Американского историка и дипломата Джорджа Кеннана очень
раздражало то, как общественное мнение воздействует на внешнюю
политику. Публичный консенсус в США, писал он, возможен только в
отношении курса, в основе которого — “лозунги примитивного
уровня и идеологизированный ура-патриотизм”.
Это справедливо для любой страны. Происходящее между Россией и
Западом быстро скатывается к противостоянию штампов. В
обличительном задоре иные британские комментаторы “дела Лугового”
уже приблизились к вершинам пропагандистского мастерства, присущего
отечественным “аналитическим” телепрограммам. Откровения о том, что
Россия для Европы опаснее ислама и бен Ладена, зеркально отражаются
в глубокомысленных рассуждениях об извечном заговоре англосаксов
против русских.
Прогнется под нас
В накаленной обстановке важно отвлечься от эмоций. Кризис был
неизбежен, поскольку невозможно бесконечно пребывать в
шизофреническом состоянии. Официальные лица в Москве и западных
столицах продолжали по инерции твердить о “стратегическом
партнерстве”, наличии общих угроз и вызовов, о недопустимости “игры
с нулевой суммой” и т. д. На деле игра набирала обороты, доверие
приближалось к нулю, исчезало понимание обоюдных мотивов.
Запад оказался не готов к тому, что подход Москвы к
международным делам стал другим. До недавнего времени по
большинству спорных вопросов Кремль был настроен на некий
компромисс. Ведь заключить приемлемую сделку в рамках имеющихся
возможностей — цель прагматической политики. А прагматизм
провозглашался главным принципом.
Но теперь Россия почувствовала себя достаточно окрепшей для
того, чтобы прекратить “прогибаться под изменчивый мир”, а начать
“гнуть” его под себя.
Характерный пример — ситуация вокруг Косова. В несогласии
Москвы с “планом Ахтисаари” и в Европе, и в Америке изначально
усмотрели традиционное российское желание поторговаться. Когда
выяснилось, что Кремль действительно отстаивает принцип, это стало
сюрпризом. Схожая ситуация с ДОВСЕ, деятельностью ОБСЕ и
противоракетной обороной. В каждом случае Москва намерена либо
добиться пересмотра правил, либо просто перестать их соблюдать.
Кремль играет ва-банк, пытаясь изменить все и сразу, испортив
отношения одновременно со всеми.
“Остановись, мгновенье, ты прекрасно!”
Усилия Запада направлены на то, чтобы зафиксировать момент
триумфа. После победы над коммунизмом показалось, что история
достигла кульминации и закончилась, а модель свободного общества
трансформирует остальной мир, потому что она единственно верная.
Сами западные державы давно не монолитны, различия между поведением
Европы и США очевидны, но в отстаивании собственной исторической
правоты Запад един.
Суть происходящего заключается в том, что Россия и Запад словно
поменялись местами. После окончания эпохи идеологического
противостояния источником политических инноваций и прогрессивных
изменений выступал Запад. Освободившимся странам он предлагал
инструменты трансформации и расширял сферу своего влияния,
преодолевая устоявшиеся геополитические рубежи.
Россия же после потрясения начала 1990-х выступала в роли
державы статус-кво. Москва пыталась удержать то, что можно было
сохранить от прежнего геополитического достояния. Например, была
заинтересована в консервации режимов на постсоветском пространстве,
замораживании локальных конфликтов, нерасширении НАТО,
нереформировании ООН для сохранения своих позиций в Совбезе и т.
д.
Сейчас хранителем статус-кво вдруг оказался Запад. Это он
стремится закрепить институты и механизмы, либо унаследованные от
холодной войны, в которой он победил, либо возникшие вследствие
этой победы. Россия же из консерватора превратилась в бунтаря.
Позиция Кремля часто вполне убедительна. Например, разве не
абсурдно отстаивать в качестве краеугольного камня общеевропейской
стабильности ДОВСЕ, основанный на логике военной конфронтации,
которая закончилась почти 20 лет назад?
Пересмотр итогов войны
Чтобы понять остроту реакции Запада, надо учесть несколько
факторов.
Во-первых, Россия зачастую откровенно нарывается.
Псевдопатриотическую шпану на дипломатических представителей
натравливали разве что во время культурной революции в Китае. А
история с отравлением радиоактивным веществом в столице одной из
ведущих мировых держав не подходящий повод для того, чтобы
устраивать политизированное шоу с участием сомнительных личностей.
Разбираться надо предельно серьезно и без шума, на провокации, если
они происходят, не реагировать, самим их не устраивать.
Во-вторых, Запад раздосадован тем, что, как выясняется, без
содействия Москвы и вправду трудно разобраться со многими важными
вопросами. Россия же содействовать на чужих условиях не желает. Не
только из упрямства, но и из-за растущего ощущения, что западные
рецепты урегулирования попросту неверны и ведут к противоположному
результату.
Наконец, Запад, как ни парадоксально, оказался по отношению к
России в том же положении, в каком Россия находится по отношению к
Эстонии или Польше. Москва впадает в ярость, когда обнаруживает
чье-то стремление “пересмотреть итоги Второй мировой войны”. Но то,
что происходит сейчас на международной арене, — рост амбиций
России, подъем Китая, смещение политико-экономического центра
тяжести в Восточную Азию, политическое пробуждение третьего
мира — это не что иное, как пересмотр итогов холодной войны.
Той войны, победа в которой, казалось, раз и навсегда подтвердила
лидерство западной цивилизации. И вдруг все начало меняться.
Конечно, очень обидно, и кому, как не нам, понимать эти
чувства.
Войн, результаты которых оставались бы незыблемыми, не бывает. И
так же, как Россия не заставит праздновать 9 мая тех, кто не
считает этот день праздником, так и у Запада не получится сохранить
в неприкосновенности сладкие ощущения 9 ноября 1989 г.,
когда рухнула Берлинская стена и закончилась история.
Два исхода
Методом “слово за слово” можно скатиться к подобию холодной
войны. Когда на кону национальный престиж, а в истории с полонием
речь уже об этом, здравые резоны наподобие огромных экономических
интересов могут оказаться бессильны.
Но есть и второй путь. Кризис сломает переставшую работать
модель взаимоотношений и заставит искать новую. Придется всерьез
работать над притиркой интересов на основе новой расстановки сил.
Это потребует уступок с обеих сторон. От Запада — признания
того, что монополии на правоту не бывает. От России —
осознания ответственности и зависимости от других.
Какой из двух исходов более вероятен — пока непонятно.
// Ведомости
