Урок последних 50 лет европейской истории состоит в том, что активная вовлеченность в интеграционный процесс совсем не обязательно приводит к утрате национальным государством своих суверенных прав. Не исключено, что события следующих десятилетий покажут: не будучи формальным участником интеграции, а то и вовсе декларируя свою самостоятельность, страна, тем не менее, может лишиться этих прав.
СУВЕРЕННЫ ЛИ СТРАНЫ – ЧЛЕНЫ ЕВРОПЕЙСКОГО СОЮЗА?
Одним из устоявшихся мифов политической и околонаучной дискуссии является утверждение о том, что условием и обязательным следствием присоединения к интеграционной группировке стран Старого Света является отказ от части национального суверенитета. Популярность данного заблуждения связана в первую очередь с тем, что это клише охотно используется в собственных интересах по обе стороны границ Европейского союза.
Сотрудники Европейской комиссии (исполнительный орган Евросоюза) ссылаются на якобы имеющее место делегирование части суверенитета в Брюссель как на основание для ведения переговоров с внешними партнерами, хотя зачастую у Комиссии соответствующие полномочия отсутствуют. Представители национальных правительств, в свою очередь, часто сетуют на мнимую потерю суверенных прав («Брюссель решил»), чтобы продемонстрировать избирателям свою непричастность к непопулярным мерам. Этот миф может также служить оправданием того, почему в особо деликатных вопросах та или иная европейская столица не может помочь внешнему «стратегическому партнеру». Для последнего же пугало якобы всесильной евробюрократии, регулирующей диаметр огурцов и процентное содержание цинка в гвоздях, служит предлогом, позволяющим уклониться от обсуждения сущностных аспектов взаимоотношений.
В реальности, однако, все гораздо сложнее. Анализ современной европейской политики свидетельствует: страны – члены Европейского союза сохраняют суверенные права во всех без исключения важнейших областях политической и экономической жизни. Охрана границ с соседями ЕС, национальная оборона, внешние энергетические связи, юстиция и внутренние дела, миграционная политика, образование – все эти вопросы остаются в исключительной компетенции национальных властей. Такие ключевые сферы экономики, как социальная политика и регулирование трудовых отношений (то есть весь социальный блок), также находятся в стопроцентном ведении национальных властей. Что, собственно, и является главным препятствием в проведении крайне необходимых, по мнению многих наблюдателей и политиков, реформ. Их отсутствие, в свою очередь, обусловило провал «Лисабонской стратегии» – плана превращения Евросоюза к 2010 году в самую динамичную экономику мира.
Даже в таких максимально «европеизированных» сферах, как внешняя торговля, пресловутый Брюссель шагу не может ступить без согласия стран-членов. Правительства хоть и клянутся, что полностью передали на наднациональный уровень права по регулированию внешнеторговых отношений, но сохраняют все возможности блокировать невыгодные для них шаги евробюрократии. Согласно статье 133 Договора о Европейском сообществе, переговорные полномочия Еврокомиссии по вопросам заключения внешнеторговых соглашений должны быть закреплены в мандате от Совета ЕС (орган, состоящий из представителей стран-членов. – Т.Б.), который подробно излагает параметры будущего документа. Но даже после этого брюссельские чиновники должны постоянно докладывать о ходе и содержании переговоров специальному межгосударственному «Комитету статьи 133», назначенному странами-членами, и выполнять любые новые указания, сформулированные Советом ЕС.
Наиболее ярким примером может служить ситуация, сложившаяся в рамках Дохийского раунда переговоров по ВТО. Формально их от имени Европейского союза ведет исключительно Еврокомиссия в лице комиссара по торговле Питера Манделсона. Однако утверждение результатов переговоров и полномочия Еврокомиссии оставляются на усмотрение стран-членов, о чем было недвусмысленно заявлено президентом Франции весной 2005 года.
Как отмечает директор Института европейских исследований в Брюсселе Поль Магнетт, из четырех главных функций современного государства (защита границ, источник национальной идентичности, определение политического устройства общества, регулирование рынка) только последняя затрагивается условно наднациональным регулированием из Брюсселя. Но и в этом случае определение правил экономической деятельности – не воплощение некой общеевропейской рациональности, а результат длительного и мучительного согласования национальных интересов, учета политических конъюнктур и позиций лобби. При этом перераспределение имеет место только в трех сферах деятельности наднациональных органов Евросоюза – сельскохозяйственной политике, выравнивании социально-экономического развития регионов и поддержке исследований. Впрочем, перераспределяется не более 3 % валового внутреннего продукта стран-реципиентов.
Более того, как справедливо считает британский исследователь Алан Милуорд, полноценное членство в ЕС оставалось до последнего времени наиболее прочной гарантией сохранения глобальной роли европейских государств и увеличивало возможности отдельных стран за счет веса всей группировки. Государства «шестерки» (Бельгия, Германия, Италия, Люксембург, Нидерланды, Франция), подписавшие в 1957 году Римские договоры, вышли из Второй мировой войны в разгромленном состоянии. К концу 1950-х три страны – основательницы Европейского сообщества (Бельгия, Нидерланды и Франция) либо уже лишились своих заморских владений, либо под возмущенные протесты всего мира продолжали кровопролитные колониальные войны за остатки былого величия. А их партнеры, потерпевшие военное поражение (Германия и Италия), напротив, получили уникальную возможность реабилитации, приобрели благодаря институтам и политике Общего рынка международное влияние, несоизмеримое с их тогдашними возможностями.
Инициируя интеграционный проект, народы Западной Европы никогда даже не рассматривали всерьез вопрос об отказе от части своего государственного суверенитета. Именно поэтому базовая теория европейской интеграции оперирует исключительно понятием объединения и сотрудничества суверенитетов, направленным на умножение сил и возможностей каждого из участников. Участие в интеграционном проекте также дает возможность влиять на экономические и финансовые процессы, выходящие за рамки национальных границ.
Однако практическая деятельность национальных бюрократий в рамках такого сотрудничества обеспечивает не только прямые материальные выгоды. Она стимулирует политическое взросление элит и совершенствование инструментов внешнеполитической и внешнеэкономической деятельности каждого государства. Механизмы согласования внутри Европейского союза, кажущиеся со стороны сложными и запутанными, развивают у всех участников виртуозное мастерство в деле защиты собственных интересов. По степени напряженности дебатов и закрученности интриг Евросоюз уверенно лидирует среди национальных политических систем и международных организаций. При этом каждый из участников следует не только и не столько сложившейся общеевропейской практике, но и национальной специфике ведения дел.
Согласно данным «Евробарометра» – исследования общественного мнения в странах ЕС, регулярно проводимого социологической службой Еврокомиссии, осенью 2004 года 42 % жителей стран – членов Европейского союза утверждали, что никогда не ощущали своей принадлежности к Европе в целом и остаются гражданами исключительно своего государства. Еще 37 % лишь изредка испытывали чувство европейской идентичности, и только 7 % заявили, что являются в первую очередь европейцами, а уж затем – гражданами своих стран. Тот же опрос показал, что 53 % европейцев не сомневаются в том, что их странам выгодно членство в Евросоюзе.
Такое соотношение голосов, пожалуй, наиболее убедительно иллюстрирует цель интеграционного проекта – объединение ресурсов ради увеличения индивидуальной конкурентоспособности каждого из участников. Таким образом, европейские национальные государства являются основными бенифициарами интеграционного проекта ЕС, они остаются единственными источниками легитимности и обладателями суверенных прав. Однако их подход к использованию этих прав принципиально отличается от практики в других частях света.
АРХИТЕКТУРА МИНИМАЛИЗМА
Жак Делор, наиболее успешный председатель Европейской комиссии за всю историю европейской интеграции, однажды определил Европейский союз как «неопознанный политический объект». Действительно, любые попытки четко классифицировать институциональное выражение интеграционного процесса как протофедерацию, межгосударственное объединение или международный режим весьма уязвимы для критики.
С практической точки зрения такая «неопознанность» является скорее преимуществом, чем недостатком. Не случайно такую популярность приобрело сравнение Евросоюза со слоном, отсылающее к старинной индийской притче. Три слепых мудреца взялись описать данное животное, исходя из своих представлений об отдельных частях его тела. В результате у одного слон получился огромный, как колонна, у другого – тонкий, как змея, а третий заключил, что слон плоский, будто опахало. Согласно источнику, обязательным условием успешного исполнения роли слона является слепота окружающих. Возможно, именно поэтому сами творцы европейской интеграции никогда особенно не приветствовали попыток охарактеризовать свое детище с точки зрения теории международных отношений.
«Мне некому позвонить, для того чтобы поговорить с Европой», – жаловался в свое время государственный секретарь США Генри Киссинджер. Американских коллег можно поздравить: с октября 1999 года в ЕС существует должность генерального секретаря Совета Европейского союза и Высокого представителя ЕС по общей внешней политике и политике безопасности. На данный момент его занимает один из наиболее искушенных дипломатов современности, бывший генеральный секретарь НАТО Хавьер Солана. Вряд ли, однако, появление «мистера Европа» внесло существенные изменения в содержательную часть трансатлантического диалога. Что даже неплохо, поскольку не оставляет партнеру ничего иного, кроме как изучить хвостик интеграционного слона и на этой основе сравнивать его, например, с Венерой.
Современная система согласования интересов стран-членов и базирующийся на ней механизм принятия решений были закреплены в Договоре о Европейском союзе, подписанном главами государств и правительств 12 стран в феврале 1992-го в голландском городе Маастрихт. Этот акт увенчал этап ускорения европейского сотрудничества, инициированный в начале 1980-х годов представителями бизнеса стран – членов ЕС и фактически возглавлявшийся Европейской комиссией во главе с Жаком Делором. Маастрихтский договор провозгласил создание Евросоюза, учредил сугубо межгосударственные Общую внешнюю политику и политику безопасности, а также Политику в сфере юстиции и внутренних дел.
Но в первую очередь этот документ привнес во внутреннее устройство ЕС новый важнейший элемент. Согласно статье 3б Договора, «в областях, которые не подпадают под его исключительную компетенцию, Сообщество действует в соответствии с принципом субсидиарности, если и поскольку цели действия не могут быть достигнуты в достаточной мере государствами-членами и поэтому, в силу масштабов и результатов предполагаемого действия, могут быть более успешно достигнуты Сообществом». В основу данного принципа положена идея о том, что принятие решений следует осуществлять на максимально возможном для этого нижнем уровне. Такой подход позволяет достаточно безболезненно решать вопрос о защите суверенных прав стран-членов применительно к каждому конкретному случаю. Он однозначно определяет национальные полномочия (суверенные права) как правило, а полномочия Сообщества – как исключение.
Любопытно, что идея субсидиарности пришла на ум Делору, когда он читал одну из энциклик папы римского Пия XI: «Должен оставаться непоколебимым следующий принцип социальной мудрости: как не дозволено, с целью передачи обществу, отнимать у отдельных лиц то, что последние могут выполнить собственными силами и мерами, так нельзя и передавать более значительному сообществу то, что может быть сделано меньшими и более слабыми людскими сообществами. Нарушение этого правила послужило бы во вред обществу и было бы вопиющим препятствием для правильного порядка, потому что оправданной целью всякого вмешательства в общественные дела является подкрепляющая помощь членам социального организма, а не разрушение и поглощение».
Однако и в сферах своих исключительных компетенций, таких, как правила конкурентной политики, денежная политика, внешняя торговля и сохранение биологических ресурсов моря, общеевропейская администрация в Брюсселе тоже не вольна самостоятельно принимать законодательные акты, обязательные к исполнению всеми странами – членами Европейского союза. Все решения в данных областях принимаются Советом ЕС, то есть опять-таки представителями стран-членов (если и не единогласно, то квалифицированным большинством), после длительной процедуры согласования позиций. Известно, что 80 % законов, регулирующих экономическую деятельность в странах Евросоюза, отмечены штампом «Сделано в Брюсселе». По существу, это, однако, означает лишь то, что решение по ним было принято правительствами национальных государств за общеевропейским столом переговоров. Так что устрашающая рядового наблюдателя бюрократическая машина – это на самом деле во многом и ширма, и инструмент реализации национальных стратегий развития.
Такая минималистская архитектура интеграционного строения, а также и нормы взаимоотношений жильцов были спроектированы на волне популярности федералистской идеи задолго до 1991-го. 50 лет назад многие разделяли точку зрения итальянца Альтьеро Спинелли – одного из тех инициаторов европейской интеграции, которые пользовались особым моральным авторитетом. В событиях 1939–1945 годов он видел доказательство того, что государства не способны гарантировать экономическую и политическую безопасность граждан.
Тем не менее идея построения в Старом Свете супергосударства не встретила отклика у большей части населения и политических элит. Последние, даже будучи до предела ослаблены войной и получая прямую иностранную помощь в рамках плана Маршалла, не были готовы отказаться от монополии на управление своими странами.
В отличие от романтиков-федералистов, хитроумный Жан Монне, ставший подлинным отцом интеграционного проекта, прекрасно понимал бесперспективность попыток лишить европейские государства даже незначительной части суверенных прав. Поэтому он предложил уникальный механизм объединения, позволявший государствам, с одной стороны, сохранить за собой все без исключения полномочия, а с другой – извлекать дополнительные выгоды за счет сложения потенциалов. Многочисленные преимущества, которые получили страны от упорядоченной, последовательной координации своих экономических политик и делегирования Брюсселю задач по осуществлению наиболее непопулярных у избирателей мер, должны были стать своего рода анестетиком. Под его воздействием национальные правительства могли бы безболезненно и даже с удовольствием перенести такую процедуру, как потеря возможности проводить разрушительную для себя и соседей политику.
Дополнительная выгода, которую полвека назад объяснил Жан Монне, и твердые гарантии главенствующей роли национальных органов власти, сформулированные в конце 1980-х Жаком Делором, стали главными несущими конструкциями единой Европы, и только события глобального масштаба смогли подорвать их устойчивость.
ПРЕДЕЛЫ ЕВРОПЕИЗАЦИИ
Исчезновение с политической карты мира Советского Союза и возглавляемой им социалистической системы обусловило более чем двукратное (с 12 до 25) увеличение в 1995–2004 годах числа стран – членов Европейского союза. В результате перестал работать механизм сдерживания национальных элит от политики, производившей деструктивное воздействие на всю группировку. Общие институты Евросоюза и инструментарий согласования национальных интересов стран-участниц начали терять эффективность. Сегодня некоторые действия отдельных государств-членов на внешнеэкономическом поле, особенно в сфере энергетики, воспринимаются их партнерами по союзу как почти откровенно враждебные.
Но расширение – не единственная причина кризиса. Значительную роль сыграл и произошедший в середине 1990-х резкий взлет требований к интеграционному образованию со стороны его участников. Успешная реализация проекта «Единый рынок», начатого 20 лет назад, сделала экономику Европы одной из наиболее процветающих в мире. В 2005 году, самом провальном по темпам роста в Европе, на страны ЕС-15 приходилось до 50 % всех прямых иностранных инвестиций в мире. ВВП на душу населения вырос с 2000-го по 2005-й на 20 %, что только на 1 % ниже, чем в США. Из 20 крупнейших нефинансовых компаний мира 13 являлись в 2003 году европейскими.
В конце концов страны – члены Европейского союза начали ждать от интеграционной группировки большего, чем она физически могла им дать. В марте 2000-го лидеры стран ЕС-15 приняли «Лисабонскую стратегию», в которой провозгласили основную цель: к 2010 году превратить Европу в наиболее конкурентоспособную экономику мира и достигнуть полной занятости. Обойденным, однако, остался вопрос о том, в состоянии ли форма сотрудничества, созданная в середине прошлого века, обеспечить успех в суровых условиях глобального соревнования? Особенно если учитывать, что за неспособностью стран Евросоюза конкурировать с США, Китаем или другими растущими игроками кроется европейский, а затем и наиболее опасный – национальный – протекционизм.
В сфере международных отношений отдельные государства Европейского союза уже не могли удовлетвориться тем, что членство гарантировало им статус держав среднего уровня, к тому же во многом обусловленный «общеевропейским административным ресурсом». В начале нового столетия от единой Европы потребовали стать сверхдержавой, которая могла бы на равных конкурировать с Соединенными Штатами, одновременно обеспечивая отдельным странам-членам статус «морских владычиц». При этом европейские лидеры не приняли во внимание тот факт, что, прежде чем превратиться в глобальную сверхдержаву, Европе вначале нужно было стать державой в традиционном смысле этого слова, то есть единым государством с общим правительством, общей армией и полицией.
Довольно-таки серьезным толчком к сползанию ЕС в нынешнее сумбурное состояние стал провал зимой 2002–2003 годов попыток Франции, одной из ведущих европейских держав, мобилизовать партнеров на борьбу с иракскими планами Вашингтона. Отчаявшись найти применение любовно выстроенной под себя Общей (европейской) внешней политике и политике безопасности, Париж был вынужден серьезно сблизиться с Россией – силой внешней по отношению к Евросоюзу. Тем самым был нанесен ощутимый удар как по отношениям, и без того неважным, с большинством стран-новичков, так и по собственной уверенности в функциональной эффективности единой Европы.
Не менее ярким примером того, как страны-члены используют Европейский союз в качестве инструмента продвижения своих национальных интересов, стал его системный сбой, связанный с поведением Польши и государств Балтии. Вступая в ЕС, эти страны надеялись, что членство в нем не только обеспечит их дотациями из общеевропейского бюджета, но и поможет противостоять России. Не случайно президент Эстонии Тоомас Хенрик Ильвес в одной из своих работ, опубликованной в журнале «Россия в глобальной политике» (№ 6 за 2006 год), недвусмысленно указывает на то, что разлад между Западом и Востоком Евросоюза объясняется отказом большинства стран ЕС-15 включить в общеевропейскую повестку дня жесткий подход к России. Что, мол, подрывает смысл участия ряда «новичков» в проведении внешней политики интеграционного проекта. В свою очередь признательность европейским «грандам» за уступку по российскому вопросу, как намекает Ильвес, перевесила бы великое чувство благодарности, испытываемое поляками и прибалтами к Америке за поддержку в годы советской оккупации.
По мере провозглашения все более амбициозных экономических и политических задач европейское интеграционное объединение приобретало совершенно новый образ в глазах общественного мнения и значительной части элит. В результате 10-летнего применения к странам-кандидатам из числа посткоммунистических государств политики «кнута и пряника», основанной на строгом контроле за исполнением Копенгагенских критериев членства и материальном поощрении наиболее успешных, Европейский союз превратился в странное сочетание элитарного клуба и кассы товарищеской взаимопомощи.
Элитарность объяснялась строгими правилами приема и наглядно иллюстрировалась длинной очередью желающих проникнуть за заветную дверь. Размеры же очереди, признают многие, напрямую связаны с репутацией ЕС как некоего донора, выделяющего обладателям членских билетов регулярную, и немалую, материальную помощь.
Главной заботой органа, отвечающего за выдачу входных талонов, – Европейской комиссии – стал контроль за тем, чтобы внешний вид и поведение кандидатов хотя бы позволяли надеяться, что выданные средства не будут банально расхищены, а пойдут на обретение облика, соответствующего элитарному клубу. Так Еврокомиссия перестала быть политическим органом, координирующим сотрудничество стран-членов и технически обеспечивающим реализацию их интересов. Она превратилась в подобие главного бухгалтера на большом государственном предприятии – технического сотрудника, сильно переоценивающего собственную значимость и рвущегося решать политические вопросы с позиции ответственного за расстановку запятых.
Вместе с тем Евросоюз, как и предшествовавшие ему Европейские сообщества, – это не элитная касса взаимопомощи, а объединение государств, сплотившихся во имя достижения своих целей и защиты собственных национальных интересов. Трудности, с которыми столкнулась организация, обусловлены вовсе не нарушением гомогенности – в действительности ее никогда не существовало. Политическая культура, традиции и уровень социально-экономического развития Греции, Нидерландов или южных регионов Италии всегда оставались различными, но это не мешало им успешно сотрудничать в рамках единой, если смотреть извне, Европы.
Реальная проблема, стоящая сейчас перед европейскими государствами, – это снижение эффективности общеевропейских институтов и их неспособность решать задачи «акционеров». Как справедливо отмечает член бюро Союза европейских федералистов Ричард Леминг, именно нереформированность общих институтов ЕС является основным препятствием при реализации предложенной Еврокомиссией политики конкретных действий на благо граждан.
ТОЧКА НЕВОЗВРАТА
Европейский интеграционный процесс, политической и правовой упаковкой которого стал после 1992 года Европейский союз, вышел на важнейший рубеж своего развития. Системный кризис, разразившийся после провала проекта Конституционного договора для Европы на референдумах во Франции и Нидерландах (май – июнь 2005-го), в первую очередь свидетельствовал о неполадках в механизме согласования и защиты интересов суверенных стран-членов. Это в свою очередь породило у последних ощущение того, что прибыльность всего мероприятия снижается, а его смысл утрачивается. Преодолеть подобный кризис интеграционный проект сможет, только реформировав общие институты и способы принятия решений.
Поэтому главный вопрос, который необходимо решить в ходе приспособления ЕС к новым реалиям, – это реформа его институтов и подгонка механизма принятия решений, включающего процедуру согласования интересов, к значительно большему количеству заинтересованных участников. При этом недопустимо нарушать базовый принцип наднационального сотрудничества суверенных государств.
Весьма вероятно, что уже в среднесрочной перспективе единой Европе предстоит трансформация в сторону более гибкого торгово-экономического объединения с элементами политического сотрудничества между отдельными странами и группировками.
Но даже сугубо межгосударственная форма интеграции не отменит в будущем действенность уже существующих инструментов усиления позиций государств – членов Евросоюза в мире. Речь здесь идет в первую очередь об общей внешнеторговой политике и создании в ее рамках международных режимов, выгодных европейским экономикам.
Спору нет, в современных условиях согласование интересов стран-членов значительно усложнилось. Налицо серьезное снижение эффективности самого механизма согласования, о чем свидетельствует вето, наложенное Польшей в ноябре 2006 года на решение Совета Европейского союза о предоставлении Еврокомиссии полномочий для переговоров о новом соглашении ЕС – Россия.
Тем не менее гибкая система Евросоюза позволяет Брюсселю вести внешнеторговые переговоры (вплоть до вопросов о создании зоны свободной торговли) и без всеобъемлющего политического мандата. При этом ориентироваться Еврокомиссия будет на согласованную всеми странами-членами (статья 133 Договора) стратегию внешнеэкономической деятельности Европейского союза.
Главным принципом Европейской политики соседства, в которую, как, например, указано в «Приоритетах германского председательства в Европейском союзе», включена и Россия, является экономическое сближение стран, расположенных по периметру границ ЕС, с общим рынком Евросоюза посредством открытия их рынков и распространения на их территорию европейского законодательства. Нормы этого законодательства утверждаются странами-членами через внутренние процедуры Европейского союза, исключающие даже серьезную консультативную роль внешних партнеров.
С учетом любого из обсуждаемых сценариев развития европейской интеграции страны – соседи ЕС, включая Россию, Турцию и Украину, стоят перед необходимостью стратегического выбора между самостоятельным развитием внутри единой Европы и зависимым положением за ее пределами. Похоже, что в Анкаре и Киеве прекрасно осознаюЂт как реальность второй перспективы, так и тот факт, что именно она является наиболее предпочтительной для большинства стран Евросоюза.
Несмотря на это, основная часть и украинской, и турецкой элит пытается сохранить в повестке дня вопрос о членстве в Европейском союзе. Ведь в силу неизбежного преобладания европейского направления во внешнеэкономических и внешнеполитических связях сохранение государственного суверенитета и независимости возможно только при формальном участии в европейском процессе согласования интересов. В противном случае не исключена реализация формулы «соседи получают всё, кроме институтов ЕС» (то есть кроме возможности участвовать в принятии решений), предложенной бывшим председателем Еврокомиссии Романо Проди еще в 2003-м.
В России ситуация несколько иная. Москва, судя по большинству политических заявлений, исходит из твердого намерения формально оставаться вне европейского интеграционного проекта. Вместе с тем совместная «дорожная карта» «Общего экономического пространства России и Европейского союза», одобренная на Московском саммите 10 мая 2005 года, почти в каждом втором абзаце содержит пункт о сближении законодательства.
Весьма вероятно, что именно «дорожная карта» ляжет в основу экономического раздела будущего договора о стратегическом партнерстве между РФ и Евросоюзом, который должен будет заменить действующее Соглашение о партнерстве и сотрудничестве от 1997-го. Значительная часть российского политического истеблишмента и экспертного сообщества считает перспективной идею о постепенной экономической интеграции Европы и России без формального вступления последней в ЕС. Отечественные деловые круги ощутимо поддерживают и эти планы, и предложения о создании зоны свободной торговли.
Такая позиция во многом оправданна. По сравнению с далекими США и непонятным Китаем исторически и культурно близкая Европа – это наиболее органичный для России партнер. При всех заявленных намерениях расширять экономическое сотрудничество со странами Азии доля Европейского союза в российском внешнеторговом обороте, уже превысившая 50 %, не показывает тенденцию к снижению. С точки зрения прибыльности инвестиций и защиты прав иностранных компаний европейский рынок остается самым притягательным.
Вместе с тем действующая в Евросоюзе установка на интеграцию соседей без предоставления им права участия в принятии решений (а ничего другого ЕС сегодня предложить России не может) заставляет подходить к планам взаимного открытия рынков с известной долей осторожности.
Гораздо более целесообразным было бы для России восстановить баланс между политической и экономико-правовой составляющими отношений на уровне равноправного сотрудничества самостоятельных субъектов международных отношений. Отношения между Европейским союзом и Соединенными Штатами, избавленные от псевдоинтеграционных намерений, свидетельствуют о том, что сближение законодательств и открытие рынков – это отнюдь не непременное условие конструктивного сотрудничества в политике и экономике.
В будущем Россия могла бы рассмотреть вопрос о формальном присоединении к тому интеграционному объединению, которое придет на смену Евросоюзу после преодоления нынешней стагнации. Тем более что выход из застоя будет, вероятнее всего, найден на традиционном (функционализм Монне и субсидиарность Делора) пути – предоставления государствам дополнительных гарантий суверенных прав и внедрения новых механизмов сотрудничества.
