В конце июня в двух крупнейших международных организациях решился вопрос о руководстве. Генеральный секретарь ООН южнокореец Пан Ги Мун единодушно переизбран на второй пятилетний срок, а француженка Кристин Лагард заняла место директора-распорядителя Международного валютного фонда, освободившееся после скандальной отставки ее соотечественника Доминика Стросс-Кана.
В обоих случаях обошлось без интриги. Действующему генсеку ООН, каким бы он ни был, лишь в чрезвычайных случаях не позволяют отслужить второй из положенных ему двух сроков. (До сих пор такое случилось только с египтянином Бутросом Бутросом Гали, который в первой половине 1990-х недопонял, кто теперь в мире единоличный хозяин, и получил вето Вашингтона за критическое отношение к США.) А Лагард продолжила незыблемую до сих пор традицию, согласно которой пост главы фонда всегда достается Европе.
Однако за фасадом предсказуемого голосования растет напряжение, которое позволяет предположить, что в следующий раз вопрос о назначении этих высокопоставленных чиновников будет решаться в куда более конфликтной атмосфере.
Демократия управляемая и неуправляемая
За пять лет пребывания в должности Пан Ги Мун проявил себя как малозаметный бюрократ без особых амбиций. Попытки что-то сделать с ООН, дабы привести организацию в соответствие с реалиями нового столетия, безуспешно завершились еще при его предшественнике Кофи Аннане. Тем не менее Пану повезло — именно при нем (что не равнозначно — благодаря ему) ООН стала выбираться из провала, в котором оказалась на рубеже веков. Вашингтон вновь стал искать способы легитимации своих действий с помощью Совета Безопасности. Резолюции СБ по иранской ядерной программе и Ливии, акция в Кот-д’Ивуаре, казалось, вернули ООН дееспособность и место, положенное ей по статусу.
Вероятно, это так бы и было, если бы не результаты принимаемых мер. Например, тупик, в котором оказались крупные державы, выполняя принятую в четком соответствии с ооновской процедурой резолюцию по установлению бесполетных зон в Ливии, едва ли не более глухой, чем трудности, с которыми они же сталкивались, действуя в Югославии и Ираке без санкции Совбеза. Согласие, неожиданно легко достигнутое в Совете Безопасности ООН по ливийскому вопросу, на деле демонстрировало не единодушие, а отсутствие интереса со стороны весьма влиятельных государств и их нежелание брать на себя какую-либо ответственность — ни за действие, ни за бездействие. Если раньше по всякому вопросу, подразумевавшему вмешательство во внутренние дела, возникал принципиальный спор, сейчас группа важных участников международных отношений попросту дистанцировалась. Незападный мир, по сути, позволил миру западному делать то, что ему заблагорассудится, поскольку уверен: результатом будет дальнейшая дискредитация Запада как лидера. Ливийская эпопея доказывает, что расчет оказался верным.
Когда несколько лет назад американская политика была ориентирована на продвижение демократии по всей планете, ее архитекторы, конечно, не имели в виду то, что получилось сегодня. Между тем демократизация происходит — но не только в отдельных странах, а и на уровне всего международного сообщества. С одной стороны, быстро растущие страны Азии стремительно увеличивают свой политический потенциал и требуют внимания к своему мнению. С другой — даже те из представителей бывшего третьего мира, кто не может похвастаться впечатляющими успехами, занимают намного более активную позицию.
Однако современный дизайн ООН приспособлен к иной модели — сохранение монопольного положения постоянных членов Совбеза при наличии Генассамблеи, в которой прочие могут выпускать пар. Типичная управляемая демократия. В ее рамках и произошло переизбрание Пан Ги Муна — без борьбы, конкурентов и даже оглашения программ. Действующий генсек не вызывает аллергии ведущих игроков — этого достаточно для второго срока.
Институционально изменить это невозможно — все предлагаемые реформы наталкиваются на категорическое нежелание делиться привилегиями со стороны тех, кто ими обладает. Но система, которая не способна менять себя сверху, рано или поздно столкнется с давлением снизу, в случае ООН — со стороны «демократических масс» Генеральной ассамблеи, какими бы популистскими они ни были. И это будет означать другую расстановку сил в мире, когда тем, кто привык управлять, придется доказывать остальным свое право на это. Преемнику Пан Ги Муна придется избираться в другой атмосфере.
Европа: спасение утопающих
Ситуация в МВФ отличается от положения дел в ООН, но проблема та же. Кристин Лагард не была столь же уверена в своем избрании, как Пан Ги Мун, хотя бы по той причине, что, когда в 2007-м назначали Стросс-Кана, Старый Свет обещал: он последний европеец на этом посту. Традиция, согласно которой должность директора-распорядителя фонда всегда занимает представитель Европы, а президента Всемирного банка — Америки, была заложена в 1944 году при создании бреттон-вудских институтов. К началу XXI века стало очевидно, что это пережиток прошлого, когда МВФ и Всемирный банк были чисто западными организациями.
Однако когда после краха Стросс-Кана пришла пора выполнять обещание, Европа встала стеной, готовая вырвать себе этот пост во что бы то ни стало. Причина понятна — только с европейцем во главе МВФ продолжит щедро финансировать спасение стран зоны евро от банкротства, представитель другой части мира может начать интересоваться, насколько вообще целесообразны действия, которые судорожно принимает ЕС для вытаскивания себя из долгового болота.
У Европы и США вместе хватает голосов, чтобы провести нужную кандидатуру, так что вопрос был в том, готовы ли американцы соблюсти традицию. Вашингтон со Старым Светом решил не ссориться — между берегами Атлантики сейчас и так хватает разногласий. Если бы крупные растущие экономики (БРИКС и пр.) консолидированно выступили бы против европейского директорства, Лагард попала бы в тяжелую ситуацию.
Этого не случилось, хотя недовольство европейской монополией высказывалось повсеместно и очень громко. Китай решил, что время еще не наступило — он предпочитает ползучую экспансию резким переломам. Индия и Бразилия вступили в сепаратную торговлю с Европой, особенно с Францией, по шкурным интересам. Особенно отличилась Россия, которая ухитрилась за неделю трижды изменить точку зрения. Москва сначала поддержала кандидата от СНГ (глава Нацбанка Казахстана Григорий Марченко), потом солидаризовалась с позицией партнеров по БРИКС (европеец не должен возглавить фонд, настала пора растущих экономик), наконец, вместе с остальной «восьмеркой» приветствовала Лагард. Надо сказать, что любовь к сидению на всех стульях сразу, вообще присущая российской дипломатии, при президенте Медведеве превратилась чуть ли не в принцип.
Отсутствие консолидированного противостояния не означает, что нынешняя система пользуется поддержкой. Хотя сейчас никто не обещает, что француженка будет «последней европейкой», вероятнее всего это произойдет к 2016 году, когда предстоит выбирать вновь (кстати, генсека ООН тоже), Америке будет важнее и выгоднее договариваться с Китаем и другими растущими неевропейцами, чем со Старым Светом. К тому же если дела в Европе пойдут так, как сейчас, то основные средства МВФ будут обеспечивать отнюдь не европейцы.
Шанс на мирную трансформацию
Мировая система вступила в финальную фазу деградации и эрозии институтов, служивших опорой прежнего международного устройства. Нет ни одной структуры, потенциал которой бы не слабел. Перераспределение силы и влияния с Запада на Восток вызывает тревогу и неуверенность. До сих пор история не знала прецедентов того, чтобы новый устойчивый мировой порядок создавался посредством договоренностей, то есть без войн и потрясений. Это наводит на мрачные мысли.
Правда, шанс на создание такого прецедента все-таки существует благодаря двум факторам, которых не было раньше. Это глобальная экономика, которая действительно увязывает всех в единый хозяйственно-политический конгломерат, от распада которого пострадают все. И ядерное оружие, которое из-за своей чудовищной разрушительной силы дисциплинирует противников. Но еще нужны осознанная воля к переменам и внятное политическое лидерство в ведущих государствах, чего пока нет и близко.
| Огонек
