Недавно в Пекине мне пришлось выступать на конференции с интересным названием: «Гармония цивилизаций и благосостояние для всех: ценности и порядок в меняющемся мире». Тема эта – серьёзный вызов для тех исследований мировой политики и её философской интерпретации, которые, несмотря на все перипетии XX и начала XXI столетия, не потеряли полностью присущего веку XIX исторического оптимизма.
Лично у меня понятие «гармония» тесным образом связано с бессмертными словами древнегреческого философа Гераклита: «Расходящееся сходится, и из различных тонов образуется прекраснейшая гармония, и всё возникает через борьбу». Если мы обратим взор на современную нам мировую сцену, то увидим, как всё шире, мощнее и острее действует вторая часть вышеприведённой формулы Гераклита – о неизбежности борьбы. Что же касается «прекраснейшей гармонии», то её различные тона пока складываются явно не гармонично. По меньшей мере – в настоящее время.
Между тем, термин «гармония» всё чаще появляется в словаре различного рода дискуссий политологов и в повестке дня авторитетных международных форумов. Хотел бы напомнить, что на Валдайском форуме, который проходил в конце прошлого месяца в Сочи с участием Президента России, это ласкающее душу слово оказалось одним из ключевых. В своё время Виктор Гюго написал: «Можно сопротивляться вторжению армий, нельзя сопротивляться вторжению идей». Видимо, идея, содержащаяся в слове «гармония», становится в наши дни всё более востребованной.
Почему? Хаос, нарастающий после крушения в конце прошлого века так называемого «биполярного мира», становится всё более опасным, а, следовательно, нетерпимым для тех, кто эталоном гармонии считает порядок. Этот хаос даёт о себе знать во многих сферах и на многих уровнях. Развитие событий во второй половине XX столетия ясно показало, что попытка построить мировой порядок на одномерном идеологическом противостоянии, подкреплённым балансом сопоставимых по мощности ракетно-ядерных потенциалов огромной разрушительной силы – несбыточная иллюзия. «Биполярный мир» стал на практике распадаться уже в момент его создания. Достаточно вспомнить конфликт Сталина и Тито и отход Югославии от других социалистических государств. За этим последовали всё более острые советско-китайские разногласия. А на «другой стороне» военную организацию НАТО покинул лидер Франции генерал де Голль вместе со своей страной.
Промежуточным этапом между ложной биполярной гармонией и вполне реальным хаосом стала конфигурация «стратегического треугольника», сложившаяся в конце 60-х — 70-х годах прошлого века после исторического визита Генри Киссинджера в Пекин. Между прочим, анализу этой конфигурации и её долгосрочным перспективам я посвятил свою докторскую диссертацию.
Вскоре, однако, появились и другие центры силы и влияния. Мир, по мнению многих аналитиков, стал превращаться в многополярный. Появление и активизация на международной арене новых «полюсов силы» многими оптимистами воспринимались весьма позитивно. Эту формулу они рассматривали как фундамент для всё более прочной всемирной самоорганизации, иными словами – современного миропорядка, рассчитанного на длительную перспективу. Однако на начальном этапе нынешнего столетия всё более очевидно, что оснований для подобного оптимизма весьма немного.
Сдвиги, происходящие в технологии, в новых типах ведения военных действий, перспективы ядерного распространения, стирание граней между войной и миром в действиях как государственных, так и негосударственных субъектов мировой политики ведут к тому, что многополярный мир превращается на наших глазах в мир, всё более дезорганизованный и хаотичный. Он существует как бы в двух плоскостях. На поверхности мы создали в высшей степени разветвлённое и рациональное мироустройство. В нём действуют ведущие международно-политические структуры – ООН, Мировой банк и т.д. Все они имеют основополагающие правовые уставные документы. Функционируют также солидные региональные и субрегиональные структуры. Постоянно работают и институты, сфокусированные на различных секторах человеческой деятельности. На этом уровне наш мир даже чрезмерно организован. И я понимаю тех наблюдателей, которые склонны считать бесконечные и многочисленные структуры всемирной бюрократии чем-то самодовлеющим, крутящимся, как белка в колесе, но зачастую дистанцированным от решения реальных проблем.
В результате, эти самые насущные человеческие проблемы предоставлены самим себе и становятся жертвами беспринципных и бессодержательных компромиссов в условиях нарастающего хаоса. В этом хаосе и броуновском движении победителем становится далеко не всегда самый сильный в традиционном смысле слова. Перед нами – последний яркий пример того, как довольно второсортный шантажист одерживает блестящую победу и навязывает свою волю сразу нескольким традиционно наиболее влиятельным государствам мира, застенчиво кивающим друг на друга и не желающим брать в руки «горячую картофелину». Долгосрочный эффект этой неудачи очевиден – нарастающий хаос и связанные с ним опасное своеволие современных азартных геростратов.
Энтропия мирового порядка тесно связана с важными переменами, происходящими в постиндустриальном и, как считают некоторые, посттехнологическом мире. В последнее время мы наблюдаем подъем национал-консервативного популизма во многих странах и районах планеты. Оно вызвано самыми разными экономическими, социальными и политико-идеологическими причинами. Но в интегрированном виде можно сказать, что имеет место обострение диспропорций и противоречий внутри социума многих стран на разных континентах, и попытки пассионарных политиков нарастить на этих диспропорциях политический капитал, ссылаясь при этом преимущественно на глобальные и макрорегиональные факторы и обстоятельства.
В Соединённых Штатах мы с удивлением столкнулись с «феноменом Трампа». Он и его группа с органичной для американцев грубоватой откровенностью выразили чувства значительной части своих соотечественников, которым глубоко наплевать на весь мир, если решение проблем этого мира негативно отражается на сегодняшнем содержимом кошелька тех людей, которые формируют их электорат. Консерватизм для Соединённых Штатов – специфическое сочетание изоляционизма внутри и бесцеремонности вовне. Разумеется, в чистом виде ни нынешняя, ни какая-либо иная власть в Вашингтоне не может позволить себе полного возврата в прошлое. Но какое-то время пококетничать с собственным народом и попугать младших партнёров нынешний американский президент вполне может. А то, что происходит в Америке, имеет, конечно же, отзвук повсюду в мире.
В Европе обострился конфликт между «сильными» и «слабыми» участниками столь непомерно расширившегося объединения, как ЕС. Причём и те, и другие свои политико-пропагандистскую активность проявляют в одном и том же неотрадиционалистском идеологическом оформлении. На Золотой век в прошлом кивают и активисты Брексита в Великобритании и правые оппоненты Ангелы Меркель в Германии и «евроскептики» в Польше, Чехии, Австрии и Венгрии.
В исламском ареале – наиболее активной силой является апелляция к «истинным ценностям» мусульманского фундаментализма, к готовности на любые жертвы свои и чужие во имя того, что якобы было идеальной идентичностью в более или менее далёком прошлом.
В России также ощущается нарастающее влияние неоконсервативных настроений. Поиски самоиндефикации в историческом прошлом ведутся активно. Дискуссия развивается в основном вокруг того, какое прошлое исторической России правильнее всего считать эталонным. В кругу экспертов-китаеведов очень часто встречается суждение о том, что в китайских публикациях последнего времени уделяется большое внимание подобной проблематике применительно к Китаю.
И тут мне в голову приходит ещё одна часть мудрого изречения Гераклита: «Расходящееся сходится». Действительно, если в разных странах – больших и малых – носителях различных культур и разных традиций, расположенных на разных континентах, происходят сопоставимые социально-политические и общественные процессы, речь, по-видимому, идёт о глобальном явлении.
И хотя одним из основных компонентов этой всемирной тенденции является большее внимание к самим себе, поиски решений собственных актуальных проблем внутри своих пределов, своими собственными ресурсами, обращая меньшее внимание на координацию усилий с другими странами, на регионализацию и тем более глобализацию – этот процесс парадоксальным образом глобален по своей природе. Видимо, мы имеем дело с серьёзными переменами в системе ценностей и приоритетов на общечеловеческом уровне.
Откат к традициям, попытка отгородить свои интересы и сконцентрироваться на самом себе обычно происходит тогда, когда человек, страна, наконец, человечество ощущает серьёзную неуверенность в будущем, опасность, повышенную тревогу. Если мы слышим: «вернём Америке величие» или «вернём Англии идентичность», значит имеет место острое переживание в связи с отсутствием чего-то такого, без чего национальный социум чувствует сиротство и неприкаянность, воспринимается утерянным.
Это не пустой страх и не психоз «на ровном месте». Мир действительно резко меняется. Так резко, как, возможно, никогда прежде. За более или менее понятными экономическими демографическими, миграционными процессами стоят совершенно новые и менее привычные глобальные изменения.
Что делать с практически неминуемым ядерным распространением? Что делать с ситуацией, когда новые перспективы в области развития вооружений, информатики, биотехнологий уравнивают в ряде ключевых аспектов крупных международных субъектов со средними и даже небольшими, а это ведёт к превращению системы международных отношений из олигархической в охлократическую.
А за всем этим маячит вопрос о возникновении, а в перспективе опаснейшем расширении трещины между прогрессом и гуманизмом, который навеян оглушительными успехами в области совершенствования искусственного интеллекта. Уже задаётся вопрос: а уживутся ли гармонично человек и создаваемое им в рамках одной цивилизации? Каким должен быть уровень и конкретные формы международной (в частности, межгосударственной) кооперации для того, чтобы справится с этой надвигающейся на человечество проблемой?
По-видимому, в настоящее время система международных отношений превращается из многополярной в значительно более плюралистическую и хаотическую. Скорее всего, в течение некоторого времени именно таким будет международно-политическое лицо современного неоконсерватизма. Надолго ли?
Мне кажется, что не очень надолго. Реальности современного мира, перспективы его выживания, более или менее оптимистический сценарий будущего для человека и человечества очень трудно представить себе без нового мощного прилива глобализации. Только на этом пути возможно воплощение в жизнь гераклитовой формулы о «прекраснейшей гармонии». Или второго издания (исправленного и дополненного) «нового политического мышления».
