На прошлой неделе в околополитических кругах активно обсуждались якобы существующие в Кремле и на Смоленской площади секретные планы улучшения отношений с Западом. Поводом стала публикация на сайте журнала «Русский Newsweek» «Программы эффективного использования на системной основе внешнеполитических факторов в целях долгосрочного развития Российской Федерации».
Документ любопытный своей конкретностью, а его деловая тональность действительно отличается от привычных дипломатических заявлений. Но считать эту программу кардинальным поворотом российской внешней политики в сторону Запада довольно странно.
Вкратце логику можно изложить следующим образом. Мировой кризис создал новые международные условия, в которых лидеры – США и Евросоюз – теряют «накопленные преимущества», а тенденция к диверсификации глобального влияния и отхода от западоцентризма усилились. Ведущие страны меньше, чем прежде, уверены в собственных перспективах и заинтересованы в сотрудничестве для собственного экономического подъема. Россия должна использовать это их стремление в целях внутреннего развития – создания «модернизационных альянсов», а также для укрепления собственных позиций в непосредственной сфере интересов.
Сфера очерчена очень четко – территории вдоль границ России. Прежде всего консолидация пространства СНГ (кризис сузил для постсоветских стран ассортимент потенциальных партнеров, заставляя их больше обращаться к Москве), при этом говорится о необходимости «активно противодействовать попыткам внерегиональных сил “развести” наши страны». Весьма решительный настрой и на северном направлении – «противодействовать широкой интернационализации арктической проблематики, вести линию на ограничение доступа в Арктику внерегиональных игроков, включая НАТО и Евросоюз, способных нанести ущерб естественным конкурентным преимуществам России в Арктике». Открытым текстом заявлена цель использовать кризисную ситуацию для экономической экспансии в странах Балтии «с учетом резкого падения их инвестиционной привлекательности для стран ЕС и серьезного удешевления национальных активов».
В целом, принимая во внимание слабеющие позиции единой Европы в мире и ее потребность в российском содействии при решении крупных международных проблем, предполагается обменивать эту поддержку на учет «интересов России в вопросах европейской политики и архитектуры безопасности, развития взаимодействия в “треугольнике” Россия—ЕС—США». Революционной можно считать задачу «формировать образ России как надежного партнера и союзника для европейских стран» — к такому имиджу Москва раньше не стремилась. Также из текста вытекает, что Россия по-прежнему стремится к сближению с Европой, но теперь уже на сугубо деловых равноправных основаниях и по мере успехов постсоветской интеграции.
Список приоритетных стран, из которого сразу стали пытаться делать далеко идущие выводу (кто там есть, а кого нет), сенсаций не содержит: и без «секретной» программы, например, понятно, что в Европе Россия делает главную ставку на Германию, Францию, Италию и Испанию, а отношения с Великобританией более чем прохладны. Примечательны, пожалуй, формулировки, касающиеся Китая: «Уделить особое внимание отслеживанию возрастающей роли Китая в международных делах, в том числе под углом последствий активности Пекина для наших глобальных и региональных интересов». Пожалуй, это максимум, который Россия может себе сейчас позволить, чтобы публично намекнуть на озабоченность перекосами отношений с Китаем, влияние которого неуклонно увеличивается. Весьма откровенно обозначены условия отношения со странами, находящимися под международным прессом (Иран, Сирия, Куба), – за их политическую поддержку Москва ожидает четкую экономическую выгоду.
Ничего принципиально нового во всем этом нет. А если брать сферы наибольшей конфликтности с Западом (постсоветское пространство и та же Арктика), то заявлен очень жесткий подход. Что же касается упора на прагматизм, то это отнюдь не первый заход такого рода. Большая часть президентства Владимира Путина (вплоть до резкого политического обострения конца 2006 года) прошла под знаком стремления установить с западными партнерами деловые связи, основанные на взаимовыгодном обмене. Начиная с уже забытой идеи «долги в обмен на инвестиции» и заканчивая желанием строить отношения на обмене активов в энергетике, все предложения предусматривали интенсивное сближение.
Из этого, правда, почти ничего не получилось. Во-первых, из-за политического дисбаланса. США и Евросоюз были тогда нацелены на идейную, политическую и экономическую экспансию, а Россия, начавшая восстановление после кризиса 1990-х, с большей или меньшей сноровкой давала отпор. В итоге дух соперничества пересиливал любые рациональные подходы. Во-вторых, стиль поведения Владимира Путина и его своеобразное чувство юмора вызывали реакцию отторжения на Западе, а его нежелание соблюдать политесы и держаться в дипломатических рамках просто отпугивали. В результате Путин, который всегда презирал международное политическое лицемерие и считал публичную откровенность достоинством, сумел найти общий язык только с некоторыми западными политиками, разделявшими его взгляды.
Теперь отношения более сбалансированы. Стороны де-факто признали незримые пределы собственных возможностей. Запад не имеет ресурса для поглощения постсоветского пространства и не может пытаться оттереть Москву отовсюду. Россия ощутила уязвимость своей экономики и сформулировала реальные приоритеты, которые означают, что в неприоритетных сферах стоит идти на компромиссы, а не упираться из голого упрямства. Ни в том, ни в другом случае это не значит поступаться принципами или качественно менять подходы.
Что же касается поведения, то в конце апреля в беседе с датским журналистом Дмитрий Медведев произнес революционную для России вещь. Отвечая на вопрос, каким должно быть лицо российской внешней политики, он сказал: улыбающимся. «Мы не должны ни на кого скрежетать зубами, злиться, дуться, считать, что нас обижают, затирают куда-то, заталкивают в угол, а мы на это реагируем каким-то образом». Если сопоставить это с призывом «не надувать щеки», который прозвучал прошлой осенью в послании Федеральному собранию, то выстраивается стройный мимический ряд. Раньше никто из российских руководителей такого не говорил. Первоочередными считались другие выражения лица – величественное, непримиримое, гневно-решительное, устрашающее, подозрительное.
Менее агрессивная и более гибкая форма российской внешней политики (при мало изменившемся содержании) в сочетании с повышенной готовностью к сделкам с обеих сторон создает условия для более продуктивного прагматизма, чем в середине нулевых. А если России наконец в духе «дипломатии улыбок» удастся преодолеть комплекс неполноценности, который гложет ее с распада СССР и выливается в шараханья от заискивания к откровенному хамству, возможно, в отношениях действительно откроется новая глава.
| «Газета»
