Дональд Трамп завершает 2025 г. на той ноте, на которой начал. На новую должность специального посланника президента США по Гренландии он назначил убеждённого сторонника Джеффа Лэндри, губернатора Луизианы. Последний видит свою задачу в присоединении этой автономной административной единицы в составе Дании к Соединённым Штатам. Трамп высказал такое желание ещё до инаугурации, и он не отступается.
Как это согласуется с международным правом, спрашивать бессмысленно. Трампа мелочи не интересуют. Представить себе исполнение намерения не получается. Дания в ярости, на острове большинство населения против, а вообразить силовой захват земли одного члена НАТО другим фантазии не хватает. Взаимоотношения Вашингтона и Копенгагена оставались бы отдельно взятым курьёзом, если бы за гренландским сюжетом не угадывались изменения, происходящие в структуре международных отношений.
Соседство как таковое, конечно, существенно, взаимодействие с сопредельными государствами – нормально, но это не догма. Даже в экономическом смысле, а уж в политическом-то – совсем.
Администрация Трампа отказалась от такой концепции. Сначала – в риторике: в начале года Белый дом заговорил о притязаниях на Гренландию, Канаду и Панамский канал как стратегически важные зоны. Потом – в действиях: осенью началось откровенное давление на Венесуэлу с принуждением к добровольной смене режима. Наконец, в декабре – концептуальное оформление. Стратегия национальной безопасности США официально провозгласила «доктрину Монро в прочтении Трампа» основным принципом внешней политики.
Доктрина пятого президента США Джеймса Монро оглашена более двухсот лет назад и подразумевает защиту Западного полушария от вмешательства со стороны европейских держав. Несмотря на антиколониальный пафос, она считается наиболее ярким проявлением подхода, основанного на разделе сфер влияния. Соединённые Штаты заявили претензию на неприкосновенность для других стран своего «заднего двора» – Южной Америки.
Помимо политических причин у этого сдвига был и ещё один значимый источник – пандемия.
Чем длиннее цепочка поставок и связей, тем быстрее она прерывается форс-мажором. И хотя мир постепенно отошёл от шока, осадок остался заметный. При стратегическом планировании эпизод с внезапным прекращением дальних международных коммуникаций впредь всегда будет учитываться. А причинами такого прекращения, как мы увидели уже после ковидной страды, могут быть военно-политические и геоэкономические конфликты, логика которых определяется безопасностью в широком смысле, а не рыночной целесообразностью.
2025 г. может, пожалуй, рассматриваться как веха на пути к пересмотру прежней иерархии приоритетов. Теперь она строится «от земли» (соседи, регион, потом уже всё остальное), а не «с небес» (держава-гегемон, её институты, охватывающие мир, система союзников по всему земному шару и т.д.).
Израиль, который пытается силовым образом перекроить весь Ближний Восток для обеспечения своей безопасности. Турция, делающая ставку на трансрегиональное распространение под лозунгом «тюркского мира». Есть и другие примеры. Короче говоря, территория имеет значение, а с ней новым цветом расцветает и классическая геополитика.
Мир, устроенный так, не обещает стабильности, но характер вызовов меняется. В российском случае сопредельное пространство, которое для нас значит заведомо больше, чем всё остальное, очевидно, – то, что наиболее точно описывается понятием «ближнее зарубежье». Но работать здесь в постглобальную эпоху конкуренции сфер влияния предстоит во многом учиться заново. И с окончанием СВО начнётся качественно иной этап.
Российская газета
Автор: Фёдор Лукьянов, главный редактор журнала «Россия в глобальной политике».
