Конфликт между Москвой и Бюро по демократическим
институтам и правам человека (БДИПЧ) ОБСЕ из-за наблюдения за
выборами придал российской избирательной кампании международное
измерение.
В нежелании России содействовать наблюдателям Запад усматривает
намерение прибегнуть к чудовищным манипуляциям. Основная причина,
скорее всего, не в этом.
Во-первых, действия России – естественное проявление идеологии
«суверенной демократии». Логика следующая: это наша страна, наш
народ выбирает себе власть, и никого, кроме нас, это не касается.
Мы делаем вам любезность, допуская к процессу иностранцев, но
только сами будем определять их количество, условия пребывания, что
им можно, а что нет. И никакого «сертификата качества» от
посторонних нам не надо.
В этом Кремль сознательно или неосознанно берет примет с другого
члена ОБСЕ – Соединенных Штатов.
Ни американским политикам, ни тем более избирателям не придет в
голову, что им требуется стороннее подтверждение демократичности их
избирательных процедур.
И они просто не обратят внимания, если какие-то европейцы
подвергнут эти процедуры критике.
Миссия БДИПЧ присутствовала в США на президентских выборах-2004.
Они удостоились в целом высокой оценки, хотя в отчете отмечалось,
что, например, в некоторых штатах наблюдателей вовсе не пустили на
участки – это противоречило местным законам.
С точки зрения российских идеологов, в мире существует лишь
несколько по-настоящему суверенных стран, главной из которых
являются Соединенные Штаты. Поэтому образ действий Америки служит
эталоном.
При этом, естественно, не принимается во внимание, что при всех
особенностях демократии по-американски там существует устоявшаяся
система конкурентной политики и механизм сменяемости власти.
Во-вторых, ключевая проблема: что служит источником
легитимности? В Копенгагенском документе 1990 года, который
фиксирует «основные обязательства ОБСЕ по поводу выборов»,
говорится следующее: «Воля народа, выражаемая свободно и честно в
ходе периодических и подлинных выборов, является основой власти и
законности любого правительства».
По мнению Запада, из этого вытекает, что именно независимая
сторонняя оценка голосования и может подтвердить «законность»
правительства.
По мнению России, оценка извне превращается в фактор давления,
который как раз подрывает легитимность суверенного государства.
И в мониторинге нуждаются страны, которые заведомо не претендуют
на самостоятельность и ищут основу политического существования в
патронате со стороны других держав.
В-третьих, принципиальный вопрос: является ли Россия переходной
страной, требующей надзора со стороны более зрелых партнеров?
Практика выборного мониторинга широко распространилась с начала
1990-х, когда в Евразии образовалось множество новых государств,
декларировавших демократическую форму правления. Функция
наблюдателей БДИПЧ заключается в контроле, есть ли прогресс на пути
к демократии.
Совсем недавно оспорить свой переходный статус попыталась
Польша. Перед парламентскими выборами президент Лех Качиньский
высказал мнение, что наблюдатели ОБСЕ Варшаве не нужны, поскольку с
демократией в его стране все в порядке. Правда, вспыхнувший шум
заставил быстро пересмотреть эту гордую позицию. Но Москва, ясное
дело, сдаваться не собирается.
Россия больше никуда не переходит и не считает нужным в чем-то
перед кем-то отчитываться.
На Западе тоже рассеиваются надежды на то, что происходящее –
досадное отклонение от «правильного пути». Все чаще можно услышать
рассуждения о возвращении России к «естественному состоянию».
Президент Джордж Буш даже обнаружил антидемократический код в
русском ДНК. А если так – зачем навязываться? Благо, и на Западе
достаточно любителей сочинить новую системную конфронтацию,
например, между «либеральным» и «авторитарным» капитализмом.
Благодаря этому вместо решения реальных мировых проблем (а с ними
не особенно получается) можно заняться борьбой с придуманными.
Кроме всего прочего, возникают сомнения в том, способны ли
сегодня наблюдатели исполнять свои обязанности. И конфликт по
поводу виз может оказаться удобным поводом для БДИПЧ избежать
потенциально двусмысленной ситуации.
Продвинутые авторитарные режимы XXI века научились обходиться
без наиболее топорных подтасовок или фальсификаций.
Российская политическая система достаточно эффективна для того,
чтобы само голосование провести в корректных формах. А тот факт,
что на протяжении последних трех лет вся политическая и медийная
площадка переформатировалась под нужный результат, за рамками
мандата наблюдателей.
В итоге выходят казусы наподобие того, что случился в Казахстане
минувшим летом. В парламент прошла единственная пропрезидентская
партия, и все прекрасно понимают, как это получилось. Однако
международным наблюдателям пришлось констатировать прогресс, ибо
формально так оно и было. Казахстанские власти научились грамотно
обрабатывать политическую «делянку».
Правда, специфика предстоящего голосования в России может
вынудить власти – центральные и местные – вернуться к совсем уж
«сермяжным» формам административного ресурса.
Ведь уже официально сказано, что нам предстоят не выборы, а
референдум о доверии Владимиру Путину. Результат, достаточный для
партии, для ее лидера может оказаться недопустимо низким. Если это
начнет выясняться во второй половине дня голосования, тут уже будет
не до приличий. И тогда-то как раз наблюдатели ОБСЕ пригодились
бы.
Как бы то ни было, конфликт по поводу выборов мало изменит
отношения России и Запада. Алгоритм сложился, обе стороны только
еще больше утвердятся в собственных мнениях.
Вот что интересно. В американских избирательных кампаниях Россия
занимает более чем скромное место. Но на обочине все-таки возникает
вопрос: «Кто потерял Россию?» Под потерей имеется в виду тот факт,
что отношения с Москвой значительно ухудшились и утратили ясную
перспективу. В 2000 году республиканцы обличали администрацию
Клинтона, сейчас демократы отвечают тем же команде Буша. Дискуссию
трудно назвать конструктивной, но она хотя бы есть.
У нас никто, кроме маргинальных сил, не спрашивает: «Кто потерял
Запад?» Никого не интересует, почему отношения с большинством
иностранных партнеров настолько охладились. Избиратели и ведущие
партии отчего-то уверены в том, что это свидетельство большого
успеха внешней политики. Более того, в условиях, когда публичное
обсуждение внутренних проблем чревато неблагоприятными выводами,
упор делается именно на международные достижения. Самоутверждение –
необходимая вещь, особенно после тяжелого удара по амбициям,
который Россия пережила несколько лет назад. Но
в какой-то момент надо менять критерии оценки
внешнеполитического успеха. То есть радоваться не тому, как
эффектно удалось хлопнуть дверью, а реальным результатам.
Нужно хотя бы начать содержательную дискуссию по внешней
политике, которая сейчас в России свелась к идеологическим
лозунгам. В противном случае количество «успехов» (в нынешнем
понимании этого понятия) может скоро перейти в качество.
