Контроль над вооружениями помогал сохранять стратегическую стабильность во время холодной войны. Однако после ее окончания понятие стратегической стабильности перестало быть заложником советско-американского противостояния и гонки ядерных вооружений между СССР (Россией) и Соединенными Штатами. В понятие стратегической стабильности стали включаться дополнительные международные игроки и угрозы безопасности. В результате сегодня Россия и США по-разному смотрят на факторы, влияющие на стратегическую стабильность, а границы этого понятия стали размытыми. Вместе с общим пониманием стратегической стабильности исчезло и общее понимание необходимости контроля над вооружениями как фактора, который должен способствовать ее сохранению. Нужен перезапуск стабильности в российско-американских отношениях на нескольких тактических уровнях – или реализация идеи «тактической стабильности» как новой концептуальной основы для двустороннего контроля над вооружениями.
Чем была холодная война?
Большинство исследователей соглашаются с тем, что советско-американское соперничество было центральным вопросом холодной войны, закончившейся исчезновением Советского Союза. Как пишет английский историк Оливер Эдвардс, «термин “холодная война” означает состояние постоянной вражды между двумя державами, которая не перерастает в вооруженную конфронтацию или горячую войну». Сходное определение давал в 1951 г. и будущий лидер британской лейбористской партии Ричард Кроссман: «Определение термина “холодная война” кажется довольно очевидным. Термин описывает тот факт, что мы не находимся в состоянии войны и не находимся в состоянии мира с Советским Союзом, но находимся в состоянии необъявленной вражды». Однако до сих пор среди ученых нет единства в оценках содержания, сроков и причин данной «вражды».
Как пишет американский историк Ури Раанан, «немного терминов использовалось столь непоследовательно, как “холодная война”. В случае почти каждой смены советского руководства после смерти Сталина западные комментаторы говорили о “холодной войне” для описания почти всего, что делалось предыдущим советским правительством, и противопоставляли этому период предполагаемой “разрядки”, который ожидался от новой советской администрации».
Советские исследователи определяли холодную войну как «политику реакционных и агрессивных кругов Запада в отношении Советского Союза и других социалистических стран, а также народов, борющихся за национальную независимость, мир, демократию и социализм». Определение, данное американским философом Роландом Вегсо, делает акцент на идеологическом противостоянии: «Фундаментальный конфликт был не между двумя враждующими идеологиями, а между идеологией зла, с одной стороны, и идеологически нейтральной концепцией универсальной человеческой природы и генерализированной концепцией свободы – с другой».
Еще одной характеристикой периода холодной войны, по мнению британских историков Дэйла Уолтона и Колина Грея, было то, что «большая часть исследований концентрировалась на советско-американской конкуренции в гонке ядерных вооружений». Вместе с тем, продолжают они, фокус на ядерных вооружениях был понятен, но ограничен в способности дать определение термину «холодная война»: «Нужно помнить, что советско-американские отношения никогда не определялись ядерным оружием – ядерное оружие было средством, которое каждая сверхдержава, глубоко не доверяя своему противнику, аккумулировала в огромном количестве. Однако более глубокие причины недоверия были идеологическими, историческими и геополитическими по своему характеру: ядерное оружие не являлось причиной холодной войны – точно так же, как танки и авианосцы не являлись причиной Второй мировой войны».
Существует и множество других определений. Я буду подразумевать под термином «холодная война» период идеологического, военно-политического, экономического и культурного противостояния СССР и США, который продолжался с 1945 по 1991 годы. Данное противостояние не дошло до прямого вооруженного столкновения благодаря наличию у Советского Союза и Соединенных Штатов арсеналов ядерного оружия, способных многократно уничтожить жизнь на Земле.
Стратегическая стабильность во время холодной войны
Как пишет сотрудник вашингтонского Центра новой американской безопасности Элдридж Колби, «стратегическая стабильность возникла как концепция в период холодной войны в рамках усилий по поиску modus vivendi для двух враждующих сверхдержав. Базовой логикой этой концепции была стабилизация биполярной конфронтации путем обеспечения того, чтобы каждая сторона имела возможность эффективного ответного удара даже после попытки первого обезоруживающего удара со стороны противника».
В то же время бывший старший научный сотрудник американского Совета по международным отношениям и колумнист газеты The Washington Post Майкл Герсон считает, что «стратегическая стабильность является – и всегда являлась – широко используемой концепцией без общепринятого понимания. Не существует единого, общепризнанного определения понятия “стабильности”, факторов, оказывающих на нее влияние, или средств измерения уровня стабильности. Соответственно, есть значительные пробелы в понимании в Соединенных Штатах и других странах того, как ядерные державы определяют требования к стабильности». В то же время Герсон подчеркивает взаимосвязь между наличием у СССР и США ядерного оружия и возникновением ситуации стратегической стабильности. В частности, он пишет, что «ключевые идеи, лежащие в основе концепции стратегической стабильности, возникли еще в начале 1950-х, когда и Соединенные Штаты, и Советский Союз начали создавать арсенал атомных бомб». Известный теоретик международной безопасности, профессор Калифорнийского университета Марк Трачтенберг добавляет, что «теория стабильности возникла довольно неожиданно в конце периода правления Эйзенхауэра, или, если быть более точным, в 1959 и 1960 годах».
Дэвид Холловэй, автор бестселлера «Сталин и бомба», называет два признака стратегической стабильности в период холодной войны: конфронтация между двумя сверхдержавами и наличие у них ядерного оружия. По его мнению, «стратегическая стабильность в годы холодной войны определялась в терминах сдерживания: отношения между Соединенными Штатами и Советским Союзом были стабильными настолько долго, насколько обе стороны знали, что каждая способна ответить самым серьезным образом на ядерную атаку противника».
При этом и Холловэй, и ведущие российские эксперты согласны в том, что одним из основных источников определения термина «стратегическая стабильность» в годы холодной войны могли бы служить двусторонние документы по контролю над вооружениями, прежде всего – Договор о ПРО 1972 г. и Совместное Заявление двух стран 1990 года. Холловэй утверждает, что хотя термин «стратегическая стабильность» не используется в Договоре о ПРО, базовые элементы этого термина отражены в преамбуле к нему: «Эффективные меры по ограничению систем противоракетной обороны явились бы существенным фактором в деле сдерживания гонки стратегических наступательных вооружений и привели бы к уменьшению опасности возникновения войны с применением ядерного оружия».
Коллектив российских ученых под руководством Алексея Арбатова в исследовании под названием «Стратегическая стабильность после холодной войны», опубликованном в 2010 г., приводит в пример другой двусторонний документ. В частности, авторы пишут о том, что, согласно названному выше Заявлению 1990 г., стратегическая стабильность – «это такое соотношение стратегических сил США и СССР (или состояние стратегических отношений двух держав), при котором отсутствуют стимулы для нанесения первого удара».
Даже несмотря на то что в 1972 г. и в 1990 г. СССР и США смогли договориться об общем толковании стратегической стабильности, советские (российские) исследователи (как в период холодной войны, так и после ее окончания) имели собственное понимание термина. Как пишет Арбатов, среди них «распространилось определение стратегической стабильности в широком и узком смыслах. В широком смысле стратегическая стабильность рассматривалась как результирующая политических, экономических, военных и других мер, проводимых противостоящими государствами (коалициями), вследствие которой ни одна из сторон не имеет возможностей для осуществления военной агрессии. В узком смысле под стратегической стабильностью понималось состояние стратегических группировок вооруженных сил и военных отношений между государствами (коалициями), характеризующееся примерно равными военными потенциалами, отсутствием попыток одной из сторон изменить военный баланс сил и добиться реализуемого путем военных операций превосходства над другой стороной на достаточно продолжительный период времени».
Документы 1972 г. и 1990 г. демонстрируют, что до окончания холодной войны российские и американские эксперты практиковали «узкое» понимание стратегической стабильности, выделяя две концепции внутри стратегической стабильности – кризисную стабильность и стабильность гонки вооружений. Как пишет Арбатов, «в первом случае подразумевалось, что ситуация является стабильной, когда даже в кризисной ситуации у каждой из противостоящих сторон отсутствуют серьезные возможности и стимулы для нанесения первого ядерного удара. Во втором случае стабильность оценивалась по наличию стимулов для резкого наращивания своего стратегического потенциала».
При этом Трачтенберг, описывая в 1991 г. американский подход к проблеме стратегической стабильности, считал интересным то, «сколько веса продолжает придаваться теории стабильности по сей день», и объяснял это «отсутствием интеллектуально проработанных альтернатив». Ниже я представлю свою точку зрения, согласно которой причина того, что в мире после холодной войны не находится былого места концепции стратегической стабильности, кроется не в «интеллектуальной слабости» западных и российских теоретиков, а в том, что после окончания холодной войны исчезли условия для существования стратегической стабильности в ее «узком» понимании.
Наконец, я склонен согласиться с определением стратегической стабильности в годы холодной войны, данным Арбатовым в упомянутой работе. Тогда стратегическая стабильность была определена как «устойчивость стратегического ядерного равновесия, которое сохраняется в течение длительного периода времени, несмотря на влияние дестабилизирующих факторов».
Контроль над вооружениями в период холодной войны
Английский исследователь Стюарт Крофт в работе, опубликованной в 1996 г., предлагает «широкое» определение понятия «контроль над вооружениями», не проводя границы между контролем над вооружениями, разоружением и нераспространением. По его мнению, контроль над вооружениями включает в себя не только «ограничения на использование и обладание вооружением», но также «договоры о разоружении», «законы военного времени», «ограничения на распространение», «разоруженческие усилия ООН». Взгляд Крофта контрастирует с традиционным подходом, выразителем которого в частности является Хедли Булл, считающийся одним из отцов-основателей контроля над вооружениями. По Буллу, разоружением следует называть «сокращение или уничтожение вооружений», тогда как контроль над вооружениями подразумевает «ограничение, накладываемое на международном уровне, на политику в отношении вооружений, включая уровень вооружений, их характер, развертывание или использование». Я склонен соглашаться с определением, предлагаемым Буллом.
Однако подходы и Крофта, и Булла не противоречат оценке Трачтенберга о том, что «какие бы иные функции ни имел контроль над вооружениями, его основной целью является предотвращение войны». В этом смысле контроль над вооружениями предотвратил эскалацию холодной войны между сверхдержавами в вооруженный конфликт с возможностью применения ядерного оружия. Другими словами, в годы холодной войны контроль над вооружениями помогал сохранять стратегическую стабильность. Как пишет Трачтенберг, в период холодной войны контроль над вооружениями перестал быть самоцелью. Его целью стала стратегическая стабильность, «определяемая как ситуация, в которой ни одна из сторон не стремится к началу кризиса».
Наконец, согласно Крофту, контроль над вооружениями, призванный укрепить стратегическую стабильность, имел (как и сама стратегическая стабильность) два измерения – укрепление кризисной стабильности и укрепление стабильности гонки вооружений. Эта логика работала до окончания холодной войны и перестала работать после ее окончания.
Контроль над вооружениями и стратегическая стабильность после холодной войны
Логика, согласно которой контроль над вооружениями способствует сохранению стратегической стабильности, после окончания холодной войны дала сбой. Это произошло, по моему мнению, по трем причинам.
Во-первых, с точки зрения кризисной стабильности новая Россия в 1990-е гг. больше не рассматривалась Соединенными Штатами в качестве противника, сравнимого с СССР. Любой возможный кризис в отношениях с Россией, возглавляемой демократической администрацией Бориса Ельцина и стремящейся к интеграции в «западный мир», представлял бы собой нечто слишком отличное от, скажем, Кубинского или Берлинского кризисов, просто потому что у России не было бы ресурсов для подобного рода противостояния.
Во-вторых, с точки зрения стабильности гонки вооружений, из-за кризисных явлений в российской экономике США и их союзники в 1990-е гг. могли не опасаться наращивания ядерных вооружений со стороны России. Скорее речь была о том, чтобы уничтожить «излишки» в ядерном арсенале России и обеспечить безопасность оставшегося оружия, чему и были посвящены несколько двусторонних программ сотрудничества.
В результате после окончания холодной войны из-за ухода на второй план в отношениях России и США этих двух элементов – кризисной стабильности и стабильности гонки вооружений – контроль над вооружениями в отношениях двух стран потерял одну из своих функций – сохранение стратегической стабильности. Соединенные Штаты вышли из договора по ПРО, возникли кризисы вокруг договоров РСМД, ДОВСЕ, в сотрудничестве в сфере ядерной безопасности, а также появились новые сферы потенциальной гонки вооружений (включая наступательные операции в киберпространстве, размещение оружия в космосе, стратегические вооружения в неядерном оснащении), практически не покрытые сегодня мерами контроля над вооружениями.
Третьей причиной кризиса в сфере контроля над вооружениями стало то, что после окончания холодной войны само понятие стратегической стабильности перестало быть заложником российско-американского противостояния и гонки ядерных вооружений между СССР (Россией) и США. Обе страны значительно расширили свое понимание стратегической стабильности как с точки зрения географии, так и с точки зрения влияющих на нее факторов. Фактически возобладал тот «широкий подход» к определению стратегической стабильности, который упоминался выше.
От стратегической стабильности к стабильности на тактическом уровне
Российские официальные документы, описывающие текущую стратегию в области внешней политики и национальной безопасности, в настоящее время перечисляют среди факторов, способствующих сохранению стратегической стабильности, не только «действия, направленные на реализацию соглашений в сфере ограничения и сокращения вооружений», но также усилия по предотвращению появления «новых типов вооружений», «сохранению стабильности международной правовой системы», «формированию системы международной информационной безопасности» и «меры по противостоянию природным и техногенным катастрофам». Кроме того, даже санкции, введенные США против России, также называются в числе факторов, создающих угрозу стратегической стабильности.
Что касается Соединенных Штатов, то акцент на роли стратегических ядерных сил в сохранении стратегической стабильности остается актуальным. С другой стороны, Вашингтон считает необходимым выстраивать отношения стратегической стабильности не только с Россией, но и с Китаем, а также с «другими крупными державами». Последняя редакция Обзора ядерной доктрины США 2010 г. гласит: «Учитывая, что Россия и Китай в настоящее время модернизируют свои ядерные силы, а также то, что оба государства утверждают, что программы США по развитию ПРО и конвенциональных ракетных вооружений являются дестабилизирующими, сохранение стратегической стабильности с этими двумя странами будет важным вызовом в ближайшие годы». В то же время целью диалога о стратегической стабильности с Китаем должно быть «предоставление площадки и механизма для каждой стороны для обсуждения их взглядов на стратегии, политики и программы друг друга в сфере ядерных вооружений и других стратегических возможностей».
Очевидно, что и в России, и в Соединенных Штатах сегодня размываются старые (времен холодной войны) географические и содержательные границы концепции стратегической стабильности, в которую начинают инкорпорироваться «другие крупные державы» и «другие стратегические возможности». В отсутствие общего понимания стратегической стабильности, хотя бы на двустороннем уровне, одно из традиционных обоснований для контроля над вооружениями – сохранение стратегической стабильности – исчезает. В то же время появляются новые сферы потенциальной гонки вооружений между двумя государствами, которые до сих пор не покрыты сколько-нибудь существенными мерами контроля над вооружениями, но которые определенно оказывают влияние на стратегическую стабильность. Оказывают потому, что эти новые сферы гонки вооружений, не будучи контролируемыми, могут создать условия, благоприятные для нанесения первого удара.
Учитывая все это, пришло время найти новое обоснование необходимости контроля над вооружениями как фактора, важного для сохранения стабильности в межгосударственных (и прежде всего в российско-американских) отношениях. Перефразируя определение стратегической стабильности, данное Арбатовым, в контексте сегодняшних российско-американских отношений стабильность могла бы быть определена как «устойчивость равновесия стратегических возможностей, которое сохраняется одновременно в нескольких сферах гонки вооружений в течение длительного периода времени, несмотря на влияние дестабилизирующих факторов, с целью уменьшения возможностей для нанесения первого удара».
Такое новое определение стабильности, которая должна поддерживаться одновременно на нескольких тактических уровнях гонки вооружений для достижения общей стратегической цели предотвращения войны, могло бы служить новым концептуальным обоснованием для контроля над вооружениями. В рамках такой концепции «тактической стабильности» и Россия, и США могли бы перезапустить совместную работу по отдельным «тактическим» направлениям контроля над вооружениями и в перспективе включить в эту работу третьи страны.
