Коренная черта прошедшей «постхолодновойновой эпохи» —
экономическое и идеологическое торжество
либерально-демократического капитализма и, прежде всего США:
воплощения этой модели, перераспределение ресурсов — людских,
экономических, финансовых — в пользу стран, придерживавшихся этой
модели, и их корпораций.
Первые внешние проявления НЭ появились еще в 90-е годы, когда
любые попытки России прекратить паническое отступление, вызванное
развалом СССР, объявлялись «неоимпериализмом».
Но в последние год-два критика перешла на новый уровень.
Россию в последние месяцы окончательно выписали из списка
демократических держав, объявив полностью авторитарной державой.
Это было бы совсем грустно, если бы в списке демократий не
значились, в том числе и гораздо более политически отсталые
государства с весьма репрессивными режимами, отличающимися, правда,
готовностью следовать в фарватере США или других старых западных
государств. Но само списывание России — важный показатель.
Еще больше настораживает упрощение критики до уровня по
некоторым показателям худшего, чем в годы «холодной войны». Тогда
коммунизм и его лидеры подавляли в принципе хороший народ. Теперь
виноват не только Путин, но и вся Россия. А любой критик и
противник российского президента и Кремля автоматически становится
демократом и другом Запада. Верх берет лукавая логика,
международная дискуссия сталкивается к парадигме: свой-чужой. Мы
это уже проходили.
Россия — не единственный объект пропагандистской атаки. Таким в
конце 1990-х и на рубеже веков был Китай. В Вашингтоне даже
публично рассуждали о целесообразности сделать из этой страны
официального врага «номер один», проводить против него политику
«сдерживания». Но потом открыто враждебной политики испугались.
Россия начала участвовать, отвечать, иногда даже и захватывая
сомнительное первенство в этой словесной перепалке. У нас всегда
было немало слоев политикообразующего класса больных клиническим
антиамериканизмом. Желание всегда ответить, да похлеще, питается и
неизжитым историческим комплексом слабости, уязвимости, многократно
усиленным геополитическими поражениями 90-х годов, страхом отсталых
групп элиты перед успешными и конкурентоспособными соседями.
Внешним признаком НЭ является не только усиление риторической
конфронтации. Начался переход и к практическим действиям.
Попытавшись выторговать у России политические и иные уступки
обещанием вступления в ВТО и не получив их, старый Запад плотно
закрыл пока для России возможность вступления. Из-за нежелания
приструнить, а даже и подзадоривания польского режима оказалось
заблокированным начало переговоров по выработке нового соглашения
Россия — ЕС.
Жесточайшая спешка в попытках добиться признания независимости
Косово выглядит как стремление консолидировать взятое на развалинах
«холодной войны» и сохранить логику и политическую инерцию 1990-х,
когда Россия вынуждена была делать вид, что соглашается.
Наконец, почти невозможно объяснить развертывание систем ПРО в
Центральной Европе иначе как либо тупым желанием обеспечить
продолжение финансирования этой малоэффективной и теряющей в
Америке поддержку системы и поугрожать России, либо более
изощренным стремлением ремилитаризировать европейскую политику,
внести в нее структурный раздражитель, постоянно порождающий
недоверие и конфронтацию.
Россия начинает отвечать и иногда вольно или невольно
подыгрывать. В ответ на планы по развертыванию ПРО Москва пообещала
выйти из Договора по ракетам средней и малой дальности. Было
заявлено, что элементы ПРО станут целями для российских ракет.
Не буду удручать читателя дальнейшим перечислением взаимных
упреков и недружественных действий. Пока новое противостояние
только развертывается. Чтобы понять, как ему противодействовать и
не допустить его разрастания, попытаюсь разобраться в его
причинах.
Основной вывод из анализа риторики и действий последнего
времени: США и часть традиционного Запада пока оставили надежды
превращения России в дружественное государство, на его интеграцию.
Наметился переход к политике «неосдерживания», хотя оно будет не
таким, как раньше.
Но и Москва поняла, что она не хочет и не может интегрироваться
с традиционным Западом на предлагавшихся до недавних пор условиях —
своего рода интеграция без права голоса. Москва начала менять
правила игры или, по крайней мере, перестает играть по старым,
сложившимся в девяностые годы правилам.
Наиболее очевидная внешняя причина наступления НЭ — усилившаяся
готовность и способность Москвы отстаивать свои интересы так, как
она понимает их ныне, которая стала особо неприятной для
политических классов стран традиционного Запада из-за выработанной
вредной привычки к слабой и безвольной России.
Можно было бы рассчитывать, что неприятие быстро пройдет с
приспособлением партнеров к новой реальности. Но его причины
глубже. Они вызваны ослаблением внешнеполитического веса ведущих
европейских стран, подчеркнувшим неэффективность попыток
формирования единой внешней политики, проводящейся по низшему
«общему знаменателю», когда условная Варшава может блокировать
Берлин, Париж и Рим.
Не устану при этом повторять, что констатация кризиса и слабости
нынешней Европы не может и не должна затмевать уважения, восхищения
и даже благодарности европейцам, которые совершили подвиг и через
интеграционный проект преодолели многотысячелетнюю ужасную историю
и традицию государственного национализма, самоубийственных войн,
только в ХХ веке унесших под сто миллионов жизней, породивших
фашизм и коммунизм.
США, казавшиеся в 90-е годы самому Вашингтону и многим в мире
обреченным на единоличное лидерство и даже гегемонию, резко
обессилили себя, ввязавшись в иракскую авантюру. Она показала
относительную внешнеполитическую неэффективность американского
военного превосходства, восстановила большую часть мира против
Америки, связала ей руки. Был нанесен ужасающий ущерб «мягкой мощи»
США — привлекательности американской модели политического и
экономического развития. Иракской ошибкой Вашингтон нанес себе
ущерб похуже вьетнамского. Тогда, по крайней мере, значительная
часть населения и правящих элит мира поддерживала цель войны —
борьбу с коммунизмом. Сейчас США не поддерживает почти никто.
Особенно беспокоит европейские и американские элиты
энергетическое усиление России. Хотя и частично, по разным
причинам. Европейцев — из-за растущего ощущения их зависимости и
уязвимости от внешних энергопоставок. К тому же зависимость Европы
от российских энергоресурсов, согласно большинству прогнозов, будет
только возрастать.
Ощущение зависимости было усугублено отказом Москвы от
предоставления западным компаниям контроля над российскими
месторождениями, пересмотром ряда соглашений (явно кабальных, если
не колониальных), заключенных в годы неразберихи и слабости —
1990-е. Это ощущение получило мощный импульс, когда стало ясно,
что, несмотря на отчаянное давление европейцев, Россия подтвердила
свой отказ ратифицировать Энергетическую хартию и протокол к ней,
который обеспечивал бы свободный доступ к российским энергопроводам
для всех поставщиков и потребителей.
Это нормальное различие в интересах могло бы быть преодолено к
взаимной выгоде, если бы европейцы приняли предлагавшуюся им
российским руководством историческую сделку — обмен доступа
западных компаний к месторождениям и добыче на предоставление
российским компаниям доступа к не менее выгодному распределению
энергии в Европе. Был бы создан единый энергокомплекс Европы,
который резко усилил бы всех, снял значительную часть опасений.
Российское предложение официально отвергается, хотя отдельные
сделки в рамках его философии и претворяются в жизнь.
США же невыгодно ни усиление России, ни создание ситуации
единого энергетического комплекса Европы, конструктивной
взаимозависимости, усиливающей обе стороны, но ослабляющей
американское влияние — через уменьшение зависимости Европы от
внеевропейских источников энергии.
А такая зависимость автоматически предполагает зависимость от
США. Только они обладают политическими и военно-политическим
возможностями (хотя бы теоретически) бороться за обеспечение
доступа к ресурсам, пытаясь гарантировать его и получая за это
политические дивиденды.
Ситуация до боли напоминает отчаянную борьбу, которую Вашингтон
вел в конце 50-х — начале 60-х годов против сделки «газ — трубы».
Тогда США проиграли, и экспортные газо- и нефтепроводы из СССР в
Западную Европу были построены.
Борьба по энергетическому вопросу приняла столь острый характер
из-за фундаментального, даже революционного, хотя и малозамеченного
изменения в мировой экономике и политике, происшедшего за последние
8-10 лет. Оно одновременно привело к ослаблению общих мировых
позиций традиционного Запада и росту его относительной
энергетической уязвимости.
Если еще недавно большая часть энергоресурсов мира находилась во
владении и под контролем западных компаний, то за короткий период
ситуация изменилась на противоположную. Большая, если не
подавляющая, часть мировых энергетических ресурсов за пределами
Северной Америки и Европы находится во владении и под контролем
национальных государств или их компаний. К тому же эти государства
все явственнее идут по пути Венесуэлы, используя ресурсы в качестве
опоры для антиамериканской независимой политики. Условия игры
меняются на глазах. Эра «семи сестер», обеспечивавшая
беспрепятственный доступ к энергоресурсам, которые почти постоянно
относительно дешевели, перераспределения через этот механизм
мирового ВНП заканчивается на глазах. Терпит поражение одно из
главных направлений американской и западной политики последних 60
лет — обеспечение через контроль над энергодобывающими странами
беспрепятственного доступа к дешевым энергоресурсам т.н. «третьего
мира», где основная их часть и сосредоточена.
Россия же оказалась на острие этого нового перераспределения сил
и влияния в мире, его своего рода символом.
В Москве многим кажется, что жесткая реакция Запада, тот
политико-пропагандистский прессинг, которому Россия подвергается,
вызван исключительно недовольством ростом самостоятельности
российской внешней политики, усилением российской экономики,
российского международного влияния. Данная оценка правильна лишь
отчасти.
Важнейшая причина именно в слабости западных стран: США — из-за
Ирака. Европы — из-за кризиса роста ЕС, а также из-за «революции» в
энергетической области.
Давление является не столько атакой на Россию, сколько
контратакой с целью не допустить дальнейшего ослабления своих
позиций, а по возможности и отыграть их. Эта контратака является
одной из главных, конституирующих черт «новой эры». Тут России
немного не повезло. Она оказалась символом изменений и очутилась на
передовой линии огня.
К тому же на поверхность вышло еще одно изменение картины мира,
потенциально еще более ослабляющее позиции традиционного Запада. В
последние месяцы вышла серия публикаций, и число их будет
множиться, указывающих на то, что в мире развертывается борьба
между двумя моделями развития — либерально-демократическим
капитализмом традиционного Запада и авторитарным капитализмом.
Раньше на успех последней модели пытались не обращать внимание.
Быстрый прогресс стран Юго-Восточной Азии, Южной Кореи мог казаться
не правилом, а исключением. Но ударный рост Китая, несмотря на
давние (почти два десятилетия) предсказания коллапса, не позволяет
больше заниматься эскапизмом.
После победы капитализма либерально-демократического толка в
«холодной войне» показалось, что эта победа окончательна. Через
10-15 лет выяснилось, что соревнование не окончено. Начало
формироваться понимание, что существует и другая потенциально не
менее привлекательная для стран бывшего «третьего мира» —
большинства человечества — модель экономически эффективного и
политически приемлемого для большинства людей авторитарного
капитализма. Капитализм в отличие от социализма обеспечивает —
пусть и неравномерный — рост благосостояния для большинства. А
авторитаризм в отличие от тоталитарного коммунизма обеспечивает
приемлемый уровень личной свободы для того же большинства. К тому
же эксперты по-новому взглянули на историю и поставили вопрос об
исторической перспективности такой модели. Теперь оказывается, что
авторитарная Япония и фашистская Германия, а раньше страны «оси»,
проиграли Вторую и Первую мировые войны не из-за неэффективности
моделей их развития, а потому, что они изначально были обречены:
первый раз из-за пришедшей на спасение терпящих поражение
европейских либеральных демократий экономической машины США, а во
второй — из-за тоталитарного Советского Союза с его народом,
готовым бороться до конца, несмотря на чудовищные жертвы.
Начало выясняться, что причиной победы
либерально-демократической модели была, возможно, не демократия, а
только капитализм. А демократия в жестком соревновании, и тем более
в войне, может и проиграть.
История не дает определенного ответа, является ли авторитарный
капитализм стадией развития на пути к более либеральной модели.
Надеюсь, что это так. Хотелось бы не только большего
благосостояния, но и большей свободы для своей страны и ее
граждан.
Но как бы то ни было, либерально-демократические триумфаторы
увидели, что они начинают терпеть еще одно — пусть, может быть, и
временное — поражение.
Его восприятие не может не быть обострено гонимыми от себя, но
известными всем, кто хочет думать и читать, фактами. Нападение на
Ирак ради распространения демократии усилило противоположные
политические силы, ослабило мировые позиции не только США, но и
всех западных демократий, привлекательность демократии в целом.
Соревнование в моделях — это не просто борьба за ощущения
морального превосходства. Победа модели в конечном итоге означает
перераспределение людских и всех иных ресурсов в пользу государств,
олицетворяющих ту или иную модель. С конца 80-х по начало первого
десятилетия нового века происходило гигантское перераспределение
ресурсов в пользу США, старой Европы. Теперь процесс остановился и
может пойти вспять.
Существенным ударом по идее всепобеждающей либеральной
демократии явилось поражение де-факто большинства частично
импортированных и «цветочных революций» в странах бывшего СССР.
Киргизия погружается в беспробудный хаос и регресс. Украина
находится в политическом хаосе, хотя, я полагаю и надеюсь, имеет
шансы на выход из него. Плохо дело с демократией и в ряде других
регионов. Весьма демократические выборы в Палестине повергли страну
в гражданскую войну. Запылал вполне демократический Ливан.
Расположенная рядом авторитарная Сирия довольно успешно
развивается.
Несмотря на свою неприятную для многих просвещенных русских
модель развития, страна восстанавливает, хотя очень медленно,
магнетизм для многих среднеразвитых обществ и стран. Сам, не без
удивления и не раз, убеждался в этом. Суверенной, растущей, мирной,
лучше управляемой России хочется подражать многим обществам,
уставшим от нищеты, хаоса, неопределенности.
Неплохо зная движущие силы российской политики, я в последние
годы не мог понять западных обвинений в русском экспорте
авторитаризма. Уж чем-чем, а экспортом социально-экономических
моделей современное сверхпрагматичное российское руководство
заниматься не будет. Но экспорт, видимо, все-таки идет потому, что
Россия начала показывать постсоветским и развивающимся странам
возможность жить не только по модели зависимого
либерально-демократического развития Центральной и Восточной
Европы.
И главное. Если Россия будет успешной, многократно усилится
привлекательность и международный вес Китая, считающегося в США
главным соперником.
Россия — ключевое государство с точки зрения соревнования
политических, социально-экономических моделей, для мирового
политического и военно-политического баланса — историей
выталкивается в центр новой конкурентной борьбы — между
либерально-демократической и авторитарной моделями капитализма.
Недоверие к авторитарной модели развития и объясняет во многом
подозрительность европейцев к российской энергетической политике.
Авторитарному государству легче манипулировать своими активами, в
том числе энергетическими, во внешнеполитических целях. В этом
смысле демократия удобнее. Она менее приспособлена для такого
манипулирования.
Ветер геополитической удачи по-прежнему дует в российские
паруса. Но отсидеться не удается. Россия оказывается в эпицентрах
сразу двух новых соревнований, которые во многом будут определять
будущее мира.
Это соревнование между традиционным Западом и
энергопроизводящими странами за контроль над энергоресурсами. И
между моделями либерально-демократического капитализма и
авторитарного капитализма. И это на фоне того, что Россия уже
находится еще на трех разломах — между радикальным исламом и
христианской цивилизацией, между богатыми и бедными, между Европой
и Азией.
И эти разломы происходят на фоне углубления нынешнего витка
глобализации. Он, как известно, характеризуется ростом финансовой и
экономической взаимозависимости, прогрессирующим выходом
экономических процессов из-под контроля относительно слабеющих
национальных государств. И главное — информационно-медийной
революцией, приводящей к беспрецедентной информационной и
политической активизации многомиллиардных масс. Что в принципе
открывает возможности как для демократизации, так и охлократизации
мира. А угроза последней будет воспроизводить авторитаризм как
внутри государств, так и в отношениях между ними.
Добавление к глобализации информационной революции, вызванному
ею пробуждению масс, к падению управляемости процессами в области
международной безопасности, их хаотизации, к старым разломам между
исламом и христианством, между Европой и Азией, между богатством и
бедностью и еще двух соревнований — за энергетические ресурсы и
между двумя моделями капитализма и составляет, во всяком случае для
России, содержание Новой эпохи.
НЭ требует во многом качественно иной политики и качественно
другого понимания резко усложняющегося мира.
По многим признакам НЭ, как и эра господства победившего
либерально-демократического капитализма, является переходной к
какой-то другой фазе развития мира. О том, как вести себя России в
НЭ, — в одной из следующих статей.
