Становление, расцвет, упадок и крушение каждой из великих империй уникальны и неповторимы. Однако их объединяет одна общая черта. Начиная с римского историка и философа V–VI веков Аниция Боэция, каждый очевидец имперского падения считал это явление в принципе закономерным, но неизменно делал исключение для своей державы. Она, мол, в отличие от всех остальных, рухнула не в силу естественного хода истории, а из-за стечения обстоятельств, некомпетентности правителей, злого умысла, созревшего внутри и/или за рубежом. Распад собственной империи воспринимался как величайшая трагедия современности, тогда как конец любой другой – это не более чем звено длинной цепи сходных исторических неурядиц.
Такие взгляды не редкость в сегодняшней России. И это еще одно доказательство того, что при всех своих особенностях советская империя была подвержена действию универсальных законов социально-экономической, военно-политической и морально-психологической цикличности, ничем, по сути, не отличаясь от своих многочисленных предшественниц.
СОВЕТСКАЯ ИМПЕРИЯ: СХОДСТВО И РАЗЛИЧИЕ
Нет сомнений: в некоторых важных отношениях царская Россия и ее продолжатель Советский Союз выделялись на фоне великих империй XIX–XX столетий. Великобритания и Франция, Испания и Португалия, Голландия, Бельгия и Германия строили свое процветание на эксплуатации колоний и проводили жесткую разделительную черту между европейцами и коренными народами. Россия всегда была империей не экономической, а военно-политической, приобретавшей колонии для расширения периметра своей безопасности, а также для приумножения своей мощи и роли в мире.
Российская (советская) правящая элита была открыта для знати из колониальных провинций, и эта поистине интернациональная номенклатура сообща и жестоко эксплуатировала, обирала и подавляла всех подданных. С имперской нацией – этническими русскими – нередко обходились даже более сурово, чем с другими народами. Тем не менее Россия, а после нее Советский Союз были полноценными империями, имевшими большое сходство с Византийской, Османской или Австро-Венгерской.
Коммунистическая идеология советского типа имела в своей основе не столько марксизм-ленинизм, как таковой, сколько антидемократическую, авторитарную и мессианскую доктрину государственного устройства. Сходная идейная база составляла и основу российского самодержавия. Только подобная идеология была способна цементировать в единый монолит множество народов, разбросанных по огромному пространству и находившихся на разных ступенях социального развития – от индустриального хозяйства до кочевого скотоводства. В этом состоит еще одно отличие от главных европейских империй, в которых (кроме авторитарной Португалии) демократия в метрополиях существовала параллельно с авторитарным колониальным подавлением на зависимых территориях, что обеспечило устойчивость их политического строя после отделения колоний.
Существование Российской, а еще в большей степени советской империи зиждилось на четырех системообразующих столпах.
Первый – авторитарный или тоталитарный, пронизанный железной дисциплиной корпоративный политический режим, основанный на подавлении.
Второй – колоссальная военная мощь, значительно превышающая экономические ресурсы страны и усиливающаяся в ущерб остальным функциям государства и благосостоянию народа.
Третий – централизованная и управляемая государством экономика, работающая прежде всего на укрепление власти бюрократического истеблишмента и наращивание военной мощи.
И четвертый – мессианская идеология, призванная узаконивать и оправдывать все три вышеозначенные основы имперского могущества.
Неотъемлемым элементом этой идеологии была одержимость вопросами безопасности, секретности, идеей непрекращающейся борьбы против внешних и внутренних угроз и заговоров. Частично она основывалась на суровом историческом опыте, но со временем стала самодовлеющим условием существования режима. Необходимость поддержания и легитимации статус-кво в сочетании с мессианством требовала постоянного расширения периметра границ. Это истощало экономические и людские ресурсы, порождало недовольство внутри страны, вызывало страх и враждебность окружающих стран.
В результате навязчивая идея о внешних и внутренних угрозах превращалась в самореализующееся пророчество. Воинственная внешняя и внутренняя политика, исходившая из уверенности в наличии враждебного заговора внутри и вовне, и в самом деле порождала противодействие внутри империи и конфронтацию за ее рубежами.
Как точно подметил бывший госсекретарь США Генри Киссинджер, «империи не заинтересованы в том, чтобы подлаживаться к международной системе, они претендуют на то, чтобы самим быть такой системой». Советская внешняя политика весьма своеобразно относилась к верховенству права или к необходимости соблюдать какие-то моральные нормы на мировой арене. Этим правилам отдавалось должное лишь постольку, поскольку они соответствовали геополитическим, военным либо идеологическим целям СССР или же использовались для оправдания его акций. Пренебрежение правом и опора на силу, практиковавшиеся внутри страны, определяли и ее поведение во внешнем мире.
Конечно, западные руководители также отнюдь не являлись образцами идеализма, как склонны теперь утверждать многие зарубежные идеологи и их мало информированные либеральные единомышленники в России. Жесткое применение военной силы, тайные подрывные операции, нарушение норм международного права и морали стали нередким явлением в западной политике эпохи холодной войны. И все же для нее это были скорее издержки глобального соперничества, чем естественная экстраполяция внутренней ситуации вовне.
Западные демократии относительно безболезненно переварили прекращение глобальной конфронтации, зато изменения на международной арене вступили в кричащее противоречие с жизнью советской империи. И это главная причина, по которой военно-политические институты на Западе сумели пережить окончание противостояния, а на Востоке – нет. По иронии судьбы, лишившись сильного и коварного противника, Запад, прежде всего его лидер – Соединенные Штаты, стал в своей внешней политике эволюционировать в направлении заимствования многих неприглядных принципов и методов Советского Союза. «История ничему не учит, а только наказывает за незнание уроков», – писал Василий Ключевский.
ПОД ЗНАМЕНЕМ ВЕЛИКОЙ МИССИИ
Мессианство является важной особенностью всех империй. Британская, Французская и другие империи страдали манией величия и оправдывали цивилизационной миссией свои экспансионистские притязания. Гитлеровская Германия провозглашала «тысячелетний рейх» высшей нордической расы. Италия во главе с Бенито Муссолини намеревалась возродить великую Римскую империю, а Япония силой оружия распространяла на всю Азию зону «сопроцветания» под благотворящей властью микадо. Советский Союз поддерживал «триумфальное шествие» социализма и национально-освободительных движений по планете.
Российскому имперскому проекту с давних времен присуще понятие особой «русской миссии». В ней присутствуют элементы, свойственные в той или иной степени любой колониальной идеологии, и прежде всего убежденность в том, что метрополия распространяет цивилизацию на народы, менее развитые в социально-экономическом и техническом отношении. Но исторические корни «русской идеи/миссии» уходят во внутрироссийские проблемы: она была во многом необходимой психологической защитой и опорой нации на протяжении столетий тяжелейшей борьбы за выживание.
В известном смысле подобная идеология служила утешением, своего рода компенсацией за относительно низкий уровень существования и отсутствие многих элементарных практических удобств, характерных для Запада в целом. Требовалось психологическое оправдание трудностей, порожденных централизованной военизированной экономикой и неэффективной бюрократией. И более всего для того, чтобы примирить в сознании русских людей противоречивое сочетание исполненной лишений жизни и огромных пространств, колоссальных природных ресурсов страны, талантов ее великого народа. Наконец, духовные искания и метафизические ценности были выходом для интеллектуального потенциала нации в условиях, когда реакционный правящий режим жестко ограничивал свободу политической деятельности или экономического предпринимательства.
Как бы то ни было, авторитарные традиции, милитаризм, централизованная командная экономика, мессианская идеология, экспансионизм и постоянная конфронтация с Западом не являются неотъемлемой частью русской ментальности или национального характера. Все это – результат особенностей развития и потому может и должно меняться по мере изменения внутренних условий жизни и внешнего окружения России.
В то же время эти традиции способны оживать и получать общественную поддержку на фоне провалов курса преобразований, упущенных возможностей развития по магистральному пути европейской цивилизации, по мере обострения тягот адаптации к переменам в национальном бытии России. Всплеск таких настроений может быть реакцией на несправедливое и неуважительное отношение к стране со стороны других держав, на попытки эксплуатировать ее бессилие и заставить примириться с зависимым и униженным положением. Но подобные настроения не должны превратиться в самодовлеющую силу, которая вновь надолго уведет в тупиковые пути самоизоляции, мессианского фетишизма и военизированного авторитаризма, внутренней стагнации и внешней вражды.
КТО ПОБЕДИЛ СССР?
Как и у остальных империй, у СССР хватало преимуществ, он переживал свои моменты великой славы. Исключая период разгула сталинской опричнины, советская держава, как и другие империи периода расцвета, обеспечивала своим подданным высокую степень стабильности, безопасности и предсказуемости в рамках жестких правил правления. Помимо колоссальной военно-промышленной мощи был достигнут скромный, но весьма удовлетворительный уровень всеобщего и равного здравоохранения, образования, социальной защиты и обеспечения жильем всего многонационального населения. Невозможно отрицать огромные – по самым высоким мировым стандартам – достижения в культуре, науке и технике.
В отличие от большинства других империй, включая царскую Россию, СССР не был побежден или смертельно подорван в большой войне, не распался в результате изнурительных малых колониальных конфликтов, несмотря на трясину войны в Афганистане (1979–1989) и волнения в советских национальных республиках (1989–1991). Исключительное значение имеет то обстоятельство, что, вопреки расхожему мнению, Советский Союз не потерпел поражение в холодной войне. Многих вводит в заблуждение тот факт, что распад империи совпал по времени с завершением глобального военного и идеологического противостояния, но в истории далеко не всегда «после того» равнозначно «по причине того».
Советская империя создавалась и строилась для гонки вооружений, конфронтации и – при необходимости – для войны с остальным миром. Гонка вооружений сама по себе не была ни фактором, прямо подрывавшим экономику, ни причиной распада империи. Она являлась двигателем всего планового хозяйства, ядром общей экономической и техногенной системы, полностью утратившей свою эффективность и привлекательность для массового потребителя к концу 1980-х годов вместе со всем нагромождением политических и идеологических догм, мифов и претензий, подпиравших государственный строй и монопольную власть номенклатуры.
Как показал дальнейший опыт, десятикратное сокращение расходов на гонку вооружений в 1990-е не привело к экономическому росту, а скорее усугубило проблемы, разрушив все отрасли экономики, непосредственно связанные с военным производством. Свободного перемещения капитала, труда и товаров в гражданские отрасли не произошло ввиду системного характера в высшей степени милитаризованной советской экономики, а эта система деградировала, но не подверглась глубокому реформированию после 1992 года.
Рейгановское ускорение гонки вооружений, включая программу Стратегической оборонной инициативы, не нанесло окончательного удара по советской экономике. Советский «адекватный и асимметричный ответ» на военно-технический вызов президента США Рональда Рейгана в начале 1980-х с точки зрения обычного цикла крупных военных программ – исследования, разработка, производство и развертывание – набрал бы полные обороты (и потребовал бы наибольших расходов) не раньше, чем в конце 1990-х годов. Горбачёвская разрядка началась на полтора десятилетия раньше, а оборонные программы, осуществлявшиеся на излете советской эры, были реализацией решений, принятых еще в 1970-е.
Чисто технически СССР мог бы и дальше нести нараставшее бремя военных расходов, но государство до основания разъедала внутренняя эрозия. Несоответствие между всеми без исключения официальными идеологическими догматами и реальной жизнью стало вопиющим. Это порождало у подавляющей части населения апатию и вызывало неверие в режим, лишая его социальной опоры и поддержки. Сам господствующий класс номенклатуры при сложившейся системе «естественного» отбора за редкими исключениями пополнялся кадрами, которые были поражены духом цинизма, карьеризма и стяжательства.
Крах был ускорен научной, технологической и информационной революцией, повлекшей за собой экспоненциальное расширение контактов СССР с внешним миром в 60–80-е годы прошлого века. К концу 1980-х СССР имел 40 тыс. ядерных боеголовок, 5 тыс. баллистических ракет, 60 тыс. танков и 300 подводных лодок, но не смог выпустить ни одного собственного портативного компьютера. Именно это, образно говоря, решило исход исторического спора между «реальным социализмом» и капитализмом. Советская империя была построена как крепость для вечной осады, она не обладала иммунитетом против широких контактов с внешней средой, и эта крепость рухнула, как только осада (или ее восприятие) была снята.
Не Соединенные Штаты, не НАТО и не Рейган развалили двуединый феномен Советского Союза – как государственно-политический строй и как империю. Его низвергло не внешнее давление, а разрядка и попытки внутренних реформ. Михаил Горбачёв освободил Восточную Европу, чтобы поддержать политическое сотрудничество с Западом, а российские демократы освободили другие советские республики, чтобы покончить с правлением Горбачёва. Россия и есть главная держава-победительница в холодной войне, а не США и их союзники, которые лишь оказывали ей вялую и неуверенную поддержку в достижении этой победы.
Именно распад советской экономической и политической системы, а также связанной с ней идеологии предшествовал краху империи, а не наоборот. В этом заключается отличие СССР от Османской, Австро-Венгерской, Португальской и кайзеровской Германской империй. Нельзя провести параллель и с дезинтеграцией Британской, Французской, Голландской и Бельгийской империй, которая не привела к серьезным изменениям в экономической или политической системе метрополий.
Коммунистическая система во всех ее ипостасях – экономической, политической, идеологической – была цементирующим фактором сохранения империи. Вот почему все нынешние призывы российских коммунистов к восстановлению Советского Союза и националистов всех мастей к возрождению царской империи предполагают неизбежный возврат к авторитарному либо тоталитарному режиму и несовместимы с демократией или рыночной экономикой.
ЦЕНА РАСПАДА
Каковы бы ни были причины краха советской империи, для миллионов людей это стало катастрофой: развал государства, утрата национальной идентичности, разлука с родственниками и друзьями, оказавшимися в ближнем зарубежье. В некоторых из бывших республик миллионы жителей внезапно оказались бесправными и беззащитными людьми второго сорта. Вызвал шок воинствующий, порой оголтелый национализм, пришедший на смену интернационализму, который, как правило, был естественной основой повседневных взаимоотношений между простыми людьми всех национальностей в СССР.
Это усугублялось тем, что при советской власти многие границы между республиками кроились и перекраивались совершенно произвольно, без учета исторических моментов, этнических либо экономических связей. Став вдруг государственными, эти границы превратились в силовые линии напряженности, территориальных претензий, националистических спекуляций и трансграничной преступности.
Негативное отношение к этому перевороту усиливалось вследствие того, что у многих отсутствовало ясное представление о причинах ликвидации Советского Союза, проходившей в непохожих для других империй обстоятельствах. Да и республики СССР по-разному отнеслись к прекращению его существования.
Разочарование и смятение населения усиливали последующие события: экономический упадок (в России прежде всего в результате провальной экономической реформы), социальные противоречия, разрушение традиционных связей и коммуникаций, нестабильность и кровавые конфликты в бывших советских республиках и в самой России, потеря скромных, но предсказуемых жизненных благ, не слишком достойное поведение лидеров, в одночасье дорвавшихся до власти, чувство национального унижения из-за потери влияния в мире, нескончаемых внешнеполитических отступлений и поражений.
Все это создало благоприятную почву для оживления русского национализма, поисков национальной идентичности или объединяющей идеи, попыток возродить традиционные концепции и ценности в новых условиях.
Нации еще предстоит по-настоящему осознать, что Россия – это страна, кардинально отличающаяся от Советского Союза, что ее возникновение было вызвано не исторической случайностью, не заговором и не просчетом руководства, – оно было обусловлено объективным ходом событий. А приход к власти Михаила Горбачёва, выдвижение Бориса Ельцина и провал августовского путча 1991 года были лишь субъективными катализаторами глубинных и давно назревших перемен.
Происходящее в последнее время в России свертывание многих демократических норм и институтов вполне созвучно формированию государственно-монополистической, экспортно-сырьевой модели ее экономического развития. Соответственно в настроениях политической элиты, если не в практической политике все более явно звучат неоимперские мотивы.
Вопрос огромной исторической и современной политической важности состоит в том, является ли милитаризированная империя естественной формой существования России, как утверждают сегодня многие сторонники консервативной и националистической идеологии, или же, наоборот, эта модель окончательно изжила себя и, дважды приведя огромную державу к краху, должна быть заменена другой парадигмой. История, как всегда, не дает однозначного ответа. Она изобилует фактами и событиями, которые могут служить доказательствами и того и другого.
Представляется, однако, что военно-имперский путь – это тупиковый маршрут, чреватый угрозой еще одного, третьего (после 1917 и 1991 годов) краха. После него Россия может не подняться уже никогда. Тем более что она стоит перед экономико-политическим вызовом с запада (расширение НАТО и Евросоюза), исламским идеологически-террористическим вызовом с юга, а в перспективе, вероятно, столкнется с военно-экономическим вызовом с востока. Возникнет угроза распада самой России, как и дальнейшего насильственного дробления постсоветского пространства. В этом случае Россию ждет судьба прошлых континентальных империй Европы, но еще с более тяжкими последствиями в нынешний техногенный век, в условиях нарастающих трансграничных угроз нового типа.
Избежать этого можно лишь на пути перехода к инновационной экономической модели, неразрывно связанной с расширением демократических институтов и норм, строительством гражданского общества. Огромная территория и сырьевые запасы России за Уралом – это не вечное системообразующее ядро ее хозяйства, а бесценный ресурс для экономической диверсификации, которая одна только и способна привлечь долгосрочные отечественные и зарубежные инвестиции в промышленность высоких технологий.
Переориентация внешнеэкономических (а значит, и внешнеполитических) связей с Европы на Азию, о которой стало модно говорить в последнее время, – это путь к консервации экспортно-сырьевой модели российской экономики вместе с ее авторитарно-олигархической политической надстройкой, пусть и с демократическими декорациями. Азии не нужна Россия высоких технологий, ей нужна Россия – сырьевое приложение (а также поставщик вооружений и ядерных реакторов – до поры). Авторитарная политическая система тут не только не помеха, но даже своего рода «преимущество».
Среди западных политиков есть различные мнения относительно того, какая Россия им более выгодна. Но совершенно очевидно, что об интеграции с сырьевым придатком не может быть речи. У придатка берут нефть и газ, избегая при этом монопольной зависимости и отгораживаясь военно-политическим брандмауэром от непредсказуемости и неустойчивости авторитарного режима.
Выбор за Россией. Ее переход на инновационную экономику и необходимая для этого продуманная демократизация политической системы неизбежно и естественно поставят вопрос о последовательном сближении, а в более отдаленной перспективе и об интеграции России с Большой Европой. Конкретные формы, сроки и условия этого процесса определит время.
В этом состоит магистральный путь постиндустриального развития России, который только и способен увести ее от незавидной роли отсталого и зависимого поставщика сырья для экономических гигантов XXI века. Лишь на этом пути страна обретет социально-политическую устойчивость, надежную современную оборону и систему безопасности, совместимую с самыми передовыми державами мира. Со своей стороны только вместе с Россией Большая Европа может претендовать в новом столетии на место глобального центра силы, имеющего экономическое, политическое и военно-стратегическое влияние за пределами континента – в Африке, Азии и Латинской Америке.
Не авторитарная военная империя, а великая демократическая европейская держава – таков единственный оптимистический вариант будущего России.
