На этой неделе в Ханты-Мансийске состоится очередной саммит
Россия — Европейский союз. После долгих проволочек стороны наконец
объявят о начале переговоров по новому базовому документу,
призванному заменить действующее Соглашение о партнерстве и
сотрудничестве между Россией и ЕС. Три предыдущих саммита
заканчивались ничем, и хоть какой-то формальный результат можно
считать достижением.
Впрочем, общая атмосфера европейской политики такова, что диалог
обещает быть долгим и трудным. Единая Европа испытывает дефицит
большой политической цели. Когда-то таковой была необходимость
положить конец вражде Франции и Германии, много позже — преодоление
раскола традиционной Европы после падения железного занавеса. И то
и другое достигнуто. Следующим этапом должен был стать выход на
новый уровень — начало движения к по-настоящему единой Европе с
общей политической идентичностью и системой надгосударственного
управления.
Но к этому европейские нации не готовы. Показавшаяся реальной
угроза утраты суверенитетов создала в Старом Свете обстановку,
неблагоприятную для продвижения вперед. Отчасти Евросоюз стал
жертвой собственного пиара, хотя раньше именно умение в выгодном
свете представить интеграционные шаги обеспечивало успех проекта.
Гражданам так помпезно рассказывали об историческом значении
конституции, что многие действительно поверили в реальность
федеративной Европы, которая подчинит всех централизованной
бюрократии. Конституция и тем более Лиссабонский договор на деле
предусматривали лишь скромные шаги в этом направлении. Но хватило и
этого.
А зачем вообще политическая цель, если создан гигантский единый
рынок, достигнут беспрецедентный уровень благосостояния и
практического удобства жизни? Что мешает просто пользоваться этими
выдающимися достижениями, не ставя новых масштабных задач?
Отцы-основатели объединения, запускавшие процесс в конце 1940-х
и в 1950-е гг., понимали, что для подлинной интеграции одной лишь
экономической целесообразности недостаточно. Только наличие
признанной всеми политической задачи способно подвигнуть нации
умерить свойственный им эгоизм и пойти на самоограничение во имя
общего прогресса. Если же отсутствует хотя бы базовое политическое
взаимопонимание, согласование позиции превращается исключительно в
непримиримое перетягивание каната — за блага, субсидии, полномочия,
влияние, реализацию национальных повесток дня.
Сейчас единой политической цели у Европейского союза нет. Разные
группы стран по-разному смотрят и на корни европейских проблем, и
на место Европы в мире. Любой по-настоящему значимый
внешнеполитический вопрос вызывает глубокие противоречия. Ведь в
процессе его решения не обойтись без того, чтобы формулировать
отношение к тем или иным внешним игрокам (например, России и США),
а здесь согласия и близко нет.
Огромная экономическая мощь Евросоюза контрастирует с его
неспособностью превратиться в серьезного политического игрока. И
это все больше сказывается на общем прогрессе.
Во время предыдущего кризиса интеграции, так называемого
«евросклероза» середины 1970-х — середины 1980-х, политической
самостоятельности от ЕС никто и не ожидал. Распределение ролей в
трансатлантическом альянсе было очевидным. США отвечали за
стратегию и безопасность, а Западная Европа доверялась партнеру,
помогала ему по мере сил и занималась обустройством себя самой на
зависть социалистическому лагерю.
Сегодня отсутствует объединяющая угроза, и политические
горизонты Европы и США расходятся. Глобальный взгляд Вашингтона,
ориентированного на использование силы и обеспечение собственного
мирового лидерства, встречает мало понимания в столицах Старого
Света. Если же кто-то из европейских политиков и демонстрирует
более глобальные амбиции, оказывается, что для их реализации не
хватает ресурсов — политических, военных, наконец, просто
человеческих. Единая Европа утратила вкус к большой
геополитике.
Однако и в качестве региональной силы Европейский союз буксует.
Естественные попытки распространить влияние ЕС на западную часть
постсоветского пространства приводят в зону острого
геополитического соперничества. Там в ходу классическая политика —
конкурентная и силовая, от которой Старый Свет не просто отвык, но
и сознательно старался уйти. Ведь на Центральную и Восточную Европу
Евросоюз расширился посредством мирной, в основном неполитической
экспансии. Впрочем, и ее плоды ЕС окончательно не переварил.
Отношения Европейского союза с Россией — ключевой вопрос для
будущего Европы. И дело даже не в том, что экономики действительно
взаимозависимы и взаимодополняемы, как об этом не устают твердить
представители сторон. Постановка задачи подлинного объединения
Европы в рамках ее географических границ способна стать
локомотивом, который потянет процесс интеграции, так же как
когда-то желание раз и навсегда прекратить кровопролитие в Старом
Свете. И это задача не бюрократического, а исторического
масштаба.
Только так может, кстати, решиться и вопрос о стабильном
поступательном развитии стран, находящихся между Россией и ЕС, —
Украины, Белоруссии, Молдавии. Потому что в противном случае они
так и останутся полем непрекращающейся конкуренции за влияние —
Москва будет изо всех сил противодействовать их интеграции в
западные структуры, а Европа делать все возможное, чтобы не дать
России вернуть их в сферу своего влияния.
Конечно, нет смысла говорить о вступлении России в Евросоюз,
ведь это объединение, безусловно, не представляет собой конечной
точки европейского развития. Речь должна идти о выработке
принципиально нового формата континентальной архитектуры. Пока,
правда, России намного приятнее фантазировать на тему о «мировом
финансовом центре», а Европе упиваться ощущением собственного
морального совершенства. И то и другое едва ли выдержит проверку
даже недолгим временем.
Смешно говорить о подготовке всеобъемлющего соглашения, которое
определит отношения России и ЕС на многие годы вперед, — ни Москва,
ни Брюссель не знают, какая ситуация сложится в Европе через
пять-семь лет. Слишком быстро и непредсказуемо все меняется.
Сейчас достаточно компактной договоренности о принципах
отношений, на основе которой можно развивать сотрудничество по мере
осознания его необходимости. К чему-то более масштабному рано или
поздно заставит прийти глобальный контекст — от его воздействия не
способен отгородиться никто, он диктует жесткие правила игры и
сужает коридор возможностей и для Европы, и для России. И через те
самые пять-семь лет реальные перспективы для обеих сторон могут
выглядеть совсем иначе.
