Вынесенная в заголовок русская поговорка из мафиозного лексикона хорошо подходит к ситуации, в которую попала Великобритания после референдума о членстве в Европейском союзе. Победный клич противников ЕС «Вернем себе контроль!» обернулся цугцвангом мучительных переговоров об условиях выхода.
Договоренность, которой удалось достичь с Брюсселем Терезе Мэй, не нравится никому – ни сторонникам брекзита, ни тем, кто хотел бы остаться в единой Европе. Причины недовольства, понятное дело, диаметрально противоположные, что и держит правительство на плаву. За два с лишним года пребывания в должности премьер-министр пробуждала у наблюдателей разные чувства – от доверия и надежд до презрения и жалости, сейчас она скорее вызывает уважение: хозяйка Даунинг-стрит, 10 демонстрирует силу характера и твердость нервов, находясь в отчаянном положении. Остальные фигуранты сложившейся коллизии производят какое угодно впечатление, но только не солидных, ответственных государственных мужей и жен.
На континенте происходящее будит разноречивые чувства. Британские политические конвульсии служат пугающим назиданием тем внутри ЕС, кто летом 2016 го задумался, не повторить ли кунштюк Лондона. А ведь Великобритания – третья по величине экономика в Союзе, что уж говорить о гипотетических поползновениях меньших игроков. Евроскептики по всей Европе – от Будапешта и Варшавы до Рима и Парижа, – сколь популистски они ни были бы настроены, не рискнут ставить вопрос об экзите.
У этого, однако, есть и другая сторона. Пафос евроскептиков теперь нацелен на трансформацию ЕС, его возвращение к «старому доброму» европейскому сообществу. Тому, в котором существовали Общий рынок и экономическая координация, но не было надгосударственной политической власти и тотального регулирования. Рост поддержки партий, чьи лозунги сочетают национал-самобытность и отторжение правящих элит, фиксируется на каждых выборах в любой европейской стране. Согласно исследованию, проведенному по заказу газеты The Guardian, за 20 лет база популистских партий расширилась почти в четыре раза, достигая теперь четверти европейских избирателей. Предстоящих в мае следующего года выборов в Европарламент умеренные круги ждут едва ли не с ужасом. Партии же антиистеблишмента, вдохновляемые неугомонным экс-стратегом Трампа Стивом Бэнноном, намерены согласовывать свои действия во время кампании и после, чтобы обрести реальное влияние в главном представительном органе Евросоюза. И начать менять его в соответствии со своими представлениями.
Есть еще один аспект хаотического брекзита для континента. Хотя в Брюсселе и других столицах убеждены, что Великобритания пострадает от него гораздо больнее, он ударит и по всей европейской экономике. В Европе сейчас нет сильных политических лидеров, которые могли бы быть уверены в том, что легко справятся с кризисом. Меркель уходит. Рейтинг Макрона близится к тому, чтобы побить антирекорд его предшественника Олланда. Не теряет поддержки Сальвини, но Италия в таких долгах, что связать ему руки несложно. Социалистическое правительство Испании мужественно противостоит тренду на исчезновение сильных левых партий, но едва ли способно брать на себя общеевропейские функции. Если к вороху проблем добавятся и последствия отчаливания Великобритании, все только больше запутается.
Наилучшим выходом для Евросоюза, вероятно, стал бы повторный референдум, на котором британцы, если верить свежим опросам, скорее всего, проголосовали бы за членство. Но, во первых, гарантий результата никто не дает – раздражение на Брюссель очень велико. Во вторых, он станет позором для Великобритании, которая поставит себя в ряд малых стран, – это в Словакии, Ирландии или Дании гражданам предлагали переголосовать «неправильное» решение. Да и масштаб дискредитации политической системы трудно будет переоценить. Скорее, договоренности с ЕС никто уже всерьез корректировать не будет, брекзит состоится на этих или почти этих условиях, и осуществит его правительство Терезы Мэй. Потом развернется новый раунд борьбы, возможны внеочередные выборы и прочее. А вот будущие отношения Лондона с Евросоюзом будут уже больше зависеть от того, каким он станет. Потому что после ухода Великобритании, как бы он ни был организован, для нее наступит ясность. А вот на континенте решающие процессы только начнутся.
