Европа много рассуждает о том, что нужно готовиться к войне, но реальных шагов в эту сторону пока не делает. Чтобы вести большую войну, Запад для начала должен многое восстановить. И восстанавливать это придётся с чистого листа. О деиндустриализации и её последствиях Фёдору Лукьянову рассказал Илья Крамник, научный сотрудник Национального исследовательского ИМЭМО им. Е.М. Примакова, в интервью для передачи «Международное обозрение».
Фёдор Лукьянов: Как в Европе проявляется реальная подготовка к войне с Россией, помимо воинственных бравурных высказываний?
Илья Крамник: В основном пока что именно в бравурных высказываниях. Если мы посмотрим на реальные шаги – на укрепление военной промышленности, строительство новых заводов, на разработку и подготовку производства новых образцов вооружений военной техники или запуск серий старых образцов военной техники, – мы увидим, что дел значительно меньше, чем слов.
Европа много рассуждает о том, что нужно готовиться к войне, закупаться, увеличивать расходы и так далее, но реальных шагов в эту сторону пока не делает. Те планы, что были приняты ещё в 2022 г. – начале 2023 г., в основном срываются. Как это будет преодолеваться дальше, мы пока сказать не можем, но объективно перед Европой есть немало препятствий, не позволяющих в обозримом будущем подготовиться к большой сухопутной войне.
Фёдор Лукьянов: Какие направления самые проблемные?
Илья Крамник: Сейчас Европа должна готовиться к большой сухопутной войне фактически с чистого листа. Если мы откатимся на сто лет назад, вспомним мировые войны и их основных игроков – с одной стороны, Германская империя, Австро-Венгерская империя, с другой, Франция, Россия, Великобритания, пусть даже Италия, – это будут в первую очередь мощнейшие промышленные державы, безусловные лидеры по соответствующим возможностям, обеспечивавшие значительную часть промышленного потенциала планеты. Благодаря этому они имели возможность быстро оснащать оружием большое количество войск, поддерживать эти войска на фронте, развивать армии на постоянной основе. И даже тогда, как мы помним, постоянно не хватало оружия. Первая мировая сразу же показала, что предвоенные оценки потребностей и расхода тех же снарядов были заниженными. Так или иначе – им было за счёт чего компенсировать разницу между мощностями и потребностями, было за счёт чего наращивать эти мощности.
Великая депрессия, которая подкосила экономики многих западных стран в начале 1930-х гг., не привела к тому, что заводы исчезли – многие просто поменяли хозяев, стали производить другую продукцию. Ряд стран сменили рынки, но, так или иначе, оставалась промышленность, на основе которой разворачивали военное производство уже к началу Второй мировой. США, которые отметились и во время Первой мировой, Советский Союз и крупнейшие европейские страны определяли техническое лицо и Второй мировой. Сейчас ситуация совершенно иная.
Долгое время после окончания холодной войны Европа активно деиндустриализировалась. Мы помним нашу собственную деиндустриализацию в 1990-х гг., но оборонная деиндустриализация Европы была намного шире. Условно говоря, у нас в Нижнем Тагиле танковый завод остался и в Омске остался, хотя и прекратил производство танков, но завод-то на месте. А вот у англичан их танковый завод в городе Лидсе был закрыт, распродан, его мощностей просто больше не существует. Там сейчас совсем другой бизнес, в основном торговый, и танкового производства в стране, создавшей первый танк, нет. И сталелитейной промышленности в Великобритании тоже нет. Поэтому ждать в этой ситуации, что Великобритания внезапно развернёт крупносерийное производство танков в ближайшие годы, невозможно.
Это лишь один пример, но таких примеров, когда серьёзная деиндустриализация оборонной промышленности и промышленности вообще в связи с её переносом в другие регионы за последние три десятка лет становится главным препятствием для наращивания каких-то мощностей сегодня, достаточно много. Поэтому сейчас, например, Южная Корея делает больше техники и вооружений сухопутных войск, чем весь блок НАТО вместе взятый.
Фёдор Лукьянов: Что насчёт демографии и человеческого ресурса?
Илья Крамник: Раньше и демография была совсем другая. Это была Европа с растущим населением, причём индустриальным. Это была Европа с большой промышленной безработицей: постоянно за заборами заводов находилось большое количество людей, готовых здесь и сейчас встать к станку и работать за очень небольшие деньги (буквально за пайку и минимальное содержание) или идти на фронт в войска, опять же за крайне скромное содержание.
Сейчас мы видим, что в странах Европы даже с учётом активной иммиграции население либо стагнирует, либо сокращается. Нет промышленной безработицы, которая в 1930-е гг. позволяла буквально из-за забора набрать персонал на практически любой завод. Основная масса безработных – это мигранты, которые сидят на социальных пособиях и мало расположены к тому, чтобы идти на промышленные предприятия, где труд по-прежнему не самый высокооплачиваемый и не самый приятный и престижный.
Так же, как не стоит ждать резкого роста количества желающих пойти служить в армию.
Если текущий экономический кризис усугубится, и Европа продолжит испытывать серьёзные экономические проблемы, закрывать предприятия, то, наверное, действительно через некоторое время образуется определённый контингент безработных, которые лишились работы на функционирующих сегодня промышленных предприятиях, и они будут открыты к новым предложениям. Но это будет уже совсем другая Европа. Насколько она будет внутренне стабильна и насколько её внутренняя стабильность позволит мобилизовать население на большую сухопутную войну (тем более с Россией), это отдельный большой вопрос.
Фёдор Лукьянов: Учитывая коммерциализированность войны, можно ли представить себе, что европейцы сделают ставку на миграцию как средство повышения обороноспособности? Бывало ли такое? И возможно ли это в нынешних условиях?
Илья Крамник: Бывало, конечно. Мы же помним процессы варваризации легионов позднего Рима – по сути, то же самое. Это, в принципе, и сейчас есть. В Соединённых Штатах доля мигрантов в Вооружённых силах значительно выше их общей доли в экономике.
Можно предположить подобный выход и для Европы, но качество таких войск, уровень их подготовки, который определяется исходя из базового образовательного уровня, не всегда будет достаточно высоким, чтобы обеспечить то качество боевой подготовки, которое нормативно по документам НАТО должна себе обеспечивать. В этом есть большие сомнения.
Фёдор Лукьянов: Чем лучше ситуация в Соединённых Штатах по всем перечисленным направлениям?
Илья Крамник: Соединённые Штаты, прежде всего, это одна страна, которая свои проблемы решает в рамках единой системы одним решением, а не консолидированными решениями нескольких десятков «управляющих организаций». У США значительно меньше затрат на административное, межведомственное трение (а в случае Европы прибавляем ещё межстрановое). Соединённым Штатам не надо проводить десятки встреч для того, чтобы согласовать условия какой-нибудь совместной закупки. Они это внутри ведомства решат гораздо быстрее, чем это будет делать Евросоюз в рамках своих совместных программ.
Кроме того, США крупнее. В силу того, что они большие (более 300 млн человек), и даже при наличии ряда проблем – у них есть достаточная масса людей, чтобы из неё кого-нибудь набрать. Хотя стагнация военных расходов в сочетании с ростом цен на вооружение и военную технику приводит к тому, что на каждый вложенный доллар США имеют гораздо меньше оружия, чем они имели тридцать лет назад на фоне завершившейся холодной войны и ещё сохраняющихся производственных мощностей.
Сейчас контингент у них есть, но если США захотят резко наращивать свои силы, их тоже будет ждать немало сюрпризов, поскольку не будет хватать оружия. Всё-таки имеющиеся запасы конечны. При всём том, что по сравнению с Европой они безразмерные, конфликт на Украине Соединённым Штатам явно показал, где у них дно. Они его увидели и прекрасно понимают, что в случае прямого столкновения с Россией дно будет нащупано мгновенно по всем показателям: и по запасам вооружений и военной техники, и по запасам боеприпасов, и по людям.
Недавно они писали в своих профессиональных военных журналах, о необходимости учитывать, что те потери, которые США понесли за двадцать лет в Афганистане, в случае столкновения с Россией могут быть понесены за неделю или за две. А резерва, который позволит быстро, за неделю или две, возместить эти потери в войсках новыми подготовленными кадрами, у Соединённых Штатов просто нет. Система подготовки резервов тоже усохла в связи со стагнацией военных расходов. Ведя войны в Ираке и Афганистане, США, естественно, не считали нужным поддерживать ту систему подготовки резервов, которая бы обеспечивала им восполнение ожидаемых потерь в случае войны с крупной державой в Европе.
Для США ситуация даже хуже, чем была в 1915 г., когда они начинали рассматривать вопрос участия в Первой мировой, или в 1939 г., перед Второй мировой. Соединённые Штаты в 1915 г. и в 1939 г. – это крупнейшая промышленная держава планеты с бурно растущим населением, с постоянно открывающимися новыми производствами. Им было где разместить заказы на производство оружия. Сейчас этих мощностей, на которых можно разместить заказы на производство оружия, нет.
Соединённые Штаты, в первую очередь, морская держава. Например, в том же судостроении Китай превосходит Штаты более чем в 200 раз по кораблестроительным мощностям. У Штатов просто нет заводов, которым можно было бы сейчас выдать деньги на постройку боевых кораблей. Эта ситуация нова для США. В мировых войнах они всегда располагали свободными мощностями, куда можно было прийти с пачкой денег, и через год у них была бы серия. Сейчас это невозможно повторить, поскольку сначала нужно построить промышленность с большим избытком свободных мощностей.
Фёдор Лукьянов: Это всё как бальзам на душу, но ВПК и в Соединённых Штатах, и в Европе, естественно, очень воодушевлены. У них после длительного периода тоски и уныния наконец-то наступает золотая эпоха. Можем ли мы предположить сроки, когда они (и там, и там) выйдут на поток?
Илья Крамник: Смотря в каких областях. Производство боеприпасов они наращивают и будут продолжать. Там есть что добавить к имеющимся мощностям. Я думаю, в течение пяти-шести лет они увеличат своё производство боеприпасов для того, чтобы покрывать те потребности, которые сегодня им заявляет Украина.
А какой поток мы имеем в виду? Если поток, достаточный для покрытия сегодняшних украинских потребностей, то им нужен пяти-шестикратный рост. Если говорить о потоке, который нужен для того, чтобы воевать с Россией и обеспечивать превосходство в огневой мощи на поле боя, то здесь расти придётся в десятки раз. Это уже отдельный вопрос, достижимо ли это в текущей экономической структуре, когда есть огромное количество потребителей социальных выплат, огромное количество непроизводительных расходов, направленных на поддержание большого числа потребителей социальных выплат. Существует огромный навес сферы услуг по сравнению с сокращающимися промышленными мощностями, а в итоге мы всё равно пришли к тому, что войну придётся вести в традиционном представлении – а это война большого количества железа.
Для того, чтобы вести такую войну, потребуется кардинально менять общество и структуру расходов. Более того, для этого придётся возвращаться к забытым стандартам разработки производства военной техники.
Сейчас западный оборонно-промышленный комплекс воодушевлён, он может продавать танки по цене 20 млн долларов за штуку. Но танк с такой ценой не может считаться танком, годным для большой сухопутной войны с Россией, потому что в этом раскладе нужны тысячи производящихся быстро и дёшево танков, которые можно дёшево отремонтировать и дёшево заменить. Нужен танк, который будет стоить в разы дешевле – при сохранении своих основных боевых качеств. В ряде случаев он должен иметь лучшие боевые качества, чем то, что сейчас может дать Европа или Штаты.
Танки западных школ на Украине продемонстрировали, что они не обладают какими-то радикальными преимуществами над танками советской школы. Танки советской школы, доведённые до современных требований по оснащению, оказываются и лучше. Например, наш танк Т-90М на сегодняшний день может считаться объективно лучшим по сочетанию своих боевых качеств.
Чтобы это превзойти, Европе и блоку НАТО требуется сделать новый танк, который будет, во-первых, лучше, чем то, что у них есть сейчас, во-вторых, в несколько раз дешевле. Это, мягко говоря, нетривиальная задача. Для этого тоже придётся много чего менять, в первую очередь нормы прибыли оборонно-промышленного комплекса. Поэтому радость ОПК продлится лишь до тех пор, пока у них закупают то, что они продают сейчас. Если от них потребуют то, чего они дать не могут, то у них наступит, наоборот, кризис, поскольку им придётся что-то срочно делать с самими собой.
