Горегляд В.П. Мировой кризис и парадигмы государственного финансового регулирования. Москва: без указания издательства, 2013; 295 стp.
На общем фоне относительно примитивной экономической литературы, заполняющей прилавки российских книжных магазинов, недавно появилась работа, привлекающая к себе внимание и темой, и именем автора. Первые два слова названия – «Мировой кризис…» – мало кого оставят равнодушным, а фамилия Валерия Горегляда, не только доктора экономических наук, но в прошлом первого зампреда Совета Федерации, первого заместителя главы Счетной палаты, а ныне – главного аудитора Банка России, говорит сама за себя. Скажу сразу: читателю представлено глубокое и профессионально выполненное научное исследование, крайне нетипичное сегодня для представителей высших эшелонов российской власти – причем исследование, привлекающее внимание к серьезным проблемам, с которыми уже столкнулась и еще столкнется в будущем отечественная экономика.
Я не хотел бы излагать структуру книги и пересказывать основные тезисы ее исторической части; отмечу лишь, что читатель найдет много интересных данных и взвешенных суждений о развитии российской экономики в 1990-е и первой половине 2000-х годов. Особого внимания, на мой взгляд, заслуживают мысли автора о том, что «ориентация бюджетной политики только на финансовую стабилизацию… закрепила в российской экономике две тенденции: наращивание экспорта за счет увеличения производства энергоносителей и сырьевых товаров и балансирование роста внутреннего спроса увеличением импорта» (с. 120); что динамизм, продемонстрированный на рубеже столетий, обречен был снизиться вследствие устойчивого опережения темпами увеличения заработной платы темпов роста производительности (сс. 88–90); и что структура конечного потребления, искаженная спросом со стороны государства, в России не только не соответствует современным стандартам (сс. 94–95), но и отдаляется от них (с. 259). Все эти моменты указывают на фундаментальные слабости отечественной экономической модели, присутствовавшие как до кризиса 2008–2009 гг., так и после него.
При этом автор ставит диагноз не только управленческой стратегии, но и принципам организации финансового регулирования. В России на протяжении всего периода, последовавшего за памятным дефолтом 1998 г., фиксировался рост доли средств, перераспределяемых по каналам федерального бюджета (в 1995 г. его расходы составляли около 10% ВВП [с. 61], а сегодня приближаются к 20%) – но при этом банковская система катастрофически не справлялась с задачей генерирования в стране достаточной кредитной массы (перед кризисом ее совокупные активы составляли 61% ВВП против 250–360% в ведущих экономиках ЕС – с. 101). Реакцией на изъятие денег в бюджет и пассивность банковской системы стало накапливание корпоративным и финансовым сектором внешнего долга, который, как совершенно верно отмечает Горегляд, стал в 2000-е гг. «крупнейшим источником формирования денежной массы», достигнув к середине 2007 г. 72,7% ее объема (с. 104). Наряду со спекулятивным «разогревом» фондового рынка (с. 238) этот тренд стал одним из драйверов кризиса – и четкое обоснование данного тезиса представляется мне важным элементом в системе авторской аргументации.
Суммируя вводную часть работы, следует отметить основную – и, на мой взгляд, совершенно правильную – эта часть работы наиболее интересна своей информативностью и свежестью суждений. Горегляд отмечает, что российские власти мощно отреагировали на кризис: суммарный объем средств, заявленных как выделяемые на осуществление разнообразных антикризисных мероприятий (какая доля их действительно «пошла в дело», точно оценить практически невозможно), достиг в 2008–2009 гг. 13,9% ВВП (с. 206, прим.), что вполне соизмеримо с другими случаями, если не превосходит их. В то же время масштаб кризиса оказался очень значительным: «провал» по ВВП в 7,8% в 2009 г. ставил Россию на 178-е место по успешности развития экономики из 189 оцениваемых Всемирным банком стран и стал самым глубоким среди государств «Большой двадцатки» (сс. 183–184). Автор прямо говорит, что большинство антикризисных мер серьезно запаздывали (с. 208) и практически все они «во многом носили точечный и ситуативный характер, базировались на субъективных мотивах принятия решений» (с. 207). Государство, с одной стороны, поздно начинало использовать приемы, уже доказавшие свою эффективность в других странах, а с другой – боялось широко применять многие успешные методы. Так, например, не была реализована практика предоставления государственных гарантий (с. 208); из испрашивавшихся предпринимателями в 2009 г. налоговых кредитов и отсрочек на 18,8 млрд руб. реально отсрочки были предоставлены лишь на 8,2… млн (с. 161), а все аналогичные заявления в отношении таможенных пошлин были рассмотрены и отклонены; из 121 млрд руб. субсидий, обещанных регионам на борьбу с безработицей в 2009 г., до местных властей дошли только 13,0 млрд руб. (с. 163), и т.д. Если обобщить сказанное, можно констатировать, что масштабная комплексная работа по борьбе с кризисом была провалена, а акцент оказался перенесен на спасение отдельных компаний, даже не отраслей.
В этом контексте уникальную ценность представляет собой обобщенный автором опыт актикризисных мер в основных экономиках мира (сс. 173–205) и сравнение его с российской практикой. Горегляд подсчитал, что в 23 странах, которые стали предметом его исследования, почти половина всех выделенных средств (49%, если быть точным) пришлась на государственные гарантии, и 21% – на стимулирование экономического роста через снижение налогов и на целевое финансирование инфраструктурных программ (сс. 173–174). Оба эти инструмента на протяжении всего периода кризиса вообще не были задействованы в России. Автор впервые четко поставил вопрос о том, что для получения реалистических рекомендаций на будущее экономику России и ее антикризисные программы следует сравнивать не с теми, что были приняты в США или Германии, а с «антикризисной политикой крупных стран с высоким удельным весом добывающей промышленности» (с. 184) – Австралии, Канады, Казахстана, Саудовской Аравии и ЮАР.
Идеальный пример – Австралия, страна с похожей на российскую структурой сырьевого экспорта, доминированием сферы услуг в валовом внутреннем продукте, небольшим внешним долгом и устойчивым профицитом бюджета. На протяжении первой фазы кризиса базовая процентная ставка Банка Австралии была снижена с 7,25 до 3% годовых, налоговое бремя сокращено на 1,3% ВВП, австралийский доллар подешевел по отношению к американскому на 37,4% (подробнее см. сс. 187–188). При этом вся антикризисная программа, проведенная быстро, решительно и в обстановке единообразия и прозрачности, обошлась в 4,6% ВВП. Итогом стал рост ВВП на 1,4% по итогам 2009 года. Не менее впечатляет и практика Казахстана. В этой стране правительство сделало ставку на снижение налогов и оживление предпринимательства. Налог на прибыль (корпоративный подоходный налог) сократился в 2008–2011 гг. с 30 до 15%, НДС был снижен до 12%, а необлагаемый им объем оборота вырос вдвое. Почти 1% ВВП был направлен на гарантии по кредитам малому и среднему бизнесу, тогда как ставка Национального банка только в 2008 г. снижалась восемь раз (подробнее см. сс. 192–195). Итог – 1,2% роста ВВП в самом тяжелом для страны 2009 году. Напомним, что Казахстан принял первый антикризисный план в декабре 2007 г., когда глобальные потрясения только намечались. Даже не хочется вспоминать про Саудовскую Аравию (0,2% роста ВВП в 2009 г.), где налоги составляли лишь 6% ВВП, а бюджет в основной части наполнялся прямым изъятием сырьевой ренты (сс. 202–203).
Выводы автора неутешительны. Оценив имплементацию антикризисных программ более чем в двух десятках стран, он констатирует, что в России «разворачивание институциональных реформ натолкнулось на ограничения системы, не готовой воспринять и “переварить” многие новые нормы», и потому «краеугольным камнем экономической политики должна стать модернизация государственного управления» (с. 283). По его мнению, роль государства в экономике сегодня должна не возрастать, а сокращаться – и это, собственно, и произошло по итогам кризиса во всех успешно его преодолевших странах. Задачей на ближайшую перспективу Горегляд называет «вывод российской экономики из институционального провала (курсив мой. – В.И.)» (с. 268) – и это означает, что антикризисная практика в России, основанная на принципах «ручного управления» (которые в тот момент казались – и, вероятно, были – единственно приемлемыми), не дает ничего для осмысления мер, которые могут быть приняты в случае повторения финансовых потрясений. Финальные слова заставляют серьезно задуматься о наших перспективах: «Государственные финансы сегодня в России гораздо слабее, чем до кризиса», – констатирует автор. И заключает: «Все накопленные ранее проблемы сохранились; финансовые ресурсы государства по-прежнему нацелены на обеспечение инерционной, по своей сути, модели развития экономики страны» (курсив мой. – В.И.)» (с. 287). Одним из немногих утешений в такой ситуации остается то, что на высоком уровне во властной иерархии этот тезис не только признается, но и обосновывается – подчеркну еще раз, кропотливо и последовательно.
Исследование Валерия Горегляда, на мой взгляд, должно привлечь внимание не только признанных специалистов в данной сфере, но также молодых экономистов и финансистов, так как в общей массе литературы о финансовом кризисе 2008–2009 гг., опубликованной на русском языке, представляется одной из самых информативных и фундированных работ. Хочется верить, что многие прочтут ее с должным вниманием, в очередной раз задумавшись о прошлом и будущем российской экономики.
