После распада Советского Союза прошло четверть века, и стоит ли говорить, как много изменилось за эти годы в общественном сознании, в политике, в экономике. Как правило, годовщина – всегда повод подвести итоги и постараться найти ответы на вопросы: какие именно тенденции получили развитие, что потеряли и приобрели мы сами и наша страна и что дало остальному миру исчезновение великой державы?
Что получил мир?
Чтобы понять, какое влияние на мировую экономику оказал распад СССР, какие глобальные экономические изменения вызвало это событие и ощущается ли его воздействие в наши дни, необходимо не только постараться различить корреляцию и причинность последующих событий, но и выяснить (как в римском праве: post hoc ergo propter hoc или post hoc non est propter hoc), что произошло после события, а что вследствие случившегося.
Согласно теории относительности, результат наблюдения зависит от местоположения наблюдателя, скорости объекта и момента наблюдения. Этот постулат современной физики отчасти справедлив и в отношении макроэкономики. С точки зрения российских экспертов и экономистов, особенно старой советской политэкономической школы, за последние 25 лет в мировом хозяйстве произошли колоссальные изменения – как в производственных отношениях, так и в производительных силах. Революционные преобразования, совершившиеся в структуре собственности и способах производства, в политике и социальной сфере, полностью подтверждают диалектический характер связи «базиса» и «надстройки» в определениях исторического материализма.
И, напротив, на взгляд многих западных коллег, исчезновение Советского Союза с политической карты мира не изменило в глобальной экономике ровным счетом ничего. Ну, действительно, как поставлял СССР на мировой рынок углеводороды, металлопрокат, сырьевые товары, древесину и целлюлозно-бумажные изделия, различное стрелковое и тяжелое вооружение, грузовики и сельскохозяйственную технику, так и продолжает поставлять Российская Федерация. Структура российского экспорта в 2015 г. практически не отличалась от советских внешнеторговых поставок образца 1986 года. Как не был Волжский автомобильный завод конкурентом, например, для BMW, General Motors и Toyota, так и АвтоВАЗ никогда не сможет соперничать с мировыми автогигантами.
Хотя в СССР сразу после войны и была создана третья в мире после немецкой Z4 и американской ENIAC действующая ЭВМ, а программирование и кибернетика всегда оставались на высоте, законодателем мировой «электронной моды» наша вычислительная техника не стала. Американские Intel, AMD и IBM успешно доказывают справедливость закона Мура, удваивая каждые два года количество транзисторных элементов на кристаллах микросхем и увеличивая производительность процессоров. И вовсе не зеленоградское ОАО «Квант», а заокеанские гиганты цифровой индустрии Apple и Microsoft обходят сейчас по рыночной капитализации традиционные корпорации и банки. Место компании в современном мире определяют миллиардные инвестиции, эффективность производства, умелый маркетинг и глобальные спрос, а не прошлые заслуги или научные приоритеты. И таким аргументам западных экономистов сложно возразить.
Исчезновение Советского Союза и последовавший за этим общий упадок промышленности и сельхозпроизводства на пространстве распавшейся страны, а также разрушение производственных связей и цепочек открыли западным производителям новые рынки сбыта. Но лидерство в массовом сегменте здесь осталось за Китаем, поскольку небогатое в целом население стран СНГ, включая Россию, могло позволить себе в основном потребительские товары сомнительного качества Made in China. Евросоюз в целом пока остается крупнейшим торговым партнером России, на него приходится 45% в структуре российской внешней торговли, но в статистике не по союзам государств, а по отдельным странам Китаю нет равных.
Экспорт трудовых ресурсов на Запад оказался более весомым фактором прямого экономического влияния развала СССР на внешний мир, чем даже появление новой конфигурации потребительского рынка. После падения железного занавеса и открытия границ квалифицированную рабочую силу в основном поставляли на Запад государства Центральной Европы, вырвавшиеся из орбиты Восточного блока, а также лимитрофные республики бывшего СССР. Согласно недавним оценкам МВФ, за последние четверть века около 20 млн уроженцев Восточной Европы, в основном молодых специалистов, перебрались в поисках лучшей жизни в Западную Европу и США, что, в свою очередь, усугубило дисбалансы в экономическом развитии между старыми и новыми членами Евросоюза, и даже сейчас продолжает увеличивать разрыв в производительности труда и в доходах на душу населения между развитыми странами и бывшим социалистическим лагерем, включая осколки СССР.
А вот эмиграция непосредственно из самой России в Северную Америку и ЕС оказалось ограниченной. По статистическим оценкам миграционных служб, с 1991 по 1998 гг. Российскую Федерацию покинули около 1 млн человек, а порядка 8 млн примерно в то же время переехали на постоянное место жительства в Россию из бывших союзных республик. И если оставить в стороне миграцию трудовых ресурсов и так называемую «утечку мозгов», то на первый взгляд получается, что распад Советского Союза не оказал значительного влияния на глобальную экономику, и всё в мире развивается именно так, как и должно было развиваться. Появляются новые технологии, меняются отраслевые чемпионы, трансформируются рынки, перенаправляются потоки капитала, увеличивается эффективность использования ресурсов, в том числе и трудовых, и вместе с этим растет общее благосостояние населения планеты. А экономически неэффективные и не адаптируемые к меняющимся условиям системы оказываются нежизнеспособны и остаются в прошлом в полном соответствии с фундаментальными законами рынка. И все это происходит после, а не вследствие исчезновения СССР.
И разве что-то изменилось в естественном ходе событий после 1991 года? Как ни странно, да, мир изменился принципиально, и не только в интерпретации исторического материализма. И изменился он именно потому, что с политической карты исчез Советский Союз. Более того, эти перемены продолжаются и могут привести к самым неожиданным последствиям и для мировой экономики, и для общего миропорядка.
Идеология как спутник экономики
Экономическая наука старается отделить знания об экономике от идеологии, поэтому рассматривает далеко не все аспекты человеческой деятельности, и к тому же пытается все измерить в денежном эквиваленте. Чтобы понять и оценить глобальные трансформации, произошедшие с момента распада СССР, следует взглянуть на геополитические и геоэкономические процессы и обратить внимание на роль философии и идеологии, а также на теорию мир-экономики и мир-системного анализа.
Не всякий экономический провал приводит к смене политических моделей или даже к краху государственности. К тому же тысячелетний исторический опыт показывает, что экономика и естественные потребности людей далеко не всегда первичны для обществ и государств. В основе политических и идеологических доктрин, миропонимания и системы знаний, ценностей и взаимоотношений находится философия, которая как раз и создает цели, идеалы и нормы.
Философия выше любых законов экономики. Она формирует идеологию, а идеология, в свою очередь, вырабатывает систему ценностей, императивы общественной жизни, механизмы контроля и средства реализации целей, то есть политические доктрины. Политика связана с идеологией не меньше, чем с экономикой, потому что идеология, в том числе и религиозная, служит для объяснения социальных, экономических и политических реалий, процессов и действий. Тоталитарные идеологии могут как ускорять развитие отдельных стран и регионов, так и действовать вопреки экономическим законам и формировать заметные дисбалансы. Экономика подчиняется идеологии не только в тоталитарных обществах. И социализм, и консерватизм, и либерализм – определенные наборы идейно-политических и экономических программ.
Когда марксистско-ленинская философия победила на 1/6 части суши и распространилась на территориях, попавших в орбиту влияния СССР, то началось (не считаясь ни с какими затратами и лишениями) не только строительство светлого коммунистического будущего, но и борьба за идеологическую гегемонию в мире. Ответом стал антикоммунизм, правые и ультраправые доктрины, такие, например, как фашизм или – позже – маккартизм. Философия и идеология национал-социализма ввергла страны Старого Света в пучину кровопролитной войны, а затем началась холодная война Советов с Западом и гонка вооружений. Экономика, конечно, никуда не делась, но в определенные периоды прошлого века она становилась вторичной по отношению к политике и идеологии. Сегодня можно лишь сокрушаться о миллионах жертв, экономических, культурных и духовных потерях и упущенных возможностях.
После Второй мировой войны сформировался баланс сил, определявший геополитические правила и условия, при которых ни один из противоборствующих лагерей не смог бы добиться стопроцентной гегемонии в политике, экономике, мировой торговле, в военной и идеологической сферах. Советский Союз стал одним из полюсов силы, однако затем потерял эффективность в экономической и политической областях и утратил свои позиции. А вот конкуренция философских, культурных и научных идей капиталистического и социалистического миров на протяжении большей части ХХ века стимулировала глобальный научно-технический прогресс и социально-экономическое развитие, пусть и в условиях крайне опасного противостояния.
Послевоенным миропорядком управляли политики, пережившие в молодости ужасы войны. В какой-то момент, после неоднократных «проб сил», был провозглашен принцип мирного сосуществования двух систем. Началась разрядка, и никто уже не собирался устраивать мировую революцию или уничтожать марксизм-ленинизм, обращая в прах города и страны. Но при этом многое приходилось создавать самим, так как далеко не все можно было взять или купить в противоборствующем лагере. Существовали стимулы совершать научные открытия, придумывать технологии, производить продукцию и трансформировать социокультурное пространство. Вынужденное «импортозамещение» в биполярном мире запустило индустриализацию в одном лагере и дало мотивацию качественного развития в другом. И можно сказать, что достижения и прорывы в науке и технике второй половины прошлого века, включая космос, атомную энергетику и информационные технологии – результат той самой вполне здоровой конкуренции, а не только рыночных факторов спроса и предложения.
Правда, роль государства и партийных структур в советской экономике была очень высокой. При ограниченности ресурсов не законы свободного рынка, а экономический дирижизм обеспечивал выполнение определенных задач, целесообразность которых осталась в прошлом.
Так или иначе, Советский Союз сыграл заметную роль в цивилизационном развитии человечества. И вот в 1991 г. этот полюс силы исчез, мир превратился в однополюсный. И как в физике магнитный монополь существует лишь гипотетически в теориях великого объединения всех фундаментальных взаимодействий, так и в единственном оставшемся мировом центре силы возникла идея абсолютной гегемонии.
Звездный час неолиберализма
История развития капитализма и экономическая практика последних столетий показывают, что государства, добившиеся мировой гегемонии, становятся активными сторонниками глобального либерализма, естественно, к своей выгоде. Соединенные Штаты исповедуют сейчас тот же самый либеральный подход и принципы свободного перемещения капиталов, товаров и трудовых ресурсов, что и Голландия после Тридцатилетней войны (1618–1648) или Великобритания, ставшая мировым гегемоном к середине XIX века.
Превосходя остальные страны в экономической эффективности и обладая контролем над мировыми финансами, США, как в свое время Британия, крайне негативно относятся к каким-либо ограничениям в международной торговле. Они стремятся активно поддерживать все либеральные силы, явно или неявно вмешиваясь в политические процессы в других государствах, следуя собственным корыстным интересам с целью добиться экономических преимуществ в обмен на политическую или идеологическую поддержку либеральных правительств и парламентов как отдельных стран, так и государственных объединений.
При этом идеологическая основа для получения экономической выгоды может опираться на общечеловеческие моральные и нравственные принципы, как, например, международная борьба с работорговлей в середине XIX века, когда военные корабли европейских держав и Соединенных Штатов досматривали все суда, идущие из Западной Африки в сторону Америки. А была еще Гражданская война в США и отмена рабства. Аболиционизм затронул британские и французские колонии, Бразилию и Индокитай. Но мало кто знает, что истинной целью организованного Британской империей движения за отмену рабства были меркантильные интересы британской Ост-Индской компании, производившей хлопок в Индии. Гражданская война в Соединенных Штатах и прекращение поставок африканских рабов на хлопковые плантации в Америке позволили Великобритании на какое-то время стать основным производителем хлопка в мире и лидером текстильной промышленности. А бесчеловечная эксплуатация населения Индии на таких же плантациях никого в цивилизованной Европе не волновала.
Спустя полтора столетия «весь цивилизованный мир» рукоплещет идеям демократии, общечеловеческих ценностей, политкорректности, толерантности к секс-меньшинствам и адатам мигрантов, а также борьбе с «кровавыми диктаторами», такими как Милошевич, Хусейн, Каддафи и Асад, и к сдерживанию с помощью санкций «агрессивных амбиций» Ирана и России. И мало кого волнует цена такой борьбы за всеобщую демократию и экономические потери от санкций.
Как показывает теория мир-системного анализа, при достижении гегемонии одной из держав в мировой экономике заканчивается свободное движение факторов производства и независимость рынков и начинается контролируемое вмешательство политических и монетарных властей гегемона в глобальные экономические процессы. Уход СССР с геополитической сцены, повлекший за собой распад биполярной системы международных отношений, как раз и стал основным фактором влияния на глобальную экономику.
Мировое лидерство и в экономике, и в политике прочно удерживают Соединенные Штаты. Хотя суммарный номинальный ВВП Евросоюза чуть больше американского, а китайская экономика за последние пару десятилетий выросла в 4 раза, на США приходится 22,5% мирового ВВП, есть еще и американские корпорации, чья производственная активность вынесена в третьи страны, а бюджеты превосходят финансовые возможности большинства государств.
Борьба за идеологическую гегемонию также закончилась победой Соединенных Штатов. После 1991 г. главенствующей идеологией на планете стал американский неолиберализм – концепция, декларирующая принципы демократии, открытых рынков, свободной конкуренции и социальной справедливости, но при этом поддерживающая жесткий протекционизм, социальный интервенционизм, вмешательство государства и важных негосударственных акторов в деятельность рынков, а также подмену международного права и межгосударственных институтов понятийными критериями толерантности, прав человека и либеральной морали.
Геополитические просторы XXI века включают экономические и информационные пространства, контролируемые гегемоном через систему экономических и политических отношений и управление механизмами распределения ресурсов и факторов производства. Доктрина неолиберализма подразумевает также, что государство-гегемон и его корпорации контролируют передовые технологии и устанавливают свои международные стандарты при одновременной глобализации торговли и свободном доступе на потребительские рынки всего мира. Этим и объясняются успехи тех же Apple и Microsoft.
Согласно концепции неолиберализма, «невидимая рука рынка» сама разберется, кто, когда и где будет производить продукцию, кто – поставлять для этого сырье и трудовые ресурсы, а кто в конечном итоге получит прибавочную стоимость и прибыль. Периферии глобального мира остается сырьевая специализация или монокультурные виды производства в полном соответствии с «принципами свободного рынка», которые фокусируют внимание на отдельных «конкурентных преимуществах» (например, больших запасах нефти и газа или свободных трудовых ресурсов) и подменяют собой экономическую политику более слабых, чем США, стран.
Таким образом, классические подходы Кейнса и Шумпетера, когда отдельные государства сознательно делают выгодными инновации и промышленное развитие на своих территориях, которые успешно реализовывались в биполярном мире прошлого, сейчас отодвинуты в сторону диктатом неолиберальной доктрины. И лишь те из развивающихся стран, которые смогли отказаться от следования рекомендациям МВФ и Всемирного банка (так называемого Вашингтонского консенсуса), демонстрируют сейчас заметные экономические успехи.
А сам неолиберализм в последнюю четверть века затормозил, как это ни парадоксально, развитие целого ряда стран и регионов, усугубил неравенство и дисбалансы и стал причиной повторяющихся время от времени региональных и глобальных экономических и финансовых кризисов. Один только кризис 2008 г., вызванный проблемами американской ипотечной системы, согласно докладу МВФ, стоил мировой экономике около 4 трлн долларов. И это тоже цена распада СССР и исчезновения биполярного миропорядка, которую приходится платить всем.
И вновь продолжается бой
Дальше могут начаться куда более опасные последствия того, что Советский Союз не смог трансформироваться и перестроить свою экономику, а просто ушел со сцены. Глобальный либерализм начинает сдавать позиции. Несимметричное разделение труда и неэквивалентный обмен между гегемоном, сформировавшим этот новый экономический миропорядок, и периферийными государствами создают напряженность и раскачивают созданную за 25 лет систему. Экономические кризисы, общее замедление роста и сокращение инвестиций в развивающиеся страны снижают для них преимущества глобализации и заставляют задуматься о политике протекционизма и переходу к неодирижизму и неоклассической модели Шумпетера. Азиатский регион показывает высокие темпы экономического роста и серьезные мобилизационные возможности. Впереди борьба за стратегическое доминирование и создание новых мировых институтов.
Формируются новые полюса силы и экономические лидеры, способные в будущем бросить вызов гегемонии Вашингтона. И здесь уже вступают в силу факторы длинных экономических циклов и смены технологических укладов (так называемые циклы Кондратьева). Пока мир живет в существующей финансово-экономической системе, доминирующая держава определяет правила игры и следит за их выполнением остальными странами. Но, как отмечал в своей теории мир-системного анализа Иммануил Валлерстайн, «государство теряет гегемонию не потому, что слабеет, а потому, что другие набирают силу».
Как только дальнейшее развитие мировой экономики запустит новый кондратьевский цикл и начнется перераспределение потоков капитала и факторов производства, мгновенно появятся новые претенденты на доминирование. А на смену победившей глобализации придет эпоха национального эгоизма, разрушения прежних союзов, системы международных отношений и глобальной безопасности. Державы-претенденты сформируют вокруг себя новые военно-политические союзы и лимитрофные образования, а мир окажется в ситуации, похожей на ту, что сложилась перед Первой мировой войной. Войны за передел геополитических пространств уже начались, но ведутся они вдали от основных территорий великих держав и пока чужими руками, в том числе и с помощью радикальных террористических группировок.
Но ядерное оружие никуда не делось. Если достигнутый между СССР и США в ХХ веке ядерный паритет практически на 100% гарантировал сохранение мира, а взаимный контроль стремился предотвратить распространение ядерных вооружений и технологий в третьи страны, то теперь, когда державы по всему миру вдруг начинают заявлять о своих амбициях и собственной безопасности, риски новой общемировой гонки вооружений и ядерного конфликта возрастают. И очень сложно сказать, готовы ли современные политики и экономические системы к таким рискам. И это тоже последствие исчезновения Советского Союза.
Россия в этом меняющемся мире может сделать только одно: сосредоточиться на собственных национальных интересах в наступающую эпоху нового меркантилизма и любой ценой сохранить за собой важнейшее место в системе международной безопасности, доставшееся в наследство от СССР.
