17.07.2020
Русский курс выживания
Мнения
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Скотт Келли

Бывший военный лётчик-истребитель и лётчик-испытатель, инженер, капитан ВМС США в отставке. Ветеран-астронавт, участник четырёх космических полётов, командир Международной космической станции (МКС) в трёх экспедициях и участник годовой миссии на МКС. Во время экспедиции «Год на МКС» он поставил рекорд суммарной продолжительности пребывания в космосе и продолжительности полёта среди американских астронавтов.

Маргарет Лазарус Дин

Автор книг The Time It Takes to Fall («Сколько времени длится падение») и Leaving Orbit («Покидая орбиту»), адъюнкт-профессор Университета Теннесси.

45 лет назад, 17 июля 1975 г., произошла историческая стыковка советского космического корабля «Союз» и американского «Аполлон». Уникальный для холодной войны эксперимент должен был знаменовать разрядку международной напряжённости и, действительно, вошёл в историю. Разрядка, правда, скоро сменилась очередным обострением, маятник отношений Москва и Вашингтона продолжал раскачиваться. Примечательно, что много лет спустя, уже в 2010-е гг., когда эти отношения, пройдя полный цикл, вновь оказались на точке заморозки, космическое сотрудничество осталось едва ли не единственным примером продуктивного взаимодействия.

К годовщине «рукопожатия в космосе» публикуем отрывок из книги астронавта Скотта Келли, написанной в соавторстве с Маргарет Лазарус Дин, в которой он иногда с удивлением, иногда с восхищением, а иногда с юмором описывает работу с российскими космонавтами. Книга «Стойкость: мой год в космосе» (Endurance: A Year in Space, A Lifetime of Discovery) вышла по-русски в издательстве «Альпина нон-фикшн» в 2019 году. Отрывок публикуется с любезного разрешения издателя.

В начале 2000 г., возвращаясь к обычной жизни после первого полёта в космос, я смог подвести промежуточный итог своей карьеры. Что дальше? Большую часть прожитых лет я положил на то, чтобы стать одним из немногих людей, слетавших в космос, и добился цели. Я хорошо справился с задачей, наша экспедиция была успешной, мы благополучно вернулись, и мне не терпелось полететь снова. Но когда это случится?

Один из членов моего экипажа в этом полёте, Майкл Фоул, летал на «Мире»., поэтому прекрасно говорил по-русски и имел хорошие связи в Российском космическом агентстве. Он являлся заместителем администратора в Космическом центре имени Джонсона (КЦД, центр НАСА по разработке пилотируемых космических кораблей, обучению астронавтов и подготовке пилотируемых космических полётов, центр управления и контроля за космическими полётами в г. Хьюстон – прим. ред.) и тесно взаимодействовал с директором Центра Джорджем Эбби, так что мог на него повлиять. Вскоре после нашего возвращения НАСА стало подбирать нового представителя КЦД в России – астронавта, который жил бы в Звёздном Городке под Москвой и служил координатором между двумя космическими агентствами. Представитель КЦД занимался вопросами подготовки американских астронавтов к полётам на российском космическом корабле и являлся непосредственным руководителем обучавшихся в России астронавтов. Международная космическая станция пока находилась на начальном этапе строительства, и мы наращивали темпы подготовки международных экипажей в Хьюстоне и Звёздном Городке, а также в Европе и Японии.

Майк сказал, что мистер Эбби видит в должности представителя КЦД меня. Я был польщён, но колебался, поскольку всё-таки считал себя пилотом шаттла, а не обитателем станции. Брату я втайне признался, что не хочу взваливать на себя возню с космической станцией – трудно будет вырваться, значит, я буду реже летать на шаттле.

Тем не менее, когда мне предложили эту должность, я согласился. В случае нежелательного назначения я действовал стандартно: рассказывал о своих сомнениях и предпочтениях, но, если предложение взяться за трудное дело оставалось в силе, делал всё возможное, чтобы в нём преуспеть. Я должен был приступить к работе всего через несколько месяцев.

Вместе со мной в Россию полетел Майк, чтобы помочь мне адаптироваться. Нас встретил в аэропорту русский водитель по имени Ефим, крепко сбитый быковатый мужик. Впоследствии я узнал, что Ефим сделал бы всё, чтобы защитить нас и наших близких, включая применение физической силы, если потребуется; кроме того, он готовил великолепный шашлык – русское барбекю. Ефим загрузил нас в минивэн «Шеви-Астро», один из немногих западных автомобилей в Москве в те времена, и я рассматривал городские виды, мелькавшие за окном. Громоздились высокие сугробы, было сумрачно из-за автомобильных выхлопов и других загрязнений. Когда мы поехали на северо-восток от Москвы мимо старинных русских домов в сельском стиле с резными украшениями и затейливо уложенной черепицей, снег постепенно стал белым. Вскоре мы въехали в ворота Звездного Городка.

Вниз по узкой дороге, обрамлённой березами, мимо блочных жилых домов в старом советском стиле и гигантской статуи Гагарина, держащего букет за спиной и делающего шаг вперёд, мы приехали к ряду несуразных таунхаусов на западный манер, построенных для НАСА (мы называли их «коттеджами»). Был вечер пятницы, и, оставив вещи, мы сразу пошли в «Бар Шепа» – перестроенное цокольное помещение Коттеджа №3. Место было названо в честь Билла Шепарда, ветерана НАСА, совершившего три полёта на шаттле, который на тот момент проходил подготовку в Звёздном Городке, готовясь стать первым командиром Международной космической станции. В прошлом «морской котик», он, уже будучи астронавтом, дал в интервью легендарный ответ на вопрос, что умеет делать лучше любого из присутствующих: «Убивать людей ножом». Билл имел обыкновение укладывать собутыльников под стол, играя с ними в «верю не верю» на выпивку, и в первый вечер в России я должен был участвовать в забаве. Я не стал спорить, тем более что имел небольшое преимущество, поскольку играл в эту игру в бытность лётчиком-истребителем. Шеп обошёлся с нами, новичками, немилосердно, и я наблюдал, как астронавты-исследователи, впервые приехавшие в Россию, валятся со стульев один за другим. Шепу не нужен был нож, чтобы убивать, хватало игральных костей.

Я не ударил в грязь лицом, но следующее утро было ужасным. Мне пришлось подняться очень рано и четыре часа трястись в автобусе, пропахшем горелым машинным маслом. Я лёг на заднее сиденье и попытался уснуть, пока мы ехали в Руссу, дальнюю деревню, где космические путешественники отрабатывали ситуацию приземления «Союза» в холодную погоду. Сначала я должен был только наблюдать, затем принять участие в русском курсе зимнего выживания.

В правление Ивана Грозного Русса была процветающим городом, но сильно пострадала во Второй мировой войне, и теперь здесь почти не на что смотреть, кроме «санатория» – характерного русского сочетания больницы и отеля, с точки зрения американцев, более всего напоминающего старинный курорт. Эта территория славится озерами, питающимися водой подземных источников, которая считается целебной.

Без моего ведома и вопреки возражениям НАСА меня подвергли той же процедуре психологического тестирования, что и русских космонавтов. Это стало моим первым делом в первый рабочий день. Разумеется, НАСА тоже проводит психологическое тестирование, но русское имеет некоторые отличия. Первый тест, в котором я участвовал, начался с того, что мы с психологом сели друг напротив друга под лампочкой без абажура на жёсткие деревянные стулья. Казалось, меня вот-вот начнут допрашивать, как Фрэнсиса Гэри Пауэрса, пленника времён холодной войны.

Психолог, на вид упитанная версия Зигмунда Фрейда, объяснил смысл теста: я должен по внутреннему ощущению отсекать различные интервалы времени – останавливать секундомер, не глядя на него, когда мне покажется, что прошло 10 секунд, затем 30 секунд, затем одна минута. Я взял у него секундомер и положил его рядом с собой для первого испытания. Скоро я понял, что со своего места вижу часы врача, в том числе секундную стрелку, и идеально определил все интервалы «по внутреннему ощущению». Психолог был потрясён и рассыпался в похвалах моему чувству времени.

Когда тест окончился, я больше не мог видеть его часы и задумался, не было ли это на самом деле проверкой моей честности или, возможно, умения адаптироваться. Я решил не волноваться по этому поводу. По-моему, умение использовать любое доступное средство для достижения наилучших результатов ничуть не менее важно, чем слепое следование правилам. Я не оправдываю мошенничество, но важно быть изобретательным при решении проблем. Теперь, познакомившись с русской культурой, я считаю свой подход правильным.

Прожив несколько дней в сырой комнате в компании врача НАСА, наблюдавшего за тренировками предыдущей команды, я был включён в группу из трёх человек наряду с американским астронавтом Дагом Уилоком и космонавтом Дмитрием Кондратьевым. Тогда я ещё не знал, что намного позже слетаю в космос с ними обоими. Даг был армейским офицером и пилотом вертолёта, невозмутимым и бесконфликтным, Дима – лётчик-истребитель, летавший на МиГе-29, один из тех, с кем я мог бы сойтись в воздушном бою на раннем этапе нашей биографии. Много лет спустя мы выяснили, что однажды стояли по разные стороны советской границы в Скандинавии: он защищал русские стратегические бомбардировщики «Медведь» (Ту-95, по классификации НАТО – Bear – прим. пер.), а я на F-14 Tomcat – многоцелевую группу авианосцев.

Уроки космоса для противоракетной обороны
Кевин Райан, Симон Сараджян
Благодаря американской и российской космическим программам мы обрели портативные пылесосы, котлеты по-киевски в тюбиках и бесценный опыт взаимодействия. Опираясь на него, США и Россия могут сделать пять конкретных шагов для качественного сближения в области противоракетной обороны.
Подробнее

Курс на выживание оказался изматывающим. Нас отправили в поля с использованной посадочной капсулой «Союза», имитируя приземление в удалённом районе, не снабдив ничем, кроме НЗ, положенного для космического корабля. Дима не очень владел английским, а мы с Дагом не блистали в русском, но все трое общались достаточно сносно, чтобы справиться с испытанием. Мы построили шалаш, развели костер и постарались не замёрзнуть насмерть в ожидании «спасателей». В первую ночь было так холодно, что мы не могли спать и стояли у костра, медленно поворачиваясь, чтобы ничего не отморозить. В пять утра Дима поступил нетипично для русского, предложив в нарушение протокола построить вигвам для сохранения тепла. Валить деревья с помощью мачете в ледяной тьме зимней ночи было сущим бедствием, но к семи утра мы соорудили хижину из березовых стволов и парашюта «Союза». Теперь мы не умирали от холода, однако вигвам быстро наполнился дымом. Мы опустили головы как можно ниже, чтобы дышать во сне.

В последний день мы совершили марш-бросок через лес – это было упражнение на ориентирование, воссоздававшее встречу с поисковой партией. Пейзаж был ошеломляющий: стволы берез высились на фоне неба, всё вокруг укрыто свежим пушистым снегом, снежинки сверкают в утреннем свете. Мы вышли из леса к большому замёрзшему озеру. Был мороз, над озером стоял пар, повсюду на льду виднелись русские старики, рыбачившие у лунок. Эта картина запомнилась мне как квинтэссенция всего истинно русского. Словно застывший во времени, как масштабная сцена из фильма «Доктор Живаго», трогательный образ навсегда запечатлелся в моей памяти.

В мае я переехал в Россию, чтобы начать работу в качестве представителя Космического центра имени Джонсона. НАСА и «Роскосмос» учились совместно готовить интернациональные экипажи к работе на Международной космической станции, и в этом масштабном начинании имелось много возможностей борьбы за власть, конфликтов вследствие различия культур и проявлений самодурства людей с большим самомнением с обеих сторон. Однако мне нравилась работа в Звёздном Городке, и я легко прижился там. Я поселился на восьмом этаже одного из панельных советских жилых домов и каждый день шёл пешком от дома мимо статуи Гагарина и таунхаусов, где жили американские астронавты во время подготовки к полёту, к профилакторию (или просто «профи») – зданию в Звёздном Городке, где проходят карантин космонавты и где НАСА были выделены кабинеты.

Иногда мне было трудно разрешать вопросы между русскими и американцами. Разные языки, разные технологии, разные представления о том, как нужно летать в космос. Но мне понравились русские, с которыми я познакомился, и всерьёз заинтересовала их культура и история, что стало фундаментом нашего будущего сотрудничества на МКС.

Первый модуль Международной космической станции, функционально-грузовой блок, был выведен в космос с Байконура в ноябре 1998 г. Через две недели за ним последовал «Ноуд-1», первый американский модуль, доставленный шаттлом «Индевор». Их соединение стало огромной победой интернациональной команды. Новорождённая космическая станция ещё не была готова к постоянному проживанию людей, поскольку отсутствовали такие важные вещи, как система жизнеобеспечения, кухня и туалет. Она оставалась пустой на орбите следующие полтора года, пока не была дополнена русским служебным модулем, что сделало её пригодной для обитания.

Лесли и Саманта прилетали ко мне в Россию на лето. В конце октября 2000 г. я поехал на Байконур на запуск «Экспедиции 1» – первой долгосрочной экспедиции на МКС. Билл Шепард летел на «Союзе» с двумя русскими космонавтами, Юрием Гидзенко и Сергеем Крикалёвым. Это был лишь второй полёт американца на «Союзе». Ещё один экипаж из трёх человек должен был заменить их в марте, и не верилось, что отныне станция постоянно будет обитаемой. Я по-прежнему считал, что моя судьба прочно связана с шаттлами, и не предполагал участвовать в долгосрочной экспедиции на станцию, но надеялся, что скоро попаду в экипаж шаттла, снова пилотом. Затем, если повезёт, я совершу ещё два полета в качестве командира шаттла, и на этом моя карьера астронавта, вероятно, завершится. Проведя в общей сложности восемь дней в космосе, я и помыслить не мог, что проживу на космической станции хотя бы день, не говоря уже о том, чтобы ставить рекорды пребывания.

Вечером накануне старта «Союза» было праздничное застолье. Менеджер из НАСА, приехавший на Байконур, сильно перебрал – очень сильно, – и я весь день за ним ухаживал, потому что в таком ужасном состоянии его нельзя было оставить одного. На следующее утро я коротко повидался с Шепом, когда он шёл снаряжаться к запуску.

– Что за дерьмо вчера творилось? – спросил он. – Как в грёбаной общаге, визги, крики, кто-то колошматил мне в дверь. Я едва смог поспать.

– Прости, дружище, – сказал я. – Удачи в космосе.

«Союз» в тот день благополучно улетел, но я не смог этого увидеть, помогая своему голому коллеге, когда его рвало в ванной. Жаль было пропускать старт, но я радовался уже тому, что нахожусь на Байконуре в этот знаменательный день. Мне понравилось жить и работать в России больше, чем я ожидал. По телевизору в старой гостинице для космонавтов я наблюдал, как космический корабль превращается в крохотную точку в небе, ещё не представляя, какую важную роль «Союз» и это место сыграют в моём будущем.

Вскоре после моего возвращения из России Чарли Прекорт, руководитель Офиса астронавтов, предложил мне стать дублером Пегги Уитсон в пятой экспедиции на МКС , старт которой был запланирован на июнь 2002 г. Обычно дублирующий экипаж летит через две экспедиции после основного, естественным образом переходя от тренировок в качестве дублёров к подготовке к собственному полёту. Из-за необычных обстоятельств я бы не был включён в основной экипаж для следующего полета, и поэтому предложение стать дублёром выглядело сомнительным. Моей первой реакцией было отклонить предложение. Полёт на Международную космическую станцию очень отличается от того, чему я учился, и во многом далёк от главного для меня стимула стать астронавтом – от полётов на ракетоплане.

– Честно говоря, я не уверен, что хотел бы провести шесть месяцев на космической станции, – сказал я Чарли. – Я пилот, а не специалист. Наука не для меня.

Чарли понял, он тоже был пилотом. Он объяснил, что никого не смог уговорить стать дублером Пегги, перебрав большинство более опытных астронавтов, и предложил мне сделку: если я соглашаюсь, что означает возвращение в Россию на продолжительное время для изучения русских систем МКС и «Союза», то он делает меня командиром шаттла в моём следующем полёте, а после этого командиром Международной космической станции. Я долго думал и вернулся в его кабинет со списком причин, по которым считал себя неподходящим для этой задачи. Чарли терпеливо выслушал.

– Несмотря на всё вышесказанное, я никогда не отвечал отказом, когда меня просили сделать что-нибудь трудное, – подытожил я. – И если вы меня попросите, я не отвечу «нет».

– Такой ответ я не приму, – сказал Чарли. – Тебе придётся ответить «да».

– Ладно, – согласился я нехотя. – Да, я это сделаю.

Я получил назначение позже обычного и вынужден был не только взяться за работу, к которой не лежала душа, но и навёрстывать упущенное. Я очень много тренировался в России, осваивая «Союз» и российскую часть МКС, а также старался усовершенствовать русский, всегда казавшийся мне чудовищно трудным. Вдобавок мне пришлось изучить американский сегмент космической станции, невероятно сложный, научиться управлять роботом-манипулятором и совершать выходы в открытый космос.

Я прошёл русский курс выживания на воде с Димой Кондратьевым, с которым мы вместе «выживали» зимой, и космонавтом Сашей Калери – моими новыми товарищами по дублирующему экипажу. Рано утром 11 сентября 2001 г. мы вылетели на старом русском военном самолёте из Сочи, поросшего пальмами города на побережье Чёрного моря у подножия Кавказских гор. Пока самолёт неспешно летел в сторону моря, нас познакомили с кораблём и показали, как пользоваться оборудованием. Туалетная бумага была запрещена, поскольку засоряла санитарно-гигиеническую систему. Вместо неё нам предложили щетку, отмокавшую в антисептике рядом с туалетом. «Общая щетка для задницы? – подумал я. – Вот дерьмо!»

Курс выживания на воде оказался ненамного приятнее зимнего испытания. Старый «Союз» спустили на воду, и нам пришлось забираться в него в скафандрах «Сокол», используемых во время взлёта и посадки. Крышка люка за нами закрылась, и мы сидели в удушливой жаре, пока не получили указания снять скафандры и надеть зимнее аварийно-спасательное снаряжение, а сверху резиновый гидрокостюм. Было почти невозможно выполнить эти указания в тесноте «Союза». Диме, Саше и мне пришлось по очереди ложиться на колени остальным, чтобы вылезти из одного костюма и влезть в другой. Капсула подпрыгивала вверх-вниз на катящихся волнах Чёрного моря, и я подумал, что мы не справились бы с этой задачей, вернувшись из космоса, ослабленные пребыванием в невесомости. В дополнение к моей зимней одежде – а в «Союзе» было жарко, как в сауне, – я натянул ещё и полный гидрокостюм, включая несколько слоев шапочек и капюшонов. Мы утопали в собственном поту и были вымотаны ещё до того, как вылезли из «Союза» и прыгнули в море. Это, по сути, не было освоением оборудования или действий; как и зимний курс выживания, водный был почти исключительно психологическим тренингом и опытом сколачивания команды путём совместного преодоления трудностей. На мой взгляд, было бы лучше открыто это признать – больше смысла.

По окончании тренировки мы вернулись на корабль, на мостике которого капитан предложил отметить наш успех водкой. Как поразила бы меня эта сцена всего несколько лет назад! Я, офицер ВМФ США, пью спиртное на капитанском мостике русского военного корабля в компании капитана и Димы, пилота российских ВВС.

Когда мы вернулись на берег, раздался звонок из Звёздного Городка: два самолёта врезались в башни Всемирного торгового центра. Мы были потрясены, как и весь мир. Для меня было ужасно находиться так далеко от родной страны, когда её атакуют. Мы кинулись к ближайшему телевизору, и, как большинство моих соотечественников, я провёл много часов, следя за информационными выпусками и пытаясь осмыслить случившееся. Русские проявили себя с наилучшей стороны, всеми силами стараясь помочь нам. Они приносили еду, переводили русские новости, чтобы мы могли понять, что происходит, и даже отменили оставшиеся тренировки, чтобы как можно быстрее доставить нас домой. Мы вылетели из Сочи на следующий день. Меня поразило, насколько ужесточились меры безопасности в аэропорту, хотя террористическая атака произошла в другой стране, в другой части света. Ожидая в Москве возобновления рейсов в Соединённые Штаты, мы видели огромные кипы цветов перед входом в американское посольство, знак солидарности, который я никогда не забуду.

Находясь в России, я пообщался и с основным экипажем: Пегги Уитсон, моей одногруппницей, а также Сергеем Трещёвым и Валерием Корзуном. Валерий, будущий командир 5-й экспедиции, оказался нетипичным русским с приветливой улыбкой и морем обаяния.

Частью нашей подготовки было освоение механической руки – робота-манипулятора канадского производства, и мы с Валерием отправились в Монреаль на одном из НАСАвских реактивных Т-38. Для русского космонавта это была редкая возможность полетать на Т-38, а меня забавляло, что я лечу с бывшим русским лётчиком-истребителем. По завершении обучения в Монреале я захотел побывать на своей бывшей базе ВМФ «Пакс-Ривер» на ежегодной встрече выпускников школы лётчиков-испытателей. Там я мог повидаться со старыми друзьями, например Полом Конильяро, и я подумал, что Валерию интересно будет познакомиться с лётчиками-испытателями американских ВМС, а им с Валерием. Прежде чем сесть на американской военно-морской базе в компании действующего полковника российских ВВС, я заручился всеми необходимыми разрешениями, а также организовал прибытие таможенника к нашему самолёту, поскольку мы летели прямиком из Канады.

Когда мы сели и поставили самолёт на лётном поле в непосредственной близости от Чесапикского залива, таможенный чиновник ещё не прибыл. Позвонив, я услышал, что он ещё не выехал из офиса – в 90 минутах езды, в Балтиморе. Он грозно запретил нам покидать самолёт до его прибытия, но день выдался холодный, ниже нуля, и ветреный, а на нас с Валерием были только синие летные костюмы НАСА и лёгкие куртки. Я заявил чиновнику, что мы не собираемся замёрзнуть насмерть, дожидаясь его, и что он найдёт нас в офицерском клубе, и нажал отбой под его протестующие крики. Имей мы всё необходимое, построили бы вигвам.

Мы отправились в бар и провели два часа за пивом и лётными байками. Валерий рассказал, что значит быть русским лётчиком-истребителем и космонавтом и очаровал моих бывших коллег. В конце концов в офицерский клуб явился таможенный чиновник, заверяя всех, кто готов был слушать, что собирается упечь нас с Валерием в тюрьму за нарушение его распоряжения. Командир знал меня с тех времён, когда я был лётчиком-испытателем, а Валерий ему понравился, так что таможеннику было велено заполнить бумаги и выметаться с его авиабазы. Валерий впоследствии стал замдиректора Центра подготовки космонавтов им. Гагарина в Звёздном Городке и неизменно меня поддерживал.

Доводы в пользу космоса
Нил Деграссе Тайсон
В прошлом десятилетии я пошутил в разговоре с коллегами, что Соединенные Штаты высадят астронавтов на Марсе через год или два, если только китайцы допустят утечку о своих планах построить там военные базы. Эта шутка больше не кажется смешной.
Подробнее