Такого ажиотажа, как накануне визита Барака Обамы, в
российско-американских отношениях трудно припомнить. Между Россией
и Соединенными Штатами давно не было хороших новостей, и есть
запрос на позитив. Но готовы ли стороны к реальному взаимодействию
или все ограничится имиджевым эффектом от первого саммита?
В неформальных беседах многие американские
представители соглашаются, что Вашингтон несет немалую долю
ответственности за тупик в отношениях с Россией. Идеологический и
эмоциональный подход, свойственный предыдущей команде, сменился
трезвой оценкой ряда разногласий.
США понимают необходимость оздоровить
атмосферу. Более того, администрация Обамы, которая остро нуждается
в успехах на международной арене, рассчитывает именно на российское
направление.
Со стороны Москвы тоже есть желание выйти из
тупика, но своей вины за него Россия не ощущает. Распространенное
мнение – американцы наломали кучу дров, так что теперь мяч надолго
на их стороне. Москва не считает, что должна что-то менять, но
готова гораздо более конструктивно реагировать на сигналы и
предложения США. Российские представители признают, что климат
переговоров изменился к лучшему, два раздраженных монолога
сменились трудным диалогом.
Россия заинтересована и в успехе саммита, и в
заключении к концу года нового договора о стратегических
вооружениях. Москва вообще давно к этому призывала, не встречая
никакого интереса администрации Буша.
Провал будет символом – русские и
американцы вообще разучились договариваться. Сейчас политическая
воля присутствует на высшем уровне с обеих сторон.
Правда, чем детальнее обсуждаются вопросы
стратегической стабильности, тем больше технических, политических и
психологических трудностей. Их корень – по сравнению с советскими
временами стороны слишком неравновесны по своим потенциалам
(не ядерным, а совокупным) и стратегическим
установкам.
Есть один глобальный вопрос (договор о СНВ) и один региональный (ситуация в Афганистане), по которым позиции Москвы и
Вашингтона совместимы. В остальном системы представлений и картины
мира разительно отличаются. Поэтому на первом этапе успех возможен,
но дальше, скорее всего, наступит пауза, и стороны не будут знать,
чем ее заполнить.
По глобальным проблемам – терроризм,
распространение ядерного оружия, изменение климата, экономические
дисбалансы – цели и задачи совпадают на уровне деклараций.
Практического сотрудничества, по сути, не ведется, а попытки
наладить его выявляют множество взаимных непониманий разного
масштаба. Например, стремление России участвовать в перестройке
мировой финансовой системы, от которой, как показал кризис, страна
очень сильно зависит, Америка просто не замечает – российский
экономический вес слишком мал.
Список региональных приоритетов различен. Для США
это помимо Афганистана Иран, Ирак, Ближний Восток, Северная Корея.
Россия не отрицает важности американского перечня, но в ответ
составляет свой: все, связанное с ближайшей периферией, – Украина,
Молдавия, Кавказ, Центральная Азия.
По сравнению с Бушем администрация Обамы
уменьшила активность на постсоветском пространстве, что не может не
радовать Россию. Однако это не пересмотр курса, а реальная оценка
текущих возможностей.
С желанием Москвы иметь особые права на прилежащих
территориях никакая американская администрация не согласится.
Россия же от претензий на это не откажется. Обе позиции обусловлены
фундаментальными представлениями сторон о собственных
интересах.
И в Москве, и в Вашингтоне отсутствует понимание
того, что вся региональная палитра должна рассматриваться в едином
контексте, тогда в каждом конкретном случае появляется больше
пространства для маневра. И дело даже не в увязке и разменах. Это
намного правильнее с точки зрения методики. Ведь если обобщить
существующие конкретные вызовы, то получается один структурный –
обеспечение стабильности в Евразии, где с исчезновением СССР и
прекращением идеологической конфронтации исчез системообразующий
стержень.
Препятствием к взаимопониманию служит разная
степень историзма мышления. Американский подход в целом исходит из
того, что неудачную страницу можно перевернуть и начать заново.
Отсюда и само понятие «перезагрузки».
Вашингтон раздражает зацикленность Москвы
на прошлом – близком и более отдаленном, которое все время
вторгается в текущий диалог. Но Россия, как и Европа вообще, видит
политический процесс непрерывным и преемственным.
Россияне апеллируют к обидам и разочарованиям 20
лет и не верят, что в американской политике может измениться не
только форма, но и содержание. Чтобы доказать Москве обратное,
нужны весомые аргументы. Для американцев же очевидно, что Обама –
совсем другой, чем Буш и даже Клинтон, это аксиома. А российское
недоверие воспринимается как упрямство, если не желание набить
цену.
Свою роль играет и различие политических систем. В
России главные решения принимаются кулуарно и непрозрачно, но если
они согласованы, то механизм выполнения отлажен. В Соединенных
Штатах глава государства действует в открытой среде, зависит от
многих факторов и групп влияния, поэтому воплощение в жизнь
принятых решений требует серьезных усилий. Однако политический
капитал любой администрации ограничен, она всегда будет выбирать,
какую его часть целесообразно потратить на Россию.
Накануне саммита среди специалистов по
российско-американским отношениям в очередной раз развернулась
дискуссия, на какой основе их строить – ценностей или интересов. По
обе стороны океана спор обусловлен сугубо внутриполитическими
соображениями и с точки зрения внешней политики смысла не
имеет.
Майкл Линд в книге «Американский стратегический путь», которая вышла три
года назад, доказывает, что «исключительная цель американской внешней политики –
создать условия, благоприятные для американского
индивидуалистического образа жизни». Для этого США применяют на
международной арене подход, который полагают более эффективным в
данный момент, – прагматический (реализм)
или идеологический (либеральный
интернационализм). Их синтез и составляет суть «американского стратегического пути». Интересы и
ценности – разные инструменты для достижения одной цели, а цель
эта, в конечном счете, сугубо эгоистическая.
Главной проблемой является то, что Россия и
США не видят по-настоящему перспективной, ориентированной на
будущее повестки дня. Непонятно, какие из взаимных интересов
окажутся наиболее важными в глобальном многополярном мире XXI
века.
Иного способа возобновить коммуникацию, чем
дорешать вопросы, унаследованные от прошлого столетия, наверное,
нет. Но куда важнее выйти за рамки навязшего в зубах набора тем и
попытаться понять, что ждет Москву и Вашингтон впереди за очередным
поворотом истории.
