоочередным объектом разных мер воздействия (тарифы, антидемпинговые процедуры, валютные войны и пр., в том числе, а быть может, прежде всего, и геополитический прессинг).
Трамп — порождение переломной эпохи.
С одной стороны, это время, когда Запад весьма резко отступает от им же ранее установленных правил экономической игры, поскольку по ряду направлений начинает проигрывать эту игру. С другой стороны, период новой суверенизации, возвышения роли государства, которое лет десять назад чуть ли не списали со счета как проигравшего конкуренцию за влияние над национальными компаниями и прочим трансграничным факторам. И Трамп — парадоксальное порождение. Он, как и ключевые представители его администрации, выходец из крупного бизнеса, они декларируют неприятие госвмешательства в экономику, выступают за экономическую свободу, низкие налоги и пр.
В то же время Трамп за качественно более активную протекционистскую роль государства, за усиление его как агента регулирования работы бизнеса, направления его усилий в «нужную» сторону. Характерно первое же решение об отказе от Транстихоокеанского партнерства, которое, как все говорили в процессе подготовки, было очень выгодно даже не Соединенным Штатам, а мультинациональным американским корпорациям.
Какое место во всей этой палитре занимает Москва? На деле скромное, поскольку Россия не является серьезным игроком в мировой экономике и торговле, за исключением сырьевых ресурсов, а они все-таки особая сфера.
Но ситуация назревает опасная. Россия традиционно полагается на военно-политические инструменты, желая компенсировать недостаток других, к геополитике относится очень серьезно, как к основополагающей теме. США при Трампе склонны к тому, чтобы поставить геополитические темы и возможности на службу внутриэкономической повестке дня. То есть применять военно-политические рычаги в других целях, но не колеблясь, если это будет признано целесообразным. Асимметрия подходов при сохранении ядерного паритета и явно нарастающем общем военном соперничестве чревата утратой общего понятийного аппарата. А это в такой ситуации самое опасное.
В том же интервью «Плейбою» в ответ на вопрос, как далеко вы готовы зайти в конфликте с конкурентом, Трамп ответил: «Я буду требовать всего, что только смогу получить. В бизнесе нужно давить на людей почти до слома — но не ломая; нужно довести их до клинча — но не сломать. Это признак хорошего бизнесмена».
Пресловутая сделка с Трампом, о которой много говорили последние два месяца, на самом деле должна касаться не раздела мира, а правил поведения.
Президенту США, который руководствуется меркантилистским подходом, необходимо объяснить, что в реальном мире международных отношений столь прямолинейный курс не работает и очень опасен. А потом уже смотреть, какие возможности есть у России в том мире, который будет возникать вне зависимости от того, сохранится Трамп у власти четыре, восемь лет или девять месяцев.
