Спустя 36 лет президентом Филиппин снова стал Фердинад Маркос – на сей раз, правда, младший, сын и полный тёзка «диктатора Маркоса», который в прошлом веке возглавлял страну более двух десятилетий. О том, каких изменений ждать во внешней политике страны, Фёдор Лукьянов поговорил с Виктором Сумским, ведущим научным сотрудником Центра АСЕАН при МГИМО МИД России. Это полный текст интервью, вышедшего в сокращённом виде в программе «Международное обозрение».
– Давайте начнём с события, повергшего меня и многих других наблюдателей в недоумение. Всю жизнь с подросткового возраста слышал и слышу по сей день, что Фердинанд Маркос – «диктатор-клептократ, отвергнутый народом Филиппин». И вот теперь человек с тем же именем и с той же фамилией триумфально выигрывает в той же стране президентские выборы. Как это стало возможно?
– Признаем для начала, что это случилось не вдруг и не на пустом месте. И Фердинанд Маркос-младший, и его ближайшие родственники приступили к восстановлению политических позиций своего могущественного клана вскоре после того, как в феврале 1986 г., в разгар одной из первых «цветных революций» нашего времени, отец их семейства был вынужден бежать из страны и укрыться на Гавайях. Когда три года спустя он скончался, его домочадцы не просто вернулись домой и защитили своё имущество от нескольких попыток экспроприации, но громко заявили о себе как о реальных претендентах на высокие выборные должности. Бывшая первая леди Имельда Ромуальдес-Маркос дважды избиралась в Конгресс. Старшая дочь Маркосов Айми – в недавнем прошлом губернатор провинции Илокос Норте, а ныне сенатор республики. Эти же позиции занимал в своё время и её единственный брат, являющийся с 9 мая 2022 г. новоизбранным президентом Филиппин.
Какой бы жёсткой и во многом заслуженной критике ни подвергался Маркос-старший, трудно не признать, что это был – по крайней мере, с моей точки зрения – весьма неоднозначный и незаурядный деятель. Достаточно сказать, что в первые семь лет из тех двадцати, что были ему отпущены в качестве главы государства, он отнюдь не походил на узурпатора власти. Более того, после трёх побед на выборах в Конгресс, избрания сенатором, председателем Сената и, наконец, президентом страны он скорее смотрелся как образцовый продукт конституционной демократии. Однако, просуществовав на Филиппинах дольше, чем в большинстве стран Восточной Азии, эта система так и не обеспечила экономике высоких темпов роста, характерных в ту пору для Индонезии, Малайзии и Таиланда, не говоря уже о Южной Корее или Сингапуре. И когда в сентябре 1972 г. Маркос сделал решительный шаг к централизации власти, введя в стране военное положение, он огласил программу преобразований, подобных которой филиппинские лидеры не выдвигали ни до, ни после него. Сердцевину этой программы составляли планы аграрной реформы, индустриализации, инфраструктурного обустройства страны. Их осуществлением занималась команда ярких, талантливых, тщательно отобранных управленцев и технократов. Оставаясь убеждённым антикоммунистом и преследуя местных леворадикалов, вдохновлявшихся идеями председателя Мао и ушедших в партизаны в начале 1970-х гг., Маркос позволял себе манёвры, возмутительные по понятиям «кондовых» азиатских правых. Он не просто выпускал из тюрем руководителей промосковской Компартии Филиппин, но искал у них поддержки своим начинаниям, а порой и прислушивался к их советам. Сохраняя союзнические связи с Вашингтоном, он отступил от практики непризнания социалистических стран, которой Филиппины упрямо придерживались с первых дней независимости, и установил с каждой из этих стран, включая КНР и СССР, полномасштабные дипломатические отношения.
Сказав всё это, невозможно не признать, что с конца 1970-х гг. процессы реформирования шли по затухающей едва ли не на всех направлениях, и ни одна попытка перезапустить их (с опорой на «рекомендации» Всемирного банка и МВФ) не дала хороших результатов. По иронии судьбы, неудача реформистского проекта Маркоса оказалась столь же комплексной, сколь и характер самого проекта. Довершили дело глобальная рецессия начала 1980-х гг., весьма болезненно отразившаяся на состоянии национальной экономики; череда коррупционных скандалов в «ближнем круге» президента и, сверх всего, острейший политический кризис 1983–1986 годов. В обстановке обманутых надежд на лучшее одной из доминант массового сознания стал нехитрый тезис о том, что «во всём виноват Маркос».
При всём том после «революционных» событий 1986 г. на государственно-политической арене задержались и заново обрели себя многие соратники и воспитанники Маркоса. Широко известные и ни в чём особо не обвиняемые, они оказались востребованы в весьма высокой степени в качестве лидеров общественного мнения и партийных вождей, парламентариев, капитанов бизнеса, влиятельных журналистов и издателей, дипломатов, министров, «силовиков» и фигур «президентского калибра». Сонм этих людей тянется за Маркосом-старшим сквозь несколько последних десятилетий, как за кометой тянется её хвост, по-своему обеспечивая присутствие покойного президента в политическом поле и поддерживая историческую преемственность.
Ведь узы кровного родства ценятся на Филиппинах превыше всех прочих.
Итоги президентских выборов 2022 г. обусловлены, однако, и другими, не менее важными причинами. Подобно реформам Маркоса на их начальном этапе, оппозиционный подъём середины 1980-х годов пробудил в обществе жажду перемен, выразившуюся в массовых запросах на демократизацию и социальную справедливость. Не имея возможности подробно объяснять, почему получилось то, что получилось, зафиксируем как факт: вслед за падением Маркоса в стране, к удовлетворению элитарных и верхне-средних слоев, стало складываться подобие либерально-демократического режима, предполагающего конкурентность политического процесса, регулярные смены правительства посредством свободных выборов, конституционные гарантии свободы печати, собраний и прочее. Но вот с запросом на социальную справедливость, исходящим от малоимущего большинства, дела обстояли и обстоят заметно хуже, хотя со второй половины 1990-х гг. и по настоящее время макроэкономические показатели страны выглядят вроде бы неплохо. Сложилась ситуация, для описания которой нередко прибегают к понятию «неинклюзивный рост» – разумея, что неравномерное распространение его плодов влечёт за собой усиление социальной розни и неравенства. Характерно, что в ходе недавней президентской кампании даже комментаторы, настроенные по отношению к Маркосу-младшему заведомо критически, признавали: его неожиданно высокий рейтинг во многом обусловлен тем, что система власти, сложившаяся после 1986 г., не способствует сглаживанию противоречий в филиппинском обществе. Прекрасно сознавая, что данный кандидат действует на «идейных» либерал-демократов как красная тряпка на быка, немалая часть рядовых, непривилегированных избирателей поддержала его из чувства протеста против устоявшегося порядка вещей. И надо сказать, что это далеко не единственный пример протестного голосования на филиппинских выборах, имевших место в конце ХХ – начале ХХI века.
Со своей стороны, либерал-демократы внушали электорату, что Маркос-младший одержим властолюбием всего лишь потому, что он – один из Маркосов. Но непохоже, чтобы этот тезис сколько-нибудь явно поменял соотношение сил между лидером гонки и его главным оппонентом – действующим вице-президентом госпожой Лени Робредо, имевшей репутацию отважной защитницы гражданских прав. Ни предвыборная риторика Маркоса-младшего, ни его довольно обтекаемая программа (в которой, однако же, присутствовал чёткий акцент на необходимость борьбы с бедностью) не выдавали намерений расшатывать филиппинскую демократию. Фамильное сходство сына с отцом проявилось скорее в том, что первый умело использовал опыт второго, отрабатывая свою предвыборную стратегию.
Будучи по происхождению илоканцем (то есть представителем крупного этноса, колыбелью которого являются северные районы острова Лусон), Маркос-старший всегда делал главную ставку на лояльность соплеменников, но стремился дополнить её солидной поддержкой на Юге страны. За решение этой задачи персонально отвечала его супруга – уроженка южного острова Лейте. Эта формула электорального успеха, работавшая практически без сбоев, была как будто специально придумана для Маркоса-младшего – сына северянина и южанки. Он же, словно бы не довольствуясь этим, постарался дополнительно высветить выигрышную для себя тему союза Севера и Юга, пригласив в свою команду Сару Дутерте – дочь действующего главы филиппинского государства – на роль кандидата в вице-президенты. Поскольку семейство Дутерте располагает весьма надёжной электоральной базой в южных районах страны, рейтинги Фердинанда и Сары после этого шага предсказуемо повысились, и вплоть до конца кампании уже не снижались сколько-нибудь заметно.
В итоге Маркос-младший победил с подавляющим преимуществом: по предварительным подсчётам, его поддержало более 30 млн избирателей. Госпожа Робредо, финишировав второй, набрала вдвое меньше голосов.
Вот, пожалуй, то основное, что стоило бы сказать в связи с недавними выборами на Филиппинах и их внутриполитической повесткой. Впрочем, у этого события есть и внешнеполитическая повестка.
– В чём она состоит?
Те, кто следит за региональными делами, определённо помнят, что два предшественника новоизбранного главы филиппинского государства – Бенигно Акино III, находившийся у власти с 2010 по 2016 гг., и Родриго Дутерте, пришедший ему на смену, – вынуждены были много заниматься тематикой позиционирования Филиппин по отношению к США и Китаю. Суть дела в том, что этим двум державам становилось чем дальше, тем сложнее искать и находить взаимопонимание – притом, что каждая из них рассматривалась на Филиппинах, как практически и во всех странах, входящих в Ассоциацию государств Юго-Восточной Азии (АСЕАН), в качестве абсолютно незаменимого торгово-экономического и политического партнёра.
Решившись урегулировать давний спор Филиппин с Китаем о принадлежности ряда островов в Южно-Китайском море путём обращения в международный арбитраж, Акино пошёл на конфликт с Пекином, и нашёл поддержку в Вашингтоне. Оглашение вердикта (а он был вынесен не в пользу Пекина) пришлось как раз на момент, когда Акино «сдавал дела» Дутерте. Последний, понимая, что китайцы ни в коем случае не будут исполнять данное решение, предпочёл вовлечь их в обсуждение перспективных направлений двустороннего сотрудничества, прежде всего по линии инфраструктурного обустройства Филиппин, и параллельно попытался ослабить тот крен в сторону США, который обозначился при его предшественнике. Было даже озвучено намерение аннулировать американо-филиппинское соглашение о так называемых силах посещения, открывавшее Соединённым Штатам доступ к целому ряду военных объектов на архипелаге. В конечном счёте, однако, попытки активизировать торгово-инвестиционные взаимодействия с КНР ощутимых результатов не дали. Что же до отношений с США, то тут Дутерте, принимая во внимание настроения в филиппинском генералитете и оборонном ведомстве, был вынужден не только сохранить соглашение о силах посещения, но и пойти на другие шаги, закрепляющие статус Филиппин как военно-политического союзника Америки.
Как будет строить отношения с двумя сверхдержавами Фердинанд Маркос – младший – вопрос, вызывающий повышенный интерес, но пока не находящий внятного ответа. Есть мнение, что он более расположен к Китаю, чем к Соединённым Штатам, но ясности, очевидно, не будет, по крайней мере, до момента, когда пройдёт инаугурация и обозначатся контуры реальной внутри- и внешнеполитической программы нового президента.
– Давайте тогда посмотрим на дилемму «США или Китай» шире, допуская, что при нынешней международной обстановке она может обостряться до непонятно каких уровней, и АСЕАН от этого никуда не деться. По моим ощущениям, об АСЕАН как организации стало как-то меньше слышно. Так ли это? Можно ли сказать, что эти десять стран имеют если не какую-то общую позицию, то хотя бы некий набор подходов к ситуации всё более трудного выбора между США и Китаем? Чего от них ждать по мере того, как американо-китайские отношения обостряются по всем линиям?
– Соглашаясь с замечанием, что про АСЕАН стало как-то меньше слышно, в том числе и у нас в России, добавлю, что сегодня тема АСЕАН звучит в менее позитивном ключе, чем ещё три-четыре года назад. И дело даже не в том, что какие-то замыслы асеановцев оказались невыполнимы и на национальных уровнях, и на уровне многостороннего сотрудничества из-за пандемии COVID-19. Гораздо хуже, что в полосе сильнейшей турбулентности, возникшей отнюдь не по воле случая, оказалась вся система взаимосвязей и взаимозависимостей в Азии; что в то же время нечто весьма похожее творится в Европе; что и там, и тут основные дестабилизирующие, разрушительные импульсы исходят от США.
Поясню, что ещё при Обаме начала с возрастающей отчётливостью просматриваться американская линия на отсечение России от Европы. Характерно, что эту линию поддержали, при всех различиях между ними, и Трамп, и Байден – как бы для того, чтобы обезопасить своих европейских союзников от неприятностей, связанных с излишней зависимостью от российских энергоносителей и многого другого, что сближает россиян с европейцами. На Востоке опять-таки Обама, а следом и Трамп с Байденом, взяли курс на отсечение Китая от Азии. И тоже будто бы имея ввиду уберечь азиатских друзей и партнёров от, так сказать, агрессивных поползновений китайского гиганта.
Налицо грандиозная, мирового масштаба операция типа «разделяй и властвуй».
Не берусь судить, насколько глубоко осознаются в Азии угрозы, сопряжённые с манёврами Америки, заточенными на дезинтеграцию глобальных и региональных форматов сотрудничества, не устраивающих её. Выскажу лишь личное мнение о том, что данный сценарий не сулит АСЕАН ровным счётом ничего хорошего. Ведь тот позитив, который асеановцы до недавнего времени привносили в азиатскую политику, был в огромной степени обусловлен их установкой на инклюзивность. То есть на желательность кооперации и конструктивных договорённостей всех со всеми, на постепенный, поэтапный поиск компромиссов, приемлемых для всех. Собственно, это и позволило АСЕАН закрепить за собой так называемую центральную роль в процессах строительства региональной архитектуры безопасности и сотрудничества.
Проблема в том, что всё это очень неплохо работало во времена, когда события шли в эволюционном русле: шаг за шагом, так, как это импонировало самим асеановцам, в полном согласии с их глубинными культурно-психологическими предпочтениями. Сейчас же мы видим, что события и процессы развиваются скачкообразно, в рваном ритме, порождая кризисы неожиданной остроты и, по существу, выбивая почву из-под того, что называют центральной ролью АСЕАН. Если так, то о чём вообще можно договариваться, к примеру, на Региональном форуме АСЕАН по безопасности (АРФ), полноправными членами которого являются и Россия, и США, и Китай, а равным образом и на Восточноазиатских саммитах? С недавних пор асеановцев, не моргнув глазом, просто ставят перед фактом, что Азия – это не про геоэкономику, а про геополитику, про Индо-Тихооеканскую стратегию США, про Южно-Китайское море и сдерживание Китая, про такие структуры, как QUAD и AUKUS.
Новые моменты в развитии региональной ситуации проецируются внутрь АСЕАН, рождая в кругу членов ассоциации целую гамму переживаний и зачастую несовместимых реакций, мешающих какому бы то ни было единодушию. Плюс ко всему перечисленному, на передний план выходит тема, особенно трудная для АСЕАН – кризис в Мьянме. Сейчас эта страна фактически исключена из регулярных общеасеановских диалогов. Назревает (если уже не идёт негласно) дискуссия о том, нужна ли Мьянма вообще в составе АСЕАН. Поневоле задумаешься, не ведут ли дело к тому, чтобы устроить в этой части мира – впервые после окончания Индокитайских войн – нечто вроде «своей Украины». То есть вбросить в ЮВА такой клубок конфликтов, из-за которого будет раздёргано и надолго выведено из равновесия всё региональное пространство. Исходные геостратегические предпосылки для этого есть. Ведь Мьянма граничит и с Индией, и с Китаем, и с рядом других стран ЮВА, да и от Афганистана с Центральной Азией находится не так уж далеко. Грубо говоря, у тех, кому в Мьянме нужен хаос типа того, что замутили в Украине, появляются и соблазны, и шансы экспортировать его в самых разных направлениях. И проводить политику «разделяй и властвуй» ещё более жёсткими методами, чем до сих пор.
В целом же тема дефицита сколько-нибудь согласованного подхода ко всем этим проблемам представляется мне жизненно важной для АСЕАН.
– Это очень интересно. У нас мало об этом говорят. И последний, но очень существенный вопрос. МИД Малайзии объявил, что они не собираются присоединяться к санкциям, так как это противоречит их базовым установкам. У нас на это живо отреагировали, поскольку там производят полупроводники. Но декларации декларациями, а дальше начинаются нюансы. Страны АСЕАН предлагают сотрудничество на фоне острейшего конфликта России с Западом. И, думаю, в ближайшие годы, а то и десятилетия Запад не откажется от попыток загнать нас в изоляцию. Какую роль страны АСЕАН могли бы играть реально? И с точки зрения политики – могут ли они быть экономическими, технологическими альтернативами?
– Тут целая группа вопросов, не имеющих, с моей точки зрения, однозначного ответа. Но вот что я принял бы к сведению, прикидывая, что из этого может или не может получиться. На первый взгляд, самый очевидный в ЮВА кандидат на сотрудничество в области, о которой идёт речь, – Сингапур. Но он как раз попал в разряд недружественных нам государств – по нынешним временам, увы, закономерно, учитывая его слишком тесные связи с Соединёнными Штатами. Поэтому оставим пока его за скобками, тем более что у Сингапура есть ещё одна особенность: он принадлежит к числу немногих стран ЮВА, по сути дела, не включившихся в военно-техническое сотрудничество с Россией. Чего не скажешь о Малайзии, Индонезии и уж тем более – о Вьетнаме. Между тем современное военно-техническое сотрудничество неотделимо от взаимодействий в той области, которую именуют высокими технологиями, и, естественно, от совместных работ и поиска решений в сфере ИКТ. И я бы сказал, что ещё в 1990-е гг., не говоря уже о более поздних периодах, наши асеановские партнёры по военно-технической тематике получили неплохое представление о том, какая солидная школа сложилась в России, и том, чем мы могли бы в принципе с ними поделиться.
Поиск оптимальных форм сотрудничества с производителями и поставщиками микроэлектронных компонентов в странах ЮВА шёл на протяжении всего постсоветского периода нашей истории, с наступлением же XXI века этот поиск только активизируется. И у нас, и у наших контрагентов появились определённые наработки, сложились представления о том, что можно и чего нельзя, например, в работе с микроэлектроникой таких групп, как Industrial grade, Space grade и Military grade. Все три группы тем или иным образом связаны между собой, но можно сказать, что применительно к Industrial grade (а это, в частности, то, что используется в производстве товаров массового спроса) особых проблем до сих пор не возникало. Применительно к Space grade (т.е. к тому, что имеет отношение к аэрокосмической отрасли), возможности тоже были и остаются. Но вот с Military grade ситуация, по понятным причинам, сложнее. Будем считать, что на данном этапе нам было бы вполне достаточно и сотрудничества по первым двум группам. Вопрос, однако, в том, что фактор санкций, развёрнутых Западом против нас, создаёт ряд проблем, которые необходимо осмыслить, дабы, опираясь на накопленный опыт, перезагрузить отношения с партнёрами, с которыми мы уже имели дело, и выйти на новые связи.
Учтём, что люди, с которыми нам надо либо обновить отношения, либо выстроить их с нуля, настроены, в общем и целом, вполне прагматически. Особенно сейчас – в ситуации, когда мир начинает всё более явно сползать к каким-то крупным неприятностям глобально-экономического уровня.
И тут, я думаю, нам важно понять, как наши приоритеты соотносятся с их приоритетами, где у нас с ними точки соприкосновения, которые позволят развивать совместную работу в сфере ИКТ именно в пространстве ЮВА.
Подчеркнул бы ещё вот что. При всей необходимости развивать импортозамещение и наращивать технологическую самостоятельность, ИКТ – по самой своей природе, по генезису и специфике работы в этой области – тяготеет к многостороннему сотрудничеству (чтобы не сказать – требует его). ЮВА в этом смысле не только не является исключением из правила, но блестяще его подтверждает и иллюстрирует. Явившись в любую из свободных экспортных зон этого региона в поисках полезных деловых контактов, российский визитёр – заказчик, производитель, разработчик – сходу обнаружит, что оказался на площадке, где энергично взаимодействуют представители самых разных стран. За что бы они ни брались, их деятельность приобретает многосторонний характер, и её результаты – тоже. Поэтому вполне может случиться, что, прибыв в Малайзию с намерением завязать контакты по линии ИКТ, вы ненароком свяжетесь с Китаем, или с Индонезией, или с Вьетнамом, или с Южной Корей, а то и со всеми перечисленными сразу.
И, наконец, последнее. Было время, когда тематикой ИКТ занимались в Юго-Восточной Азии главным образом филиалы транснациональных корпораций. Сегодня на это поле выходят местные и достаточно интересные игроки, с которыми не просто можно, а как раз и нужно выстраивать отношения в первую очередь. Они могут вести себя более независимо в условиях высокого внешнего прессинга и оказаться более сведущими в вопросах ухода от него.
Суммируя сказанное и воздерживаясь от прогнозов, ограничусь тем, что, как мне кажется, шансы в ЮВА у нас есть и важно их не упустить.
