Сегодня в Вестминстерском аббатстве в Лондоне – коронация Карла III. Что это – красивый спектакль или в ритуале ещё остался сакральный смысл? Есть ли какие-то особые черты у британской монархии? Как соперничество России и Британии отражалось на отношениях династий? Об этом Фёдор Лукьянов поговорил с профессором Ольгой Дмитриевой в интервью для передачи «Международное обозрение».
– Давайте начнём с азов. Коронация – это спектакль, представление или в этом изначально был заложен сакральный или какой-то иной смысл?
– Конечно, изначально это сакральная процедура, очень важный ритуал, который связывает будущего монарха (того, кто проходит коронацию) с высшими силами. В этом ритуале заключён момент явления сакральных качеств короля обществу и происходит легитимация и конституирование его власти.
В Англии коронации ведут свою историю с 973 г., с коронации короля Эдгара. Начиная со Средневековья, коронация – это ещё и момент одобрения (квазиодобрения) обществом и церковью определённой персоны, так что сама структура ритуала очень интересная. Разумеется, с тех пор много воды утекло, и я думаю, что в современном мире мало кто верит в божественную природу королей, поэтому коронация всё больше превращается в театр власти. Но она остаётся важной инаугурационной процедурой, когда человек вступает в очень важную общественную должность. Мне кажется, именно так это сейчас воспринимается.
– История Европы до определённого момента точно – это история монархий. Их было много, они разные. На этом фоне английская монархия имела ли какие-то особенности, которых не было у других?
– Имела. Хотя, пожалуй, на протяжении Средневековья ничего особенного там не было. Но в ХVI–XVII веках, когда монархические режимы в Европе стали двигаться в сторону абсолютизма, выявилась специфика английской монархии – в основном при Тюдорах, которые правили на протяжении всего XVI века. Они, в отличие от других государей Европы, не перестали собирать парламент. Продолжающийся диалог монарха с парламентом – интересная черта, которая очень повлияла на политическую культуру Англии. То, что государь сохраняет диалог с представительным институтом, который воплощает общество, воспринималась англичанами как позитивная черта. Это способ коммуникации, и он очень полезен как инструмент для самой монархии. И англичане с гордостью говорили, что абсолютизм есть у французов, у испанцев, а у нас – смешанная монархия, когда мудрые короли правят с согласия парламента. Это обеспечивало устойчивость политического режима и было выигрышным для монархии.
Потом, мы знаем, в XVII веке всё-таки произошёл кризис. Перед династией Стюартов случилась гражданская война, свержение монархии. То, что после Славной революции установилась конституционная монархия, можно понимать как некое продолжение традиции. Такая колыбель парламентаризма, когда абсолютистские режимы повсеместно в Европе перестали взаимодействовать с представительными органами, а Англия осталась государством, где конституционная монархия воспринималась как что-то весьма позитивное. И она, кстати, была образцом и для русских конституционных демократов. Они хотели воспроизвести именно этот способ властвования, когда власть государя уравновешивается парламентом.
– Понятно, что это особый случай учёта мнения общества, но зависела ли государственная политика, в частности внешняя, от взглядов и характера монарха? Или всё-таки деятельность монархов определял штамп, что у Англии нет вечных друзей, а есть верные интересы?
– На протяжении долгой истории, когда монархия была достаточно сильной, до революции, до всех этих катаклизмов, внешняя политика была династической. Её определяли всецело монархи. Чем ближе мы к современности, к конституционной, парламентской монархии, которая установилась в Англии, тем больше внешнюю политику формирует всё-таки правящий кабинет, премьер-министры. Династическая линия во внешней политике есть, она присутствует, но всё менее значима.
В этом смысле очень важен XIX век – время правления королевы Виктории. Наверное, она была последней из английских государей, которые пытались как-то выражать своё отношение к премьер-министрам, не соглашаться с ними, высказывать своё недовольство, в частности и на почве того, что у неё были определённые родственные и династические интересы.
Но, надо сказать, что в новое и новейшее время подобные интересы всегда подчинены общим национальным целям, они никогда не выходят на первый план. И примеров тому очень много.
– А как повлиял тот факт, что к какому-то моменту Британия стала той самой империей, над которой никогда не заходит Солнце, а власть королевы или короля распространялась (по крайней мере формально) на гигантские пространства? У человека, который восходил на трон и управлял от Канады до Индии, это как-то сказывалось на поведении, на сознании?
– Безусловно. Опять же, если смотреть со времени становления самой Британской империи, то можно увидеть, что имперский проект и представление о том, что у Англии должно быть особое место в мире, что должны быть заморские доминионы, формируется очень рано – в XVI веке. Колониальная экспансия Англии начинается ещё при Елизавете I. У неё были теоретики (например, доктор Ди), которые говорили о том, что предназначение Англии – править морями. Первые поселения, ставшие английскими заморскими колониями в Америке, ведь названы в честь монархов: в честь Елизаветы I – Виргиния, в честь Якова I – Джеймстаун. Здесь роль монарха чрезвычайно велика – он, конечно, одобряет всё это и придаёт этот статус имперскости английскому королевству.
Впоследствии Англия распространяет своё влияние глобально. Это касается и Америки, и Африки, и Индии, конечно же. Королева Виктория становится первой императрицей Индии. Ей это очень нравится, как мы знаем по её мемуарам, её дневникам. Это лестно. Она очень довольна тем, что получила этот титул. Британское Содружество наций, во главе которого стоит монарх, сейчас трансформировалось просто в Содружество. Оно объединяет различные государства, которые когда-то были династически связаны с Англией, или были её колониями, или просто считали, что это для них выгодно. Тут символическая роль монарха как раз воплощает свободную ассоциацию этих государств. Монарх в мире имперской идеи, имперских проектов – очень серьёзный игрок, который воплощает это имперское гигантское пространство. Он – фигура символически очень важная.
В современной британской истории функция монархии важная и символическая. Монархи отвечают за позитивную репрезентацию нации, занимаются связями с общественностью, покровительством проблем образования, медицины, культуры и так далее. То есть они должны воплощать всё самое лучшее, что есть в английской нации – в этом их современная функция.
– Связи с общественностью в последние пару десятилетий – это бесконечная череда скандалов. С другой стороны, может, это как раз показывает, что монарх – такой же человек, как и все остальные. И это в каком-то смысле легитимирует.
– Вы знаете, да. Ведь ещё Эдуард VII, по-моему, неформально говорил: «Вся Англия – моя семья». Это действительно импонирует массовому сознанию, носители которого в основном женщины и домохозяйки. Мысль, что государи – такие же, как мы, что можно наблюдать бесконечную мыльную оперу их семейных проблем, их беспокойных детей, их ошибок и заблуждений, – это всё делает их ближе.
Институт, конечно, и терял в своём престиже, и были десятилетия, когда лейбористы очень хотели его отменить. Но, я думаю, что поклонников у монархии тоже очень немало, потому что всё-таки это древнейший институт, а такие традиции всегда ценятся. Приятнее быть тысячелетием царством, а не какой-то недавно созданной республикой, предположим. Для англичан это чрезвычайно важно. Это институт, которым, я думаю, они не поступятся ещё довольно долго, несмотря на критическое отношение.
При нынешней острой политической борьбе, партийной полемике премьер-министры иногда становятся объектами очень уничижительной критики. В подобных ситуациях хочется иметь символ, воплощающий что-то неизменное, не разделяющее, а объединяющее народ. Эту функцию худо-бедно монархия всё-таки выполняет.
– Вопрос для нас любопытный. Всем известны стереотипы, которые сейчас особенно расцвели: «англичанка гадит», «Англия – наш злейший враг всегда и навсегда» и всё такое. Как складывались отношения между династиями, между русской и британской монархиями? Зависели ли они от геополитического соперничества?
– Они складывались очень по-разному. Если начать с момента, когда установились дипломатические отношения в 1553 г., то как раз XVI–XVII века – это время взаимного изучения и совершенно особых отношений в дипломатии, в торговле, когда страны были союзниками. Англия была привилегированным партнёром России в торговле. На внешнеполитической арене вплоть до эпохи Петра I, то есть при Тюдорах, при Стюартах, при первых Ганноверах, между странами были союзнические и весьма-весьма дружеские отношения. Англия в это время серьёзных династических связей с нами не имела. Она приветствовала восшествие на английский престол Елизаветы I и очень активно поддерживала взаимоотношения с Екатериной II. Но там не было того, что мы называем династическими связями. Они возникают при королеве Виктории. Это период очень интересный и специфический. Виктория ведь была «бабушкой Европы». У неё действительно были родственные связи с датским домом, с Германией, с Россией и так далее, и все её родственники воевали между собой. Это довольно сложная ситуация.
С одной стороны, она отдаёт своих детей и внучек в Россию. Её сын Альфред женится на одной из великих княжон – Мария Александровна становится герцогиней Эдинбургской. Затем одна внучка выходит замуж за будущего Николая II, другая – за великого князя Сергея Александровича. Возникают активные родственные связи, но внешнеполитические интересы России и Британии в этот момент то сходятся, то расходятся. Это период от сближения до полного антагонизма. Естественно, Крымская война охладила отношения и внутрисемейные, и общеполитические. Но зато в Первую мировую войну мы оказываемся по одну сторону баррикад.
Надо различать глобальные интересы двух великих империй, по которым они соперничают во многих регионах. Средиземноморье, Черноморский регион, Балканы, Крым, Кавказ, Индия, Пакистан, Афганистан – очень много арен для столкновений. Но, с другой стороны, в Первой мировой войне мы оказываемся в одной коалиции против Германии. Мне кажется, не стоит обобщать, не вникнув в характер конкретных эпох и периодов, поэтому я бы не стала демонизировать историю наших отношений. Её надо просто изучать.
