Одной из знаменательных дат в истории Европы после Второй мировой войны стало 22 января 1963 г. – день, когда в Елисейском дворце президент Франции Шарль де Голль и канцлер ФРГ Конрад Аденауэр поставили подписи под договором о сотрудничестве.
Полувековой юбилей Елисейского договора был отмечен с большим размахом. В Берлине прошли совместные заседания правительств и парламентов обеих стран, президент Франсуа Олланд и канцлер Ангела Меркель ответили на вопросы студенческой аудитории, которые транслировались франко-германским культурным телеканалом «Арте». Вечером хозяева и гости присутствовали на симфоническом концерте в Берлинской филармонии.
Отклики на торжества выглядят неоднозначно. Комментаторы по обе стороны Рейна, как и в других странах, единодушно признают, что Елисейский договор стал вехой на пути к историческому примирению двух народов, которые трижды на протяжении жизни одного поколения сталкивались на полях сражений, втягивая в смертельное противоборство Европу, а за ней и весь мир. Превращение «наследственных врагов» в привилегированных партнеров сделало франко-германский тандем мотором Европейского союза, объединяющего уже 27 государств. Без предварительного согласия Берлина и Парижа органы ЕС не принимают ни одного сколько-нибудь важного решения.
Тем не менее отношения внутри самого тандема далеки от идиллии. За время существования Елисейского договора между сторонами не раз возникали разногласия, трения, а нередко и конфликты, причем за последние месяцы на фоне кризиса еврозоны и смены руководства во Франции они заметно обострились.
УРОКИ ПРОШЛОГО
Решение генерала де Голля избрать после возврата к власти весной 1958 г. одним из своих первых зарубежных собеседников канцлера Аденауэра вызвало тогда немалое удивление. Ветеран двух мировых войн, побывавший в немецком плену, а двумя десятилетиями спустя возглавивший французское движение Сопротивления, считался националистом, воспитанным с молодых лет в антигерманском духе.
Между тем де Голль всегда руководствовался в своей деятельности не эмоциями или предрассудками, а трезвым, прагматичным расчетом, вписывая его в широкие исторические и глобальные координаты. Особое беспокойство генерала вызывала эволюция баланса сил между США и СССР в сторону ракетно-ядерного «равновесия страха», при котором стороны оказывались заложниками друг друга, избегающими рисковать собственным населением ради безопасности союзников. Подобная ситуация была чревата для Европы двоякой опасностью – превращением либо в поле боя сверхдержав с катастрофическими последствиями, либо в объект их глобальной договоренности за счет интересов европейцев («супер-Ялта»).
Наглядным доказательством справедливости своего анализа де Голль считал кубинский кризис 1962 г., ускоривший переход Соединенных Штатов от стратегии «массированного возмездия» к концепции «гибкого реагирования». Твердо поддержав Кеннеди в ходе этого кризиса, де Голль взял курс, с одной стороны, на форсированное создание Францией национальной ядерной силы сдерживания, а с другой – объединение шести государств Западной Европы на основе Римского договора (1957) о создании Европейского экономического сообщества (ЕЭС) – зародыша будущего Евросоюза. Уверенный в том, что роль политического лидера в нем, а тем самым и весомого участника концерта мировых великих держав, будет играть Франция, де Голль считал ее основным партнером Западную Германию, чей экономический потенциал был ограничен политическими последствиями Второй мировой войны, прежде всего расколом на два государства.
Хотя Аденауэр далеко не во всем разделял грандиозные замыслы генерала, он усмотрел в них практические выгоды для своей страны. Главная из них состояла в том, что Франция, долго остававшаяся для немцев наиболее трудной собеседницей среди держав–участниц Североатлантического альянса, становилась ценным партнером в переговорах не только с Советским Союзом, но и в известной мере США и Великобританией. (Их линия поведения в ходе кризиса 1958–1961 гг. вокруг Западного Берлина не всегда вызывала у канцлера полное доверие.)
Эти факторы и легли в основу Елисейского договора, который предусматривал регулярные консультации на разных уровнях по важнейшим вопросам внешней политики, экономики и культуры, а также создание условий для более тесного общения молодежи обеих стран в рамках специально создаваемой организационной структуры.
Таким образом, с точки зрения международного права франко-германский договор 1963 г. отнюдь не представлял собой классический союз с четкими обязательствами участников о взаимодействии при тех или иных обстоятельствах. Это был лишь консультационный пакт, эффективность которого определялась степенью совпадения интересов. Однако именно в процедурном характере данного пакта заключалось его основное преимущество, позволявшее гибко адаптировать документ к контексту меняющейся международной обстановки.
Это достоинство обнаружилось очень скоро. В ходе ратификации бундестаг ФРГ добавил к договору преамбулу, подтверждающую незыблемость обязательств по Североатлантическому альянсу. Де Голль, который надеялся с помощью немцев добиться эволюции НАТО в сторону большего равноправия между союзниками по обе стороны Атлантики, не скрывал разочарования. «Договоры можно сравнить с молодыми девушками, которые подобны розам – они имеют свой лучший возраст, который проходит», – иронически заметил французский президент. Аденауэр постарался смягчить горечь партнера. Во время государственного визита во Францию летом 1963 г. он подчеркнул в одной из речей: «Каждый садовник знает, что розы – самое упорное, живучее растение, способное благодаря уходу пережить зиму».
Полувековая история Елисейского договора подтвердила оценку канцлера: этот документ продолжал служить важным каналом постоянного диалога между его участниками независимо от личных взглядов, партийно-политической принадлежности лидеров и коренных перемен ситуации в Европе и в мире. Например, в конце 60-х – начале 70-х гг. ХХ в. франко-германские отношения заметно осложнились из-за недоверия к «восточной политике» социал-демократа Вилли Брандта со стороны президента-голлиста Жоржа Помпиду, взявшего курс на сближение с Великобританией, перед которой открылись двери в ЕЭС, наглухо забаррикадированные ранее де Голлем. Напротив, преемник Помпиду либерал Валери Жискар д’Эстен наладил самое тесное сотрудничество с социал-демократическим канцлером ФРГ Гельмутом Шмидтом на почве совместных усилий по превращению ЕЭС из таможенного союза в валютно-экономический.
Самое серьезное испытание на прочность франко-германский тандем пережил на рубеже 80-х – 90-х гг., когда его возглавляли президент-социалист Франсуа Миттеран и христианско-демократический канцлер Гельмут Коль. С концом холодной войны и биполярного мира цели, которые ставили в свое время перед Елисейским договором его создатели, бесповоротно ушли в прошлое. Объединение Германии радикально изменило баланс сил между участниками тандема, а распад СССР – его геополитическое измерение.
Тем не менее диалог не прекратился, а напротив, стал еще более активным. Согласившись после некоторых колебаний с неизбежностью восстановления германского единства, Миттеран взял курс на придание ему европейского измерения. «Сделать Германию европейской, чтобы Европа не стала германской», – так резюмировал свою стратегию президент. Важнейшими вехами на этом пути стали Маастрихтский, Амстердамский, Ниццский договоры, а после провала в 2005 г. проекта Европейской конституции – Лиссабонский.
Роль катализатора углубления и расширения европейской интеграции продолжало играть франко-германское партнерство. Механизм Елисейского договора постепенно развивался – с 1988 г. к двум ежегодным саммитам и встречам министров иностранных дел добавились советы по обороне и безопасности, экономическим и валютно-финансовым вопросам. Межправительственные контакты подкреплялись связями парламентов, НКО, культурными и молодежными обменами. Определенный импульс получило и военное сотрудничество – создание франко-германской бригады, расширенной затем до Еврокорпуса со штабом в Страсбурге, который призван стать прообразом будущей европейской «оборонной идентичности». Миттеран и Коль приняли участие в совместных маневрах воинских частей обеих стран в Мурмелоне, арене кровопролитных боев Первой мировой войны.
Постоянный диалог чиновников и представителей гражданского общества на всех уровнях постепенно выработал привычку учитывать позицию партнера с тем, чтобы минимизировать столкновение интересов путем предварительного согласования решений. Изменилось и восприятие народами образов друг друга. Хотя многие устоявшиеся негативные стереотипы сохраняются, они утратили свойственный прошлому рефлекс взаимного недоверия и вражды.
Вместе с тем конкретная отдача сложившегося на основе Елисейского договора тандема по-прежнему колеблется в довольно широком диапазоне. В период двух президентских мандатов неоголлиста Жака Ширака (1995–2002 гг.) его взаимодействие с канцлером Герхардом Шрёдером оставляло порой желать лучшего. Зато с избранием в 2007 г. главой Пятой республики Николя Саркози и приходом к власти канцлера Ангелы Меркель могло показаться, что франко-германские отношения не только достигли пика времен де Голля–Аденауэра, Жискар д’Эстена–Шмидта или Миттерана–Коля, но поднялись на качественно новый уровень.
Такое впечатление, вызывавшее ревность других членов Евросоюза, не было лишено оснований. Причем дело было, разумеется, не в личностных особенностях двух лидеров. Правда, Ангелу Меркель, дочь протестантского пастора, родившуюся в ГДР, вначале несколько шокировала фамильярность Саркози. Тот факт, что эти шероховатости быстро сменились взаимопониманием и солидарностью, определялся прежде всего общностью подходов к главной проблеме, стоявшей перед их странами и ЕС в целом – преодолению последствий глобального финансово-экономического кризиса.
Как Меркель, так и Саркози искали выход из этого кризиса в соответствии с интересами их правых электоратов – в сокращении дефицита финансов и госдолга за счет экономии расходов государства и системы социальной защиты, облегчении налогового бремени частного сектора, придании большей гибкости трудовому законодательству. Вместе с тем неолиберальное кредо социальной рыночной экономики ФРГ в чрезвычайных условиях кризиса не противоречило широкомасштабным вливаниям бюджетных средств в спасение предприятий и банков, оказавшихся на грани банкротства, что соответствовало многовековым этатистским традициям Франции.
Другим фактором, способствовавшим этому «медовому месяцу», являлось неофициальное разделение ролей на международной арене. ФРГ, ведущего мирового экспортера промышленных товаров, интересовали в первую очередь дальнейшая экономическая интеграция в расширенном на восток Евросоюзе и сотрудничество с динамичными «всплывающими» державами бывшего третьего мира. В то же время президент Франции стремился утвердить за Парижем роль политического лидера, представляющего интересы Евросоюза как в трансатлантическом диалоге с США, так и в традиционных сферах французских геополитических интересов – Средиземноморье, на Ближнем Востоке, в Африке.
Это разделение не обходилось без сбоев. Оппозиция Меркель по существу девальвировала выдвинутый Саркози проект создания Средиземноморского союза. Решение Германии воздержаться в ходе голосования в Совете Безопасности ООН по Ливии, тогда как Франция активно добивалась вооруженного вмешательства (март 2011 г.), вызвало нескрываемое раздражение в Париже. Тем не менее по ключевым вопросам европейской и мировой политики тандем занимал согласованные, а зачастую единые позиции. В СМИ получил хождение термин «Меркози», подразумевавший фактическую франко-германскую директорию в Евросоюзе и его отношениях с внешним миром. Дальнейшее развитие событий показало, однако, что степень совпадения интересов между партнерами, а вместе с ней и эффективность самого тандема постепенно сужаются. НА НОВОМ ЭТАПЕ
Во время президентской кампании во Франции весной 2012 г. Меркель публично поддержала Саркози и отказалась принять его соперника-социалиста. В свою очередь Франсуа Олланд демонстративно встретился с лидерами оппозиционных германских социал-демократов, в том числе потенциальными конкурентами канцлера на предстоящих в 2013 г. выборах в бундестаг.
Этот обмен любезностями не помешал новому французскому президенту уже в день инаугурации, 15 мая 2012 г., срочно вылететь в Берлин. Время не могло ждать – острейший кризис суверенных долгов государств южной периферии ЕС, прежде всего Греции, оказавшейся на грани дефолта, а также Испании, Португалии, Италии грозил вызвать крах единой европейской валюты и паралич всего процесса евростроительства.
Между тем подходы партнеров по тандему к путям преодоления кризиса существенно разошлись. Для Меркель необходимым условием его преодоления являлась прежде всего финансовая стабильность на базе Пакта бюджетной дисциплины, подписанного в рамках Евросоюза по ее инициативе при активной поддержке бывшего президента Саркози. Не отказываясь от помощи терпящим бедствие, канцлер требовала от правительств гарантий в виде программ жесткой экономии государственных, прежде всего социальных расходов.
Отсюда – решительное сопротивление германской стороны тому, чтобы придавать этой помощи автоматический характер, например, эмиссии Центробанком ЕС евробондов – обезличенных облигаций, гарантированных всеми странами еврозоны и прежде всего наиболее кредитоспособной из них – Германией. «Пока я жива, евробондов не будет!» – твердо заявила Меркель. В ту же логику вписывалось ее стремление придать новый импульс европейской интеграции, дополнив существующий валютно-финансовый союз налоговым и кредитным с широкими полномочиями наднациональных органов контроля над банковской системой Евросоюза.
В то же время центральным пунктом предвыборной программы Олланда служило форсирование экономического роста ради смягчения главной социальной проблемы – занятости. Поскольку это предполагало активную роль государства, в том числе в финансовой сфере, кандидат соцпартии критиковал чрезмерные, по его мнению, уступки своего предшественника Германии и обещал возобновить переговоры об условиях Пакта бюджетной дисциплины, дополнив его мерами по стимулированию темпов роста ВВП.
Эти расхождения объяснялись отнюдь не идеологическими или партийно-политическими мотивами, ничуть не мешавшими в прошлом тесному взаимодействию Жискар д’Эстена со Шмидтом или Миттерана с Колем, а более существенными факторами объективного порядка. Эволюция баланса сил между участниками тандема, предопределенная воссоединением Германии, заметно ускорилась на фоне начавшегося в 2008 г. мирового кризиса. Франция оказалась более чувствительной к его последствиям, нежели ФРГ, причем не только из-за более ограниченного демографического или материального потенциала, но и по структурным причинам. Французский торговый баланс сводится с хроническим дефицитом, а германский – с внушительным активом, отражая различие в конкурентоспособности двух ведущих экономик Евросоюза. Удельный вес обрабатывающей промышленности в ВВП Германии, ведущего мирового экспортера ее продукции, достигает 27%, тогда как во Франции он вдвое ниже. Повышению эффективности социального рыночного хозяйства ФРГ заметно способствовала модернизация трудовых отношений и налоговой системы, начатая при Шрёдере и продолженная Меркель.
Во Франции подобные реформы, за которые выступали правые партии во времена президентства Саркози, столкнулись с упорным сопротивлением социалистов и их союзников, выступавших под этатистскими и эгалитаристскими лозунгами. Приход их к власти вполне закономерно привел к тому, что франко-германский дуэт начал давать сбои. Олланд оказался в нелегкой роли посредника между относительно стабильными, богатыми странами Северной Европы, верными неолиберальной и монетаристской стратегии (ФРГ, Нидерланды, Финляндия), и охваченными кризисом государствами Средиземноморья, став на присущий его политическому стилю путь поисков компромисса. В ходе подготовки двух важнейших саммитов ЕС – в июне и октябре 2012 г., которым предшествовали интенсивные контакты партнеров по тандему на всех уровнях, французская сторона впервые расширила их двусторонний формат, подключив глав правительств двух крупных южноевропейских государств – премьеров Италии Марио Монти и Испании Мануэля Рахоя.
Поддержав их просьбы о финансовой помощи, Олланд стремился нейтрализовать риск превращения основного донора – ФРГ в решающего игрока среди 27 государств ЕС. «Перебалансировка с Германией, предпринятая Франсуа Олландом, необходима», – подчеркивал Юбер Ведрин, бывший дипсоветник Миттерана, министр иностранных дел Франции в 1995–2002 годах. Эксклюзивный франко-германский дуэт все чаще превращается в квартет.
Это принесло результаты. Критика германскими СМИ популистской экономической программы французских социалистов постепенно смягчалась по мере корректировки Олландом многих предвыборных обещаний. После упорного торга на саммитах ЕС в июне и октябре 2012 г. достигнуты договоренности по самым острым вопросам. Средства, предоставленные Еврокомиссией, Европейским центробанком и МВФ, спасли Грецию от банкротства в обмен на введение Афинами режима строгой экономии. Солидный кредит получили и терпящие бедствие испанские банки. Президент Европейского центробанка Марио Драги обещал принять меры по снижению процентных ставок гособлигаций проблемных стран на мировых финансовых рынках. Угроза распада еврозоны отступила. Конкретные очертания приобрела и германская идея создания кредитно-банковского союза с контролем над 6 тыс. банков единой Европы.
В то же время Олланду пришлось отказаться от пересмотра Пакта бюджетной дисциплины и добиться ратификации его французским парламентом в прежнем виде. Обещанное им стимулирование экономического роста и занятости в масштабах Евросоюза свелось к созданию довольно скромного общего фонда для финансирования инвестиционных проектов, объем которого не превышает 120 млрд евро (1% совокупного ВВП 27 стран ЕС).
На следующем саммите в декабре 2012 г. позиции Берлина и Парижа вновь разошлись. Объектом конфликта стал на сей раз бюджет Евросоюза на семь последующих лет, запланированный в объеме 973 млрд евро. Великобритания категорически потребовала сократить его, грозя в противном случае вообще покинуть союз. Поскольку ФРГ несет основное бремя расходов на выгодную Франции общую сельскохозяйственную и региональную политику, германское общественное мнение в той или иной мере сочувствует требованиям Лондона. Ввиду приближения очередных выборов в бундестаг Меркель не могла не учитывать этого. Германия выдвинула широкомасштабную программу пересмотра основополагающих документов Евросоюза с тем, чтобы сделать новый решительный шаг к единой экономической, кредитной, валютной политике с широкими полномочиями контролера Евробанка над банковской системой стран ЕС. В ответ Олланд дал понять, что Франция остается верной традиционному для нее преимущественно межгосударственному подходу к интеграции, сохраняющему суверенные права участников, и отклоняет наднациональные, федералистские притязания ФРГ. Участники саммита разошлись, так и не приняв решений.
Однако они не склонны слишком драматизировать сложившуюся ситуацию. Расширение тандема за счет других участников не исключает двустороннего франко-германского диалога, а лишь придает ему более сбалансированный характер. После «смены караула» в Елисейском дворце Олланд и Меркель не упускают случая подтвердить это помпезными протокольными церемониями (например, в Реймсе, где де Голль и Аденауэр впервые объявили об историческом примирении). «У европейцев особый взгляд на франко-германские отношения, – иронически заметил Олланд. – Если мы действуем совместно, они опасаются, что это будет за их счет. Если же мы идем врозь, то уж точно в ущерб им».
Отклонив предложение Олланда заменить Елисейский договор новым, более обязывающим документом, сделанное им еще во время предвыборной кампании, Меркель предпочла подписать со своим французским коллегой декларацию о намерениях и программу действий на будущее.
Подчеркнув важность своего сотрудничества для определения и проведения в жизнь «ориентаций, которые очертят Европу завтрашнего дня», и канцлер, и президент перечислили 75 взаимных обязательств. Среди них фигурируют дальнейшее расширение контактов молодежи путем изучения немецкого и французского языков и совместного обучения, а также культурных обменов, в том числе с помощью современных технологий, для чего будет основана специальная академия.
В экономической сфере создается консультативная группа из представителей деловых кругов и профсоюзов для совместных поисков путей повышения конкурентоспособности, совершенствования моделей социальных отношений в обеих странах и решения проблем занятости. Два крупных предпринимателя – Жан-Луи Боффа (Сен-Гобэн) и Герхард Кроме (Тиссен-Крупп) должны представить на эти темы совместный доклад. Особое внимание уделено координации энергетической политики партнеров с учетом отказа ФРГ в перспективе от использования АЭС, остающихся ядром энергетики Франции.
В правовых вопросах имеется в виду содействие кодификации права убежища и созданию «европейской прокуратуры». Регулярные контакты отдельных министров примут форму прямого участия в рабочих заседаниях правительств обеих стран.
Наконец, стороны обязались завершить поиски компромиссных решений спорных вопросов, вызвавших провал предыдущей сессии Евросовета (интеграция кредитно-банковской системы, бюджет и т.д.) с тем, чтобы решить их на следующем саммите, намеченном на июнь 2013 года.
Предварительный набросок такого компромисса наметился уже на февральской сессии: объем годового бюджета Европейского союза на семь лет вперед установлен на уровне 960 млрд евро, но фактически ассигнование по конкретным статьям расходов снижены до 908 миллиардов. Этот половинчатый, сугубо бухгалтерский вариант не удовлетворил ни экономных северян, ни расточительных южан, интересы которых защищали в Брюсселе соответственно Кэмерон и Олланд. Арбитром между ними выступила канцлер Меркель, за которой, судя по всему, и останется последнее слово.
ТАНДЕМ И РОССИЯ
Подписание Елисейского договора руководство Советского Союза встретило без особого энтузиазма. В биполярном мире того времени любые шаги, способные так или иначе затронуть статус-кво, основанный на итогах Второй мировой войны, воспринимались Москвой как покушение на сферы влияния двух сверхдержав. Это касалось прежде всего главного из них – раскола Германии на два государства с несовместимыми социально-экономическими и политическими системами.
Тем не менее оснований для чрезмерного беспокойства в СССР также не видели. Хотя попытка де Голля наладить диалог с Аденауэром вызывала некоторое удивление и разочарование – советское руководство было уверено, что эта инициатива обречена на провал. Такое убеждение основывалось не только на ленинском постулате об «империалистических противоречиях» из-за неравности темпов развития экономики, неизбежно вызывающей войны за передел рынков и источников сырья. Его корни уходили в давние традиции российской дипломатии, стремившейся лавировать между двумя главными державами континентальной Европы. Франко-русские союзы 1891, 1935, 1944 гг. имели отчетливо антигерманскую направленность. «Союз трех императоров» (России, Германии, Австро-Венгрии) 1871 г., Раппальский договор 1921 г., пакт Молотова–Риббентропа 1939 г. – более или менее антифранцузскую.
Негативная реакция Парижа на «атлантическую» преамбулу, внесенную бундестагом в Елисейский договор, была воспринята в СССР как признак неизбежного краха тандема – тем более что за этим последовали визит де Голля в Москву, его лозунг «разрядка, согласие, сотрудничество» в Европе «от Атлантики до Урала», выход Франции из интегрированных структур НАТО. Когда же канцлер Вилли Брандт начал «восточную политику», советская дипломатия поощряла соревнование между партнерами по тандему в ходе подготовки к Хельсинкскому совещанию по безопасности и сотрудничеству в Европе, причем не без успеха.
Однако дальнейшие события показали, что игра на франко-германских разногласиях, использовавшаяся в разное время отнюдь не только Россией, исчерпала себя. С концом холодной войны и биполярного мира на первое место в повестке дня европейской и мировой политики, как после Второй мировой войны, вновь выдвинулась германская проблема. Потерпев неудачу в попытках вписать объединенную Германию в «европейскую конфедерацию» и взяв курс на ее форсированную интеграцию в ЕЭС, Миттеран не мог не учитывать, что для Коля завершение процесса воссоединения страны зависит прежде всего от Москвы.
В свою очередь, российской дипломатии пришлось сдать в архив прежние представления о непримиримости франко-германского антагонизма и шансах игры на нем. Новые геополитические реалии диктовали Москве необходимость выстраивания сбалансированных отношений как с Францией, так и с объединенной Германией – двумя ключевыми государствами Евросоюза, на который приходится половина объема внешнеэкономических связей России, прежде всего важнейшего для нее экспорта энергоносителей.
Это было тем более очевидно, что расширение ЕС на восток за счет бывших соцстран, которые ориентировались на США и НАТО, не обошлось без усиления недоверия, а порой и открытой враждебности к былому «старшему брату». Роль своего рода амортизатора этих негативных тенденций выпала на долю франко-германского дуэта. Различия в подходах между «новой» и «старой» Европой дали себя знать в 2003 г., когда страны Восточной и Центральной Европы поддержали вторжение США и Великобритании в Ирак, а Франция и Германия вместе с Россией и Китаем осудили его. На сессии Совета Североатлантического альянса в Бухаресте (апрель 2008 г.) вручение Украине и Грузии Плана действий для членства в НАТО было отложено по настоянию Франции и ФРГ.
Ни та ни другая страна никоим образом не намерены, разумеется, выступать в сомнительном качестве «троянского коня» России в евроатлантических структурах. Как Париж, так и Берлин стремятся лишь избежать возврата Европы к губительному расколу времен холодной войны. Одной из важных инициатив тандема вскоре после ее окончания стало создание «Веймарского треугольника» – соглашения о регулярных политических консультациях с Польшей, облегчивших процесс ее присоединения (2004) к Евросоюзу – причем логическим продолжением этого явилось приглашение России принять участие в этих консультациях на уровне министра иностранных дел.
Итак, долгая, непростая история Елисейского договора, на протяжении которой степень согласия партнеров, контекст и сам смысл этого документа неоднократно менялись, подтверждает устойчивость франко-германского тандема, являющегося существенным элементом системы международных отношений в Европе и в мире.
