Тема глобализации – одна из самых популярных в современном обществоведении, и не будет преувеличением сказать, что наиболее глубоко она освоена в США и Западной Европе. Основные разногласия в научных дискуссиях возникают там не по поводу определения сущности глобализации, а в связи с оценками ее последствий. В других странах не прекращаются споры о содержании феномена глобализации, который нередко рассматривается либо в свете того, что эти страны могут играть некую особую роль в глобализационных процессах, или с той точки зрения, что им эти процессы чужды, если не враждебны. Неудивительно, что большинство западных работ, посвященных глобализации, выродились в витиеватые методологические изыскания, для которых необязателен глубокий анализ существующих реалий. Обществоведы же, выступающие от имени развивающихся стран, запускают в научный оборот идеологизированные трактаты, в которых избирательное исследование практики соседствует с заранее заданными и известными читателю выводами.
Именно с таких позиций предпочитают, по всей видимости, выступать российские обществоведы. В значительной мере это подтверждается двумя недавно и почти одновременно опубликованными книгами о глобализации, каждая из которых привлекла широкое и вполне заслуженное внимание. Одна из них написана коллективом, который возглавил Михаил Горбачев, другая – лидером Коммунистической партии Российской Федерации Геннадием Зюгановым. Знакомство с этими работами позволяет, по моему мнению, сделать некоторые важные выводы об особенностях политологической мысли в современной России.
На первый взгляд рецензируемые книги могут показаться очень разными. Исследование, выполненное под эгидой Горбачев-фонда, по сути, является теоретическим осмыслением глобальных процессов; России посвящен лишь заключительный раздел книги, не превосходящий одной пятой ее объема (Г., c. 445–548).
Напротив, в книге Зюганова практические оценки глобализации (З., c. 8–170) предваряют общие размышления автора о судьбах социалистической идеи и о месте нашей страны в современном мире. Коллективный труд под редакцией Горбачева – это скорее сборник очерков, и автор каждого из них рассказывает «о своем, наболевшем». Работа лидера КПРФ оставляет гораздо более цельное впечатление: Зюганов последовательно, хотя и не всегда убедительно отстаивает свое видение общемировой ситуации. Читателю придется немало потрудиться, чтобы выявить личные позиции Горбачева и его коллег; при чтении книги Зюганова не меньше усилий потребуется, чтобы отделить ряд глубоких и актуальных мыслей автора от идеологического антуража.
В то же время обе книги во многом схожи – прежде всего в том, что их авторы с особым усердием рассуждают не о реалиях глобализации, а о неких ими самими придуманных данностях. Они критикуют или восхваляют не более чем продукты собственного воображения, что, разумеется, вообще не требует доказательств.
Горбачев различает глобализацию как объективную данность и неолиберальный глобализм как достойную осуждения политику (Г., c. 13–15). Однако он не говорит, чем именно обусловлено несовершенство современного мира. Виктор Кувалдин выносит в заглавие своей статьи непонятный термин «глобальность» (Г., c. 31), но ни разу (!) не обращается к нему в самом тексте. Понятие «глобализация» остается неопределенным почти в 600-страничной книге: Горбачев отмечает лишь, что «глобализацияѕ обусловлена в первую очередь технологической революцией в сфере информатики и телекоммуникаций» (Г., c. 13); cо своей стороны, Кувалдин утверждает, что «глобализация – процесс формирования глобального человеческого сообщества», отметив перед этим, что «абсолютное большинство живущих на Земле постепенно вырабатывают общее понимание основных принципов жизнеустройства» (Г., с. 35, 32)! О том, каковы эти общие принципы, речь, разумеется, не идет. В таком контексте органично и замечание Валентина Толстых, считающего, что «вопрос “что такое глобализация?” сегодня совершенно очевидно, “грубо и зримо” перетекает в вопрос “какая это глобализация?”» (Г., c. 374). На мой взгляд, такое «перетекание» свидетельствует не о чем ином, как об отсутствии ответа на первый вопрос.
Подобная «неопределенность» и сопутствующая ей незавершенность характерна для ряда других направлений данного исследования. Так, рассматривая следствия глобализации в экономической сфере, Олег Богомолов и Александр Некипелов отмечают, что «признанных критериев справедливого распределения экономического эффекта глобализации нет», но тут же заявляют, что, «даже не имея строгих определений того, что справедливо и оправданно, а что – нет, можно говорить об асимметрии в этом деле, требующей устранения» (Г., c. 117). Но если нет строгих определений справедливого и оправданного, то не лучше ли со-гласиться с Гегелем, полагавшим, что все действительное разумно? Неудивительно, что те же авторы, приводя цитату Джозефа Стиглица (что заняло три страницы), оценивают ее весьма откровенно: «Как говорится, лучше не скажешь» (Г., c. 142). А может быть, и не стоит?
Политическому аспекту глобализации посвятил свой анализ Михаил Ильин: особенностью нового века ему представляется «качественное усложнение политики и структур политической организацииѕ более четкое размежевание различных уровней политической организации», и «самое печальное заключается в том, что слои эти достаточно отчетливо разъединены». Значит ли это, что перспективы не слишком радужны? Нет, так как «могут быть предложены и выстроены альтернативные структуры глобальной политической организации» (Г., с. 245, 248). Возможно, что и могут. Но где же анализ того, что уже существует?
Эксперты Горбачев-фонда, если быть откровенным, не слишком уважают своих читателей, перегружая книгу бессодержательными утверждениями. Наверное, «программы помощи должны в первую очередь ориентироваться на потребности реципиентов, а не доноров» (Г., c. 66); несомненно, что «преимущества экономической глобализации не реализуются автоматически и не все страны в полной мере их ощущают» (Г., c. 115); может быть, что «вполне заметное усиление взаимосвязанности мира через взаимопроникновение отдельных его частей составляет пока еще не результат, а лишь “обещание” глобализации» (Г., c. 194), а «первым и главным приоритетом глобальной безопасности следует считать кардинальное переустройство всего существующего миропорядка» (Г., c. 436).
Но что из этого следует? Каковы, по мнению авторов книги, могут быть сценарии мирового развития? Читатель не найдет ответа на эти немаловажные вопросы. Но гораздо хуже то, что книга «авторитетно» сообщает, будто «термин “постиндустриализм”, до недавнего времени расплывчатый и неопределенный в своем социальном содержании, ныне замещается или отождествляется с “глобализмом”, предстающим как определенная геостратегическая тенденция и политика» (Г., c. 390). Между тем указанный термин перестал быть расплывчатым и неопределенным по крайней мере в 1976 году с выходом в свет знаменитой книги Даниеля Белла The Coming of Post-Industrial Society; «глобализм» же и по сей день остается одним из наименее четких понятий, употребляемых учеными, а «замещаются или отождествляются» они лишь на страницах рецензируемой книги.
Последний пример лишь одно из многих свидетельств того прискорбного факта, что большинство представленных в книге авторов очень слабо, причем далеко не по первоисточникам, знакомы с работами западных коллег, пишущих о проблемах глобализации. Единственным впечатляющим исключением является очерк Владимира Коллонтая о западных концепциях экономической глобализации (Г., c. 147–192), в котором из массы печатной продукции квалифицированно выбраны действительно заслуживающие внимания источники. Коллонтай использовал в своем анализе больший массив литературы, чем все остальные, вместе взятые.
А что же Геннадий Зюганов? В своей книге он претендует скорее не на научный вклад в теорию глобализации, а на ясное изложение стройной позиции политика и лидера партии. Но несмотря на это, автор не считает возможным пренебрегать дефинициями. Он различает глобализм и глобальность (З., c. 12), глобализацию в общефилософском и более конкретном смыслах (З., c. 13–15), и это свидетельствует об уважительном отношении к читателю. Автор акцентирует внимание на глубоких исторических корнях этого процесса, отмечая, что «эпоха Великих географических открытий внесла в глобализацию вклад ничуть не меньший, чем создание систем космической связи» (З., c. 13), и предостерегает от переоценки масштабов глобализации, указывая на то, что «уровень взаимозависимости экономик в 1990 году оставался примерно таким же, как и в 1910 году» (З., c. 294). Он весьма обстоятельно рассматривает как ход глобализации современного типа, истоки которой видит в экономической и политической системе, сложившейся в результате Второй мировой войны (З., с. 18–33), так и историю развития представлений о глобализирующемся мире. В этой связи можно лишь сожалеть о том, что автор сопоставляет точки зрения, не всегда равновеликие по своей значимости и влиянию на развитие теоретической мысли, что он уделяет особое внимание скорее популяризаторам, чем создателям тех или иных концепций (З., с. 23–25). Досадно и то, что, упоминая исследования десятков авторов (см., напр.: З., с. 89–103), Зюганов нигде не приводит ссылок на использованные источники. Тем не менее после знакомства с первыми частями его книги у читателя возникает гораздо более четкое (и адекватное) понимание того, что такое современная глобализация и каковы ее последствия, чем после изучения работы Горбачева и его коллег.
Основываясь на таком подходе, Зюганов вполне реалистично оценивает события последнего времени. Он квалифицирует избранный нынешним американским руководством курс на масштабное изменение принципов мироустройства как «слом ялтинской системы и всего послевоенного баланса сил в мире» (З., c. 138), как «“принуждение к глобализации” c опорой на военную силу» (З., c. 126); он доказывает, что террористические акты 11 сентября были в значительной мере спровоцированы американской внешней политикой (там же), что «международное сообщество» (на которое так сильно уповает коллектив авторов, руководимый Горбачевым) «сегодня не более чем псевдоним империализма, возглавляемого Соединенными Штатами» (З., c. 149). (Заметим, что автор даже не предполагал, что США позволят себе отказаться действовать от имени этого сообщества и начнут войну в Ираке без голосования в Совете Безопасности ООН.)
К сожалению, убедительность и основательность ряда выдвигаемых Зюгановым тезисов много теряют от навязчивого подчеркивания им глобальной агрессивности империализма. При этом он без всякой нужды пользуется идеологическими аргументами доперестроечных времен. Безусловно, пересмотр Соединенными Штатами послевоенной модели мира, их всемирная гегемония, вмешательство в дела других стран могут вызывать осуждение; в то же время на протяжении долгого периода было бы весьма странно ожидать сохранения вакуума, оставшегося после краха СССР. Даже в контексте изложенного автором видения геополитических стратегий действия США выглядят логичными, поэтому актуальной задачей становится не негодование по поводу этих действий, а поиск вариантов, способных нейтрализовать или ограничить их.
Такой подход мог бы быть тем более обоснованным, что Зюганов предстает перед читателем одним из немногих, кто не попался на удочку распространившейся в последние годы «антитеррористической» демагогии. С одной стороны, он резонно отмечает, что «совершенно недопустимо огульно подводить любое вооруженное выступление за национальное и социальное освобождение под юридическую категорию терроризма» (З., c. 151); с другой – ясно указывает на то, что борьба с терроризмом не должна предполагать чрезвычайных мер и всемирных коалиций. Лидер КПРФ приводит в пример действия французских властей в 1961–1963 годах (З., с. 161–163), и это представляется самым честным размышлением из всех, какие только были обнародованы в России за последнее время относительно того, как должна быть организована борьба с терроризмом. Автор обращает внимание и на то, что мир, «где итоговый вектор большой политики станет вырабатываться под воздействием различных глобальных и региональных центров сил и полюсов влиянияѕ будет сложным и конфликтным, динамичным и сложнопредсказуемым» (З., с. 350–351, 351).
Однако трудно не заметить, что способность Зюганова дать четкие оценки новым реалиям, отличающая его от специалистов из Горбачев-фонда, зачастую обесценивается его же стремлением следовать идеологическим штампам. Так, не слишком убедительно описание современного западного общества как «высшей стадии империализма» (З., с. 84–85); вызывает недоумение попытка представить «интеллектуальных работников» в качестве «нового рабочего класса XXI века» (З., с. 210–211); в лучшем случае наивным кажется нам и стремление обозначить буржуазное государство, взращенное на индивидуализме граждан, в качестве «наймита независимых Робинзонов» (З., c. 250) и т. д. Но все эти недостатки бледнеют на фоне вопиюще идеологизированных оценок влияния глобализационных процессов на судьбы России.
Эксперты Горбачев-фонда и Геннадий Зюганов избирают два противоположных подхода к анализу этой проблемы, причем оба подхода представляются нам одинаково допустимыми. Горбачев и его коллеги, понимая зависимость России от общемировых процессов, отводят своему государству скорее пассивную роль. Напротив, Зюганов считает реальной возможность России активно оппонировать нынешней модели глобализации. В некоторых случаях точки зрения авторов отчасти совпадают – например, относительно бедственного положения российской экономики (Г., c. 483; З., с. 258–261), значения исторической специфики российских ценностей для поступательного развития страны (Г., с. 442–443; З., с. 363–386). Одинаковыми оказываются и некоторые их оценки современного российского политического строя как режима, склонного эволюционировать в направлении авторитаризма и самовластия (Г., c. 452; З., с. 298–299). В чем же их расхождения?
Горбачев и его коллеги не дают сколько-нибудь определенного ответа на вопрос о том, каким путем надлежит идти российским реформам. Говоря о трех возможностях – сохранении сырьевого характера российской экономики, формировании индустриальной ориентации и постиндустриальном прорыве, они отмечают, что «большой скачокѕ позволяющий сократить сроки модернизации экономики, неприемлем для нынешнего российского общества, несовместим с самой сутью постиндустриальных перемен» (Г., c. 486). Их вывод состоит в том, что оптимальным было бы «приобщение страны к неким общезначимым, в основе своей прогрессивным тенденциям» (Г., c. 487). Очевидно, что любые комментарии относительно возможности выработки рационального курса экономических реформ на подобной платформе просто бессмысленны. Анализ позиционирования России на международной арене также не идет дальше простого перечисления всех имеющихся возможностей (Г., c. 498–508). Позиция Зюганова, разумеется, не допускает подобной аморфности. Он исходит из того, что «в ближайшие годы предстоит настоящая “борьба миров”, в которой исконный “русский мир”ѕ противостанет апокалиптическому миру космополитического всесмешения и либерального эгоцентризма» (З., c. 223). На такой основе автор выстраивает сугубо идеологизированную систему целей, настойчиво противопоставляя Россию и Запад, а также заостряя внимание на положении русского народа в СССР и РФ (З., с. 302–332). Говоря о том, что «гражданам России всех национальностей достанет мудростиѕ не дать себя захлестнуть националистическому угару» (З., c. 325), Зюганов тут же заявляет, что если «политику Россииѕ ныне определяют Абрамович, Мамут, Чубайс и Авен, то можно представить себе, как далеко она успела уклониться от истинных интересов страны» (З., c. 397). Едва ли добавляет убедительности аргументам доктора философских наук Зюганова апелляция к тем «глубоким оценкам», которые дают процессам глобализации патриарх Алексий II и церковные соборы (З., с. 339–342), – как говорится, Богу Богово, а кесарю кесарево.
К сожалению, эти примеры не исчерпывают всех подобных недоразумений, оплошностей и ошибок автора. Очевиден, однако, их преимущественно идеологический характер, направленный на возбуждение политических чувств читателя. Вместе с тем книга содержит четкие и бескомпромиссные положения, которые не могут не вызывать уважения к автору. Так, Зюганов вполне убедителен, когда с иронией говорит о причинах потепления в российско-американских отношениях (З., с. 388–389), о том, что российский федерализм представляет собой нежизнеспособную конструкцию (З., с. 366–367), что современная централизация власти есть не что иное, как новый шаг к авторитаризму (З., c. 372–374, 407), что поддержание искусственно завышенного курса рубля, поощряющее импорт и подавляющее отечественную промышленность, – «одна из самых грандиозных афер во всемирной экономической истории» (З, c. 267). «Платон мне друг, но истина дороже»: у большинства российских читателей книга Геннадия Зюганова найдет более живой отклик, нежели наукообразный труд Михаила Горбачева и его коллег.
Прочтение обеих этих книг наводит, к сожалению, в основном на грустные мысли. Трудно преодолеть впечатление, что российской интеллектуальной элите так и не удается осуществить последовательный, основанный на убедительных фактах и учитывающий мнение авторитетных зарубежных коллег анализ ситуации в современном мире. Российская интеллигенция как бы утратила способность с принципиальных позиций оценить достижения и ошибки власти, определить ориентиры и предложить цели для осмысленного движения вперед. В то же время обидно сознавать, что многие вполне разумные и аргументированные исследования в области глобализации, равно как и трезвые размышления о происходящих в стране процессах, нуждаются в безнадежно устаревшей идеологической оболочке, чтобы быть усвоенными общественным сознанием России. Ведь следствием такого положения вещей становится невозможность конструктивного и серьезного научного и общественного диалога, столь необходимого на нынешнем этапе развития страны.
