Смена политического поколения в Европе близка к
завершению. Вслед за британским премьером Тони Блэром, который
объявил о предстоящем уходе еще осенью, с избирателями попрощался
президент Франции Жак Ширак. Ранее должности покинули канцлер
Германии Герхард Шредер и глава итальянского правительства Сильвио
Берлускони. Уходит в прошлое период политической истории Старого
Света, отличительными чертами которого стали кризис интеграционной
модели и попытки сделать Россию частью большой европейской
политики.
Сегодня, когда операцию США в Ираке клеймят все кому не лень,
подзабылось, что в преддверии вторжения Москва не собиралась
занимать резко антиамериканскую позицию. Рассуждения о
международном праве и недопустимости однополярного мира зазвучали
из уст Владимира Путина после его визита в Париж в феврале 2003-го.
До этого Россия склонялась к китайскому подходу: мы категорически
против войны, но, коли вам охота испытывать судьбу, флаг вам в
руки.
Общение с Жаком Шираком, который в обход протокола лично
встретил коллегу в аэропорту и на собственной машине повез его в
Елисейский дворец, убедило Путина в необходимости сопротивляться
Вашингтону. В результате создалась редкая ситуация, когда Россия
оказалась не по разные стороны баррикад с Западом, как обычно
бывает, а в одном лагере с ведущими державами Старого Света.
О треугольнике Париж – Москва – Берлин говорили много. Одни
надеялись на качественный прорыв, другие опасались альянса,
способного одновременно подорвать и трансатлантические отношения, и
европейское единство. К «союзу трех» потянулся Рим: премьер
Берлускони поддержал Джорджа Буша в Ираке, но видел для себя
обширные возможности во взаимодействии с Москвой.
Сближения с Путиным Ширак, Шредер и Берлускони искали по разным
причинам. Если для немецкого канцлера и итальянского премьера
важную роль играли личные и деловые отношения, то французский
президент действовал исходя из собственного понимания роли и места
своей страны в мире. Какие бы цели ни преследовал каждый из
участников неформального альянса, он превратился в заметную силу.
Цементирующим фактором служило общее неприятие того, что «новички»
европейской семьи не собираются следовать в фарватере грандов.
Скандальное высказывание Ширака о том, что страны Восточной
Европы «упустили хороший шанс помолчать», выступив в поддержку
акции против Ирака, отражало мнение и других «углов»
треугольника.
Франция и Германия далеко вышли за принятые до того момента
европейские рамки как в отношениях с Россией, так и в том, что
касается США.
По сути, за взаимопониманием лидеров стояла попытка (возможно не
вполне осознанная) вернуть в Европу классическую великодержавную
политику. У жителей Старого Света с ней связаны неприятные
воспоминания, идеологи и инициаторы европейской интеграции пытались
уйти как раз от подобной модели. Но намек на «концерт держав»,
который угадывался за «треугольником», – не злая воля конкретных
руководителей, а реакция на кризис общеевропейского строительства,
в рамках которого все чаще не удается находить ответы на насущные
вопросы развития.
Эта конструкция могла превратиться во что-то, способное в
долгосрочном плане реально воздействовать на курс Европы в случае
соблюдения двух условий.
Во-первых, если бы все участники имели более или менее четкое
представление о том, что и зачем они хотят делать совместно.
Во-вторых, если бы они действовали аккуратно, избегая шагов,
могущих вызвать подозрения в наличии далеко идущего сговора и
спровоцировать сопротивление других.
Но произошло обратное.
Вместо того чтобы выстроить общую систему идейно-политических
установок, стороны сфокусировались на меркантильных интересах.
Тон задавала Москва, одержимая вновь обретенным прагматизмом,
практичный Берлин охотно это поддержал. Объективное совпадение
подходов к проблемам мирового развития быстро отошло в тень,
уступив место энергетике и только ей. Между тем Париж, мало
зависимый от российского топлива, рассчитывал на большую
политическую составляющую. Для Жака Ширака важнее было, как
взаимодействие с двумя другими столицами может способствовать
возвышению Франции.
Прочного политического фундамента не появилось. Попытка
построить союзнические отношения не на политической общности, а на
чистой выгоде, не сработала. Интересно, что сейчас Россия пытается
впопыхах создать идейную основу кооперации с европейскими
державами, на это была нацелена мюнхенская речь Путина, где он в
своеобразной форме затронул сущностные проблемы мироустройства.
Но если три-четыре года назад российский президент нашел бы
заинтересованных партнеров в «старой» Европе, то ныне ситуация
иная.
По мере того как личные друзья Владимира Путина стали покидать
властные посты, особые отношения начали улетучиваться. Одновременно
Москва изменила стиль поведения: уверенность в том, что деньги
решают все, отбила политическое чутье и чувство такта. Когда Кремль
решил сначала разыграть с партнерами откровенно антиамериканскую
карту (весь газ «Штокмана» – только в Европу), а потом осчастливить
Германию статусом диспетчера российского газа, Париж и Берлин
отшатнулись от столь лобового подхода, европейцам не
свойственного.
Еще одним фактором, который подорвал шансы на
российско-староевропейский «концерт», стала недооценка его
участниками роли «новой» Европы.
Политическое воздействие расширения на Европейский союз
превзошло любые ожидания.
Демонстративное игнорирование «новичков» со стороны грандов
Старого Света, которое вызывало горячее одобрение Москвы, не только
похоронило возможный «союз трех», но и завело в тупик отношения
России и ЕС в целом. Мясной клинч между Варшавой и Москвой намертво
застопорил подготовку нового договора, на который очень
рассчитывает Брюссель.
Просвета тем более не видно, поскольку в данный конфликт
опосредованно включился Вашингтон. Перспектива «треугольника»
Америке очень не понравилась, и теперь США через своих верных
союзников в Лондоне и Восточной Европе будут старательно разрушать
любые попытки соорудить нечто всерьез общеевропейское – как с
участием России, так, возможно, и без.
В конечном итоге многообещающий проект не удался из-за
высокомерия и недальновидности его инициаторов.
То, что в идеале могло стать прообразом действительно новых
отношений в рамках большой Европы, разменяли на удовлетворение
коммерческих и политических амбиций лидеров.
России необходима новая европейская политика. Как показал почти
пятнадцатилетний опыт отношений, без по-настоящему новых идей
ничего не получится. И следование в интеллектуальном фарватере
Брюсселя, и, напротив, «торгово-закупочный» подход с упором на
привилегированных клиентов привели к примерно одному результату —
взаимному отчуждению и идейному вакууму. Как ни странно, Москва
заинтересована в том, чтобы «польская пауза» продлилась максимально
долго. Потому что это дает время осмыслить стратегию отношений с
Европейским союзом. Правда, общее состояние московских умов не
внушает оптимизма относительно того, что данная пауза будет
правильно использована.
