Двадцать лет назад Грузия переживала, вероятно, самый мрачный период своей новейшей истории. В январе 1992 года в результате междоусобного конфликта был свергнут первый президент Звиад Гамсахурдиа, экзальтированный националист, действия которого заложили много мин под развитие молодой грузинской государственности. С тех пор в Грузии пока не было прецедента мирного и добровольного ухода главы государства.
То, что именно Грузия — единственная пока из бывших советских республик, с которой у России случилась война, стало кульминацией отношений, всегда складывавшихся исключительно нервно. Грузия и при втором (Эдуард Шеварднадзе), и при третьем (Михаил Саакашвили) президенте не скрывала желания вступить в максимально тесные отношения с Западом, прежде всего с США, что не встречало энтузиазма в Москве. А наличие автономий, настаивавших на самоопределении, давало Кремлю мощный инструмент регулирования устремлений Тбилиси.
Трудно найти страну, которая вызывала бы в России столько эмоций — от проклятий за коварство и предательство до непомерных восторгов в связи с либеральными реформами. Между тем трезвый взгляд на соседнее государство крайне полезен не только для оценки двусторонних перспектив, но и для осознания процессов трансформации.
Будучи человеком импульсивным и отнюдь не всегда адекватным, Саакашвили тем не менее точно знает, чего хочет. Суть исторического эксперимента заключается в форсированном и во многом насильственном перевоспитании нации и превращении ее в «нормальную» европейскую страну, что-то наподобие Эстонии. Отчасти желание объяснимо. За первые 12 лет независимого существования Грузия, страна талантливых и творческих людей, почти доказала свою неспособность к эффективному государственному строительству, потеряв территории и не создав устойчивой экономической и политической системы. Тбилиси, конечно, пенял на Москву, но большинство проблем крылось в грузинском обществе. Именно с ними и решил разделаться президент Саакашвили.
Ярко выраженный антироссийский настрой и курс на ускоренное сближение с США и НАТО являлись не столько целью, сколько средством. Решительный отрыв от России и глубоко укорененной совместной культурной традиции представлялся наилучшим способом вывода грузинской нации из состояния инерции покоя. Подход Саакашвили и его в массе своей очень молодой команды по методике ближе всего к большевикам, хотя и с противоположным либеральным знаком.
Так, по сравнению с другими бывшими союзными республиками, где огромное внимание уделяется формированию национального исторического мифа, Грузия меньше сфокусирована на истории. Скорее речь идет о копировании восточноевропейских образцов для того, чтобы рывком вписать страну в другой контекст. Отсюда и музей советской оккупации в Тбилиси, выстроенный по балтийской модели, однако без души, как будто для среднего американского туриста.
Саакашвили полагает, что апеллирование к истории, даже интерпретированной в антисоветском и антирусском ключе, может стать помехой для преодоления традиции. Несколько упрощая, можно сказать, что грузинам, которые всегда ценили свою культуру и историю, предлагается забыть о прошлом, чтобы его химеры не мешали светлому будущему. Из той же оперы — подспудное противостояние государства и Грузинской православной церкви, очень уважаемого в стране института, ориентированного как раз на традицию.
В соседнем Азербайджане события 20 января 1990 года, когда после ввода частей Советской армии погибли десятки людей, служат фундаментом всей национальной конструкции, что визуально закреплено в мемориальном комплексе Аллеи шахидов, жертв трагедии. В Грузии не меньшим по значимости (а, по сути, большим, поскольку он повлиял на судьбу всего СССР) был разгон демонстрации 9 апреля 1989 года (печально знаменитые «саперные лопатки»). Однако ничего сопоставимого с бакинским мемориалом нет. Даже в музее оккупации разгону посвящен лишь небольшой стенд. При Саакашвили открыт памятник героям, погибшим в войнах с Россией, куда возят иностранных гостей. Но это понятно — поддержание имиджа объекта непреходящей российской угрозы является обязательным элементом отношений Тбилиси с внешним миром, а вот напоминание о советском прошлом, даже в форме памяти о жертвах, контрпродуктивно.
Кстати, деталь, способная шокировать и благожелательно настроенного россиянина. В конце экспозиции в музее оккупации висит табличка со статистикой ее жертв — 850 тыс. Расшифровка огромной для такой небольшой страны цифры объясняет ее происхождение — к жертвам Советов причислено 400 тыс. грузин, погибших на фронтах Великой Отечественной войны.
Грузия не соответствует пропагандистским стереотипам — ни российским, ни западным. Там проводятся глубокие и радикальные реформы, результаты которых очевидны даже без навязчивого пиара, наподобие прозрачных отделений полиции и восторженных статей апологетов. Безукоризненно работающие государственные учреждения невозможно было представить себе на основе привычных знаний о грузинском менталитете. Искоренение бытовой и низовой коррупции — из числа тех же удивлений, хотя все больше пишут о существенной коррупции на высшем уровне.
Чего в Грузии нет, так это того, что до сих пор служит ее основным брендом в мире, — демократии. Михаил Саакашвили построил — причем сознательно, предполагая неспособность сограждан к разумному самоуправлению, — авторитарное государство, где главным ведомством является МВД, осуществляющее пристальный контроль. В этом плюсы и минусы грузинской модели. Гражданин может получить любую справку за пять минут, поскольку на него уже имеется полное досье, зато и оппозиционная деятельность эффективно подавляется. Школьные сочинения на тему «Миша — молодец» или «За что я люблю мою полицию», которые в России вызвали бы бурю негодования, в Грузии органично вписаны в систему.
Либеральные реформы улучшили инвестиционный климат, а яркие фасады, как сверкающий огнями Батуми, производят впечатление. Но бросается в глаза количество нищих и попрошаек. Например, в совсем небогатом Кишиневе их явно меньше, чем в Тбилиси. Михаил Саакашвили удачно «продал» поражение в войне с Россией — деньги, полученные от Запада на восстановление, с лихвой покрыли убытки и позволили продолжать реформы, в частности выплачивать высокую зарплату полиции, действительно не берущей взяток. Оборотная сторона — внешние долги.
Впрочем, повторюсь, содержанием проекта является не модернизация грузинской экономики, а радикальная переделка нации, отсечение «ненужных» корней и укоренение в новой почве. Заметен возрастной водораздел. Новая Грузия строится для молодых, которых воспитывают в соответствующем духе. Недовольны люди среднего и старшего возраста, однако это считается неизбежными издержками — не вовремя родились.
До августовской войны Саакашвили говорил о вступлении в НАТО и Евросоюз. Сегодня концептуальная база изменилась — он обращается к опыту Кемаля Ататюрка и Ли Куан Ю. Первый переломил хребет традиционалистской Турции, сделав ставку на авторитарную прозападную модернизацию, второй просто создал в Сингапуре новую успешную нацию на пустом месте. Эти примеры свидетельствуют о том, что уходить после истечения конституционного срока президентских полномочий Михаил Саакашвили не собирается.
Президент Грузии явно не обладает выдержкой и мудростью Ли Куан Ю, который сумел построить государство во враждебном окружении. Но поражение в войне 2008 года, если отложить в сторону соображения престижа, избавило Грузию от бремени и лишило Россию важного рычага — все уже случилось. Большевистский подход поляризует общество и создает обширную базу для недовольства, при этом молодой активный класс может найти себе применение. Правда, чувствуется и другое — усталость от постоянного напряжения, радикализма и лихорадки, с которыми сопряжено правление Саакашвили, есть запрос на спокойное развитие. Реальные экономические успехи густо сдобрены масштабным пиаром, оценить устойчивость экономики удастся в случае крупного кризиса, который вполне возможен.
У России нет политики в отношении Грузии. Главный вопрос об Абхазии и Южной Осетии неразрешим. Рассчитывать на крушение грузинского режима не приходится, раз уж он пережил разгром 2008 года. До поры до времени положение «ни мира, ни войны» устраивает всех, хотя высокий уровень взаимной враждебности чреват непроизвольным взрывом. Рано или поздно России придется искать ответ на грузинский вопрос.
