Очевидно, что вопрос о будущем Туниса будет решаться в ближайший месяц, когда станет ясной не только реакция внутренних тунисских сил на инициативы президента, но и сами инициативы получат развитие, обретя очертания какой-то политической программы. В её существовании можно не сомневаться.
Приблизительно раз в пять лет Тунис оказывается на первых страницах мировых СМИ. В прошлый раз поводом оказалось вручение тунисскому Квартету национального диалога Нобелевской премии мира в 2015 году. До этого – события «арабской весны», приведшие к свержению президента Бен Али. В 2021 г., спустя десять лет после «Революции достоинства», президент республики Каис Саид заморозил на месяц деятельность парламента, лишил депутатов неприкосновенности, отправил в отставку премьер-министра, министров обороны и юстиции и заявил, что будет управлять посредством президентских декретов. Все эти решения, принятые в дни празднования очередной годовщины национальной независимости, были ответом на требования определённой части тунисского общества (представленной, в частности «Движением 25 июля») навести порядок, разогнать дискредитировавший себя парламент и назначить новые выборы.
На этот раз в стране, всего десять лет назад вышедшей на митинги, чтобы свергнуть остававшийся у власти 24 года авторитарный режим, общество массово поддержало решения президента: ликующие толпы не только поднимали национальные флаги и оглашали улицы патриотическими лозунгами, но и отправились громить штаб-квартиры «ан-Нахды» – партии, считающейся исламистской и занимающей большинство место в парламенте по итогам выборов 2019 года. Многие комментаторы уже успели заявить, что происходящее в Тунисе – это окончательное поражение демократии в арабском мире, завершение «арабской весны» и полный провал западной политики в регионе. Другие принялись искать в происходящем следы противостояния саудовско-эмиратского альянса Турции и Катару, интерпретируя происходящее в том числе как месть ОАЭ и Саудовской Аравии своим противникам за провал наступления Хафтара в Ливии.
И те, и другие точки зрения занимательны, но в них поражает полное пренебрежение внутренней логикой происходящих событий. На первый взгляд кажется, что основной их причиной стала эпидемия COVID-19. В самом деле – цифры по заболеваемости и смертности в последние месяцы неутешительны. Ежедневно фиксируемое количество новых случаев заражений в июне-июле 2021 г. постоянно росло, переваливая за отметку в 9 тысяч – учитывая, что население Туниса – около 12 миллионов человек, можно считать, что уровень заболеваемости соответствовал московскому в тот же период. Накануне принятия президентом Саидом экстраординарных решений число смертей от коронавируса достигло двухсот в день. Эпидемиологическая ситуация в стране, таким образом, была одной из наиболее напряжённых в регионе.
Сейчас нет смысла спорить о том, действительно ли в других странах дела обстоят лучше или же это в Тунисе лучше организован статистический учёт и делается больше тестов на выявление заболевания. Важнее иное: несмотря на всю значимость эпидемиологического фактора, основные решения президента не были связаны с ним напрямую, а самые серьёзные претензии к членам парламента и правительству касаются не их политики в сфере здравоохранения, а коррупции. В частности, партию «ан-Нахда» упрекают в том, что, занимая большинство мест в парламенте, она по большей части занималась укреплением собственных позиций в административных структурах, бизнесе и политике, выстроив во всех трёх сферах разветвлённые сети непотизма.
Эти упреки в отношении депутатов из «ан-Нахды» раздаются не впервые: подобное можно было слышать и во время национального кризиса 2013 года. Тогда, как и сейчас, партию помимо прочего упрекали в полной управленческой некомпетентности, неспособности обеспечивать общественную и национальную безопасность. Сегодня ей ставят в вину неспособность обеспечить безопасность эпидемиологическую.
Впрочем, часть из этих обвинений странным образом напоминает и те, что выдвигались в 2011 г. в адрес президента Бен Али. Его, конечно, никто не корил за некомпетентность в управлении, однако осуждали за клановость и коррупцию. Вообще, если посмотреть на то, как развивался политический процесс в Тунисе в 2010-е гг., можно заметить удивительную закономерность. Постреволюционное десятилетие раскладывается на три периода: 2011–2013 гг. – усиление и приход к власти исламистской партии «ан-Нахда», с одной стороны, и формирование мощной антиисламистской оппозиции во главе с партией «Нида Тунис» с другой. Этот период закончился глубоким политическим кризисом и Квартетом национального диалога. 2014–2019 гг. – время нахождения у власти президента Бежи Каида ас-Себси, лидера «Нида Тунис». За это время сама партия «Нида Тунис» фактически развалилась, а «ан-Нахда», напротив, смогла укрепиться, что и привело к её победе в выборах 2019 года. И, наконец, период 2019–2021 гг., ознаменовавшийся постоянным противостоянием президента и парламента и, кажется, завершающийся сегодня, по меньшей мере, временным отстранением «ан-Нахды» от власти.
Можно заметить, что на протяжении десятилетия основным мотивом внутренней политики оставалось противостояние так называемых светских сил и так называемых исламистов. И то, и другое, по сути, эвфемизмы, скрывающие за собой, с одной стороны, представителей старых элит и выходцев из столицы и побережья, а с другой, представителей новых элит, выходцев из внутренних и южных регионов, пользующихся также поддержкой в бедных пригородах больших городов. Противостояние двух групп отражает глубокий внутренний раскол тунисского общества, две части которого не только конкурируют, но и по-разному видят в том числе и цивилизационную принадлежность страны.
Поскольку именно противоборство двух частей общества было основным raison d’être политических сил, то за усилением каждой из них быстро следовало её ослабление как в результате внутренней конкуренции, так и под воздействием консолидирующихся в тот момент оппонентов: сначала так произошло с «ан-Нахдой», затем с «Нида Тунис», а теперь вновь с «ан-Нахдой». Кроме того, следствием поляризации становится превалирование узкопартийных интересов над национальными и сохраняющееся глубокое недоверие двух частей общества и политических элит друг к другу.
Есть и иное важное обстоятельство. Происходящие сегодня события в значительной степени остаются следствием Национального диалога. Став действенным инструментом выхода из кризиса и продемонстрировав эффективность тунисских институтов гражданского общества, выступивших его организаторами и гарантами восемь лет назад, он одновременно ярко высветил слабость политических партий. И без того не пользовавшиеся особым доверием общества, после национального диалога они его вовсе утратили. В какой-то мере «ан-Нахда» составляла исключение из общего правила, поскольку её долгая история и тяжёлый опыт преследований, через который исламистам пришлось пройти в 1990–2000-е гг., сформировали чрезвычайно высокую внутрипартийную солидарность её сторонников.
Описанные особенности тунисского политического процесса, как представляется, позволяют увидеть в принятых Каисом Саидом решениях проявление не столько некоего (вообще говоря, сомнительного) глобального тренда укрепления авторитаризма или регионального тренда вытеснения из власти исламистов (учитывая представленность исламистов почти во всех парламентах арабского мира, это тоже сомнительно), сколько выражение тунисской логики политического развития.
Важным вопросом в контексте произошедшего, конечно, становится то, надо ли квалифицировать принятые президентом решения как государственный переворот или нет. Внешние партнёры Туниса в большинстве пока избегают такого определения. Некоторые сторонники «ан-Нахды», в частности Радван Масмуди, долгое время неофициально связывавший партию с вашингтонским истеблишментом, уже потребовали от Белого дома признать произошедшее переворотом и, в соответствии с американским законодательством, приостановить оказание помощи стране, в том числе и в сфере борьбы с коронавирусом.
На самом деле ситуация довольно сложна. Принимая решения, Каис Саид сослался на 80-ю статью Конституции Туниса, согласно которой президент может потребовать исключительных полномочий в случае угрозы национальной безопасности. Тут, однако, есть две проблемы: во-первых, само наличие такой угрозы далеко неочевидно; а во-вторых, исключительные полномочия могут быть предоставлены главе государства только по согласованию со спикером парламента, который, разумеется, в данном случае категорически против и вообще утверждает, что с ним никто ничего не согласовывал.
Кроме того, важно и то обстоятельство, что недопущение узурпации власти одним человеком было важным моментом при принятии действующей Конституции. Именно необходимость создания страховки от установления нового авторитаризма оставалась лейтмотивом всех дискуссий о Конституции в 2011–2014 годах. Всё это заставляет таких авторитетных тунисских деятелей, как Йаз Бен Ашур, говорить о том, что в стране произошёл государственный переворот.
Однако есть и иная точка зрения. Согласно ей, президент вышел за пределы буквы Конституции, не предусматривавшей сложившейся в стране ситуации, чтобы обратиться к духу основного закона. Ведь сам смысл Конституции состоит в том, чтобы служить опорой сильному и демократическому республиканскому государству. Однако в условиях торжества коррупции и недееспособности государственного аппарата ни о каком сильном государстве и ни о какой демократии и речи быть не может. При таком подходе речь, по сути, идёт о чрезвычайном суверенитете по Карлу Шмитту. Кроме того, решения, принятые президентом, предполагают приостановку деятельности законодательного собрания не навсегда, а лишь на месяц, и, соответственно, об узурпации власти речи идти не может.
Всё описанное выше позволяет предложить несколько сценариев.
Вариант первый: хаотический. Концентрация власти в руках президента не приводит к существенным улучшениям ситуации, громкие дела о коррупции интерпретируются как инструмент сведения счетов внутри политической элиты, а партия «ан-Нахда», оправившись от первого шока, мобилизует поддерживающую её часть общества на защиту «ценностей революции». В перспективе это может грозить новыми акциями протеста и постепенным ростом уровня политического насилия. При таком развитии событий, вероятно, возникнет попытка повторить успешный опыт Национального диалога, однако насколько к нему будут готовы основные участники событий в новых условиях, неизвестно.
Вариант второй: беналистский. Президент получает дополнительную поддержку из-за рубежа для борьбы с коронавирусом, при помощи силовых ведомств нормализует работу системы здравоохранения, органами безопасности открывается несколько уголовных дел для борьбы с наиболее одиозными коррупционерами. Всё это позволяет Каису Саиду сохранить высокий уровень общественного доверия, инициировать принятие поправок в Конституцию, направленных на расширение президентских полномочий, запретить «ан-Нахду» и организовать новые выборы в парламент. Последний, сформированный из слабых партий, фактически лишится серьёзных политических функций, а основной опорой режима, как в былые времена, станет аппарат безопасности. Этот вариант развития событий можно считать беналистским, поскольку в нём воспроизводится в общих чертах схема укрепления у власти Бен Али в начале 1990-х гг.
Однако у этого сценария есть три слабых места.
Во-первых, он не учитывает изменившийся характер тунисского общества. Дело не просто в десяти годах демократии или в том, что поэты любят называть «сладким воздухом свободы» (тем более что сладость его была и впрямь омрачена бесконечной чередой кризисов), но скорее в том, что за это время в стране действительно укрепились институты гражданского общества. Если посмотреть на заявление Всеобщего тунисского союза труда (ВТСТ) – ключевого синдикалистского центра, сделанное в ответ на решения президента, можно увидеть, что при всей сдержанности тона в нём настоятельно подчёркивается необходимость сохранения демократических основ политической системы. То же касается и заявлений иных крупных гражданских организаций.
Во-вторых, этот сценарий не учитывает, что значительная часть общества по-прежнему поддерживает «ан-Нахду», а за прошедшие годы партия сумела серьёзно упрочить позиции не только на тунисской улице, но и в органах государственной власти, а также в бизнесе. Приходящее на ум сравнение с египетскими «Братьями-мусульманами»[1] работает плохо. В Египте они оставались у власти меньше двух лет, в Тунисе у «ан-Нахды» было десять. Кроме того, египетский маршал ас-Сиси, сокрушив «Братьев-мусульман», допустил участие во власти в то время салафитской партии «ан-Нур». Однако у «ан-Нахды» никаких сопоставимых по влиянию и авторитету конкурентов среди религиозно мотивированного электората нет.
Наконец, в-третьих, Бен Али был выходцем из спецслужб, а ас-Сиси – плоть от плоти египетской армии. Однако армия в Тунисе никогда не играла существенной политической роли, а к спецслужбам Каис Саид отношения не имеет, и насколько этот университетский профессор, внезапно оказавшийся у власти, может восприниматься ими за своего – большой вопрос.
Третий вариант: обнадёживающий. Действия, предпринимаемые президентом, в целом вызывают общественное одобрение, а исламисты не успевают мобилизовать сторонников в необходимой степени. Кроме того, уставшее от постоянных кризисов общество не готово к повторению 2011 года. Постоянные консультации с ВТСТ и другими влиятельными организациями позволяют президенту сохранять общественное спокойствие. Инициированные им дела о коррупции в отношении депутатов парламента, в свою очередь, дают возможность поставить под сомнение легитимность его состава и назначить новые выборы, ссылаясь в том числе и на волю народа. Кроме того, может быть инициирован референдум по принятию поправок к Конституции, направленных на расширение полномочий президента, что также должно привести к перевыборам парламента. «Ан-Нахда» в его новом составе получит значительно меньшее представительство, нежели раньше, а основные голоса отойдут условно светским центристским партиям, поддерживающим главу государства.
Вероятно, подобный сценарий многим видится как предпочтительный, однако и он не лишён слабых мест.
Во-первых, понятно, что все эти изменения не могут быть проведены ни за месяц, ни за три месяца, а потребуют хотя бы полгода или год. Сумеет ли Каис Саид удерживать ситуацию столь продолжительное время, неизвестно. Если не сумеет, то дело может обернуться либо первым из трёх рассматриваемых вариантов, либо же выдвижением какой-то новой более сильной фигуры.
Во-вторых, оттеснение на политическую обочину «ан-Нахды» требует создания хоть какой-нибудь альтернативы, однако за последние годы светские партии её создать не сумели и непонятно, почему они смогут сделать это теперь.
В-третьих, подобный сценарий предполагает безусловную поддержку главы государства со стороны ВТСТ и других институтов гражданского общества, что также не гарантировано.
Три предлагаемые сценария лишь намечают траектории – реальность может оказаться гораздо более оригинальна. Тем не менее очевидно, что вопрос о будущем Туниса будет решаться в ближайший месяц, когда станет ясной не только реакция внутренних тунисских сил на инициативы президента, но и сами инициативы получат развитие, обретя очертания какой-то политической программы. В её существовании можно не сомневаться: в конце концов о необходимости усиления президентской власти и укреплении элементов прямой демократии Каис Саид говорил ещё во время своей избирательной кампании.
[1] Запрещено в России.
