Журнал «Россия в глобальной политике» продолжает серию публикаций под рубрикой «Руководство к действию». В этой рубрике мы рассматриваем текущие события с позиций одной из доминирующих школ международных отношений. У каждого своя линза и свой угол зрения. А нашим читателям мы предоставляем возможность выбирать, чья теория убедительнее интерпретирует события современной политики. Сегодня слышен чеканный шаг: левой шагает Илья Матвеев.
Во многих сферах – от изменения климата до миграции – приступивший в январе к своим обязанностям президент США Джо Байден целенаправленно и энергично демонтирует наследие Дональда Трампа. За одним принципиально важным исключением, которым является торговая политика.
«Президент намерен остановить экономические злоупотребления Китая», – заявила Джен Псаки, вернувшаяся в Белый дом после четырёхлетнего перерыва. Эти слова вполне могла бы произнести Кейли Макинани, предшественница Псаки в администрации Трампа. Байден не собирается отменять введённые Трампом тарифы на импорт из Китая и в целом как-то радикально менять внешнеэкономический курс в его отношении. В свою очередь, китайские власти также не планируют идти на уступки в связи с избранием Байдена. Чуть лучше обстоят дела с Евросоюзом: Байден и глава Еврокомиссии Урсула фон дер Ляйен договорились отменить взаимные ограничения против Boeing и Airbus, однако и в отношении ЕС торговая война, инициированная Трампом, далека от завершения.
Протекционизм, торговые войны, а также ограничение прямых иностранных инвестиций становятся постоянным элементом внешнеэкономического ландшафта.
Эта ситуация отражает не сиюминутную политическую конъюнктуру, а глубокий дисбаланс мировой экономики. В своей книге «Торговые войны – это классовые войны» Майкл Петтис и Мэтью Кляйн утверждают, что корень нынешней ситуации – не противоречия между странами, а социальный антагонизм внутри стран. Рост неравенства оборачивается снижением покупательной способности населения. В результате экономика не может потребить все, что производит – отсюда растущая роль экспорта, которая выражается в профиците внешнеторгового баланса. Это выгодно экспортёрам, но невыгодно основной массе населения, страдающей от искусственно заниженных зарплат и сверхэксплуатации под лозунгом «международной конкурентоспособности экономики». По мысли Петтиса и Кляйна, именно такая ситуация сложилась в Китае, а после кризиса 2009 г. и в Евросоюзе. Торговый профицит этих экономик – симптом сверхконцентрации богатства в руках немногих при стагнирующих доходах большинства.
В теорию Петтиса и Кляйна вроде бы плохо вписываются США – страна с огромным неравенством, в которой при этом наблюдается дефицит, а не профицит торгового баланса. Однако именно особой ролью Соединённых Штатов объясняется само возникновение мирового экономического дисбаланса. В течение всего послевоенного периода американские банки и госдолг служили местом «парковки» избыточных сбережений, которые образовывались в других странах в результате профицитной торговли с самими же США. Эта ситуация строго соответствовала интересам американского финансового капитала, управлявшего чужими сбережениями. Кроме того, американские власти были готовы мириться с внешнеторговым дефицитом по геополитическим причинам, считая его одним из инструментов глобального доминирования своей страны. В свою очередь, американский промышленный капитал адаптировался к ситуации, перенося производство в страны с дешёвой рабочей силой и поставляя произведённые товары обратно на американский рынок.
Сложившаяся ситуация выгодна элитам по всему миру: экспортному сектору в профицитных странах, финансовому и транснационализированному производственному сектору в дефицитных странах. Невыгодна она, как нетрудно догадаться, населению: в профицитных странах оно страдает от эксплуатации, в дефицитных странах – от деиндустриализации. Более того, глобальный торговый дисбаланс не может быть вечным. Как отмечают Петтис и Кляйн, сразу после Второй мировой войны экономика США составляла половину мировой, сейчас – лишь четверть. По сути, переход США к протекционизму был вопросом времени.
По мысли Петтиса и Кляйна, конструктивным выходом из сложившегося тупика было бы устранение его причин: заниженного спроса в профицитных странах, господства финансовых элит в дефицитных странах. Так или иначе, неразрушительный сценарий развития мировой экономики означает серьёзные уступки со стороны экономических элит. Однако вместо этого крупнейшие экономики предпочитают перекладывать проблемы друг на друга, инициируя торговые войны. Сложилась парадоксальная и опасная ситуация, при которой «компании повсюду борются за долю глобального рынка, но сотрудничают в том, чтобы сокращать размер внутренних рынков». Предыдущий период ожесточённой борьбы за рынки, который его современник Джон Гобсон назвал «империализмом», закончился невиданной планетарной катастрофой Первой и Второй мировой войны.
«Народы, на фундаментальном уровне имеющие общие интересы, натравливаются друг на друга, потому что сверхбогатые успешно ведут классовую войну против всех остальных», – резюмируют Петтис и Кляйн. Трампу удобно было во всем винить Китай (Мексику, ЕС…) – ведь именно это позволило ему протолкнуть масштабное сокращение налогов для богатых, которое, собственно, и является главным итогом его правления. Недовольство растущим неравенством успешно эксплуатируется ультраправой «Альтернативой для Германии», получающей голоса рабочего класса, несмотря на жёсткую прорыночную программу. Всё более воинственную риторику используют и китайские власти, причём, как отмечают исследователи, это риторика именно для «внутреннего потребления».
Сочетание агрессивной борьбы за рынки и националистического угара как раз и лежит в основе империализма начала XX века. Похоже, именно в эту реальность мир возвращается после десятилетий Pax Americana. Внешнеэкономические противоречия и национализм приводят к возрождению роли hard power. Лидером здесь является Китай, непрерывно наращивающий расходы на вооружение и стремящийся стать глобальной военной державой. Это вызывает всё более конфронтационную позицию США, и приход к власти Байдена здесь ничего не изменил. Даже ЕС всё чаще задумывается о собственной «европейской армии» – к Франции, традиционно критичной в отношении НАТО, присоединяется Германия. Экономические противоречия переплетаются с военными.
В этой взрывоопасной ситуации как никогда актуальны левые лозунги интернационализма и международной солидарности. Американский «ржавый пояс», депрессивные восточногерманские земли, потогонки дельты Жемчужной реки – рабочим всех этих регионов на самом деле нечего делить друг с другом. Как и жителям российских моногородов, прильнувшим к экранам телевизоров, где демонстрируется запуск очередной крайне опасной для наших «западных партнёров» ракеты. Война, лежащая в основе всех прочих войн, по-прежнему является классовой.
