«Идея Запада» – название второй книги, посвященной теоретическому наследию Макса Вебера, одного из творцов современной западной идеологии. Автор – профессор Туринского университета, академик легендарной Линчеи и Европейской академии наук Пьетро Росси – указывает, что в последнее время интерес вебероведов переключился с методологии общественно-исторических наук на содержательную сторону исследований, на анализ рациональности как судьбы современного Запада и его уникальности, что как раз совпало с так называемым «веберовским Ренессансом» 1980–90-х годов (XII). Тем не менее методологии Макса Вебера в книге также отводится довольно значительное место на примерах полемики с Вильгельмом Дильтеем, Эдмундом Гуссерлем, Бенедетто Кроче и проч., ибо без ее понимания изучение современного западного общества было бы неполным.
Еще пару десятилетий назад в наших академических кругах было принято ругать Вебера за субъективный идеализм, неокантианство и даже реакционность. В нем видели некоего «буржуазного» Маркса. Лишь в самом конце 1980-х газета «Правда» спохватилась в связи с тем, что из поля зрения советской науки фактически полностью выпал «такой крупный ученый». Появились новые глубокие исследования П.П. Гайденко, Ю.Н. Давыдова, Л.Г. Ионина и др.
В своих высказываниях о Западе, ныне ставших хрестоматийными, Вебер, по выражению Карла Ясперса, выдвинул целый ряд новых постановок вопроса о перспективах развития европейской цивилизации. Пьетро Росси отмечает тот неоспоримый факт, что, согласно Веберу, современный совершенно «расколдованный» мир есть результат асимметричного по сравнению с другими обществами и другими историческими эпохами развития Запада. И в этом смысле особая роль принадлежит науке и праву. Достаточно вспомнить лишь некоторые из положений классика.
Только Запад воспринял идущую от Аристотеля систематику и рациональные понятия учения о государстве; только там были созданы новая структура господства и новый тип управления: сформировались «рациональная и систематическая, то есть профессиональная, научная деятельность, специалисты-ученые в том специфическом современном смысле, который предполагает их господствующее в данной культуре положение, прежде всего в качестве специалистов-чиновников — опоры современного западного государства и современной западной экономики». Бюрократическое управление, как зародыш современного западного государства, пишет Макс Вебер, сопутствовало развитию всех современных форм союзов: государства, церкви, армии, партий, хозяйственных предприятий и пр.
Только на Западе на основе римского права сложились рациональная теория права, строго юридические схемы и формы юридического мышления, ориентированные на рационально сформулированные правила, «законы». Формальное право Вебер тесно связывает с современной экономикой, свободой контракта, с одной стороны, и юридической гарантией договоров, заключаемых экономическими субъектами, с самим фактом зарождения западной «свободы». «Лишь на Западе мы встречаем понятие гражданина», лишь там было положено начало конституционному развитию, появились парламент и партии. Даже такая чисто юридическая фигура, как адвокат, становится значимой в западной политической системе («адвокат и современная демократия составляют единое целое»).
Основой такого союза, как западноевропейское государство, послужило, по Веберу, гражданское «согласие». Государство сложилось как политический институт с рационально разработанной «конституцией», впервые возникла своеобразная система, включающая в себя «парламенты с периодически избираемыми представителями, с их демагогией и господством партийных лидеров». Среди важнейших атрибутов западной демократии Вебер упоминает прессу и периодику («возможные только с момента появления печатного станка»).
Своеобразным продуктом Запада, указывает Макс Вебер, является современный рациональный капитализм, типологически отличающийся от прежних эпох. Существуют две особенности, выделяющие его на фоне иррациональных, архаических типов, таких, например, как «торговый», «политический», «авантюристический». Пьетро Росси уделяет этому особое внимание и посвящает целую главу «Процесс рационализации права и его отношение с экономикой» (сс. 281–303).
Создав «рациональную организацию труда», Запад сумел обуздать стремление к прибыли в момент его перехода в иррациональную стадию алчности: «Безудержная алчность… ни в коей мере не тождественна капитализму и еще менее того его “духу”. И конечно, Вебер никак не предполагал, что либеральный капитализм будет выходить из строгих правовых рамок. Хотя он указывает, что первые периодические кризисы явились следствием спекуляции – проникновения в крупные предприятия мотивов, не совместимых с интересами производства. Запад уничтожил различия между внутренним и внешним хозяйством, что способствовало развитию международных связей на современном уровне, а впоследствии и процессам глобализации.
При всей интернационализации экономики уже в то время главным Вебер полагал деятельность отдельного индивида, его высокий профессионализм, возведенный в степень «призвания». Как писал британский исследователь Бернард Льюис, Вебером признается исходная ценностная ориентация, то есть интересы людей, преследующих определенную цель. Эта цель – промышленное предприятие, деятельность которого направлена на достижение частной выгоды и на удовлетворение потребностей людей с помощью покупательной способности заработной платы, размер которой прямо зависит от прибыльности предприятия.
По Веберу, все формы общества возникают благодаря нашей собственной творческой деятельности. Поэтому Макса Вебера интересует не родословная современного капитализма («торговый», «авантюристический»), а происхождение его особого менталитета, его «духа» из «мирской аскезы». Но, как отмечает автор рецензируемой книги, это не вызов историческому материализму, как полагали многие. Рассуждения Вебера о духе западного общества отнюдь не являются спиритуалистической интерпретацией истории. Современное западное государство – это не «шествие Бога в мире», как его видел Гегель. От последнего Вебер взял разве что субстанцию духа – разум как его сущность, отсюда и веберовская рационализация мира. Не случайно Ю.Н. Давыдов говорит о том, что рациональность, определившая линию развития западной цивилизации, является пунктом, в котором Вебер более всего сближается с гегелевской философией истории. Макс Вебер пишет, в частности, о «возвращении духа к себе» как о покорении жизни наукой, которое явилось одной из предпосылок того, что западная «свобода» дала первые ростки. Но рационализация, по Веберу, вовсе не венчает некий универсально-исторический процесс, а плоский прогрессизм не имеет ничего общего со «становлением» мира. Так же как и грядущая эпоха не видится ему ни апогеем в развитии человечества, ни тем более его завершением (с. 188).
Поэтому он отчасти солидаризируется с Освальдом Шпенглером и Арнолдом Тойнби в отказе от концепции линейного исторического прогресса (с. 223), избегает европоцентризма и, будучи верным принципу свободы от оценочных суждений, считает непродуктивным подход, при котором между отдельными культурами устанавливается ценностная иерархия. Тем более было бы ошибкой, считает академик Росси, приписывать Веберу апокалиптическое видение истории на манер Шпенглера. Его отличие от указанных авторов – в объекте исследования: не «глобальное» сопоставление культур в тотальности их аспектов, определяющих некий общий удел всех цивилизаций, а конкретное изучение социальной структуры той или иной цивилизации – типа господства, политической организации, структуры собственности, организации производства и т. д. (см. с. 226). Вебер указывает на «своеобразие социального устройства западного общества» и «фундаментальное значение экономики».
Изучение «духа» капитализма, равно как и современной эпохи западного общества, предполагает, согласно Веберу, более широкое понимание капитализма как специфического взгляда на мир, фазу цивилизации в целом: его промышленность, социальную структуру, философию, его институты, этику, культуру. Речь идет об особом мировоззрении (Weltanschauung), характерном для данного исторического периода.
В глазах Юргена Хабермаса веберовская рационализации всех сфер общества предстает как судьба западной цивилизации. В отличие от Шпенглера Макс Вебер не пытается рядиться в тогу пророка западной цивилизации, но рисует довольно жесткую (хотя и не трагическую) картину ее будущего, и события последних лет лишь подтверждают это. В книге отведено особое место тому, в чем современная глобализация подтверждает прозрения немецкого мыслителя, а в чем развитие пошло по иному пути. Отчасти картина, нарисованная Вебером, оказалась пророческой.
Профессиональная этика, возведенная в ранг аскезы, нынче не в моде, жизненный стиль современного человека формируется непреодолимым принуждением «грандиозного космоса современного экономического устройства», и «это принуждение сохранится, вероятно, до той поры, пока не прогорит последний баррель горючего»… И лишь в качестве смутной надежды Вебер оставляет бродить по миру призрак прежних представлений о «профессиональном долге».
