Происходящее сейчас в Белоруссии — не просто экономический кризис. Завершается целая эпоха. Полтора с небольшим десятилетия президент Александр Лукашенко пытался построить суверенное и политически самостоятельное государство, не вступая ни с кем в реальные интеграционные отношения, избегая экономических преобразований и используя противоречия соседей в качестве источника финансово-политической устойчивости.
Страна возвращается к истокам. Перед ней вновь встают принципиальные вопросы. На какой идейной основе должна развиваться Республика Беларусь? Какова ее экономическая модель? В какой степени она готова делиться суверенитетом и с кем?
Практически все посткоммунистические государства ответили на них еще в середине 1990-х годов. И даже если сегодня не все тогдашние решения представляются безошибочными, стратегическое направление едва ли возможно изменить. Минск же, как выясняется, путь в то время не выбрал, а лишь надолго отсрочил решающий момент.
Бывший директор совхоза смотрелся шокирующим исключением на фоне когорты восточноевропейских политических лидеров первой половины позапрошлого десятилетия, которая состояла либо из перекрасившейся коммунистической аристократии, либо из интеллектуалов-антикоммунистов, склонных к философствованию на околополитические темы. Однако нельзя не признать, что Лукашенко оказался настоящим политиком — сильным и изворотливым, обладающим безошибочным чутьем и способностью переступать через любые принципы.
Несмотря на последнее обстоятельство, его политика всегда оставалась целостной и, по большому счету, последовательной, поскольку ориентировалась на один неизменный критерий — сохранение и упрочение личной власти. Но для достижения этой цели у первого президента Белоруссии не было иного способа, кроме как укрепление и развитие суверенного белорусского государства, построение национальной идентичности, способной выстоять, находясь на перекрестке двух мощных полей притяжения — российского и европейского.
Лукашенко было много сложнее, чем автократам Средней Азии. То, что органично в Азии, затруднительно в полном объеме практиковать в центре Европы. Тем не менее «батька» преуспел. Он создал уникальную для региона белорусскую национальную идентичность, которая отличается и от российского аналога, и от модели, стандартной для кандидатов в ЕС.
Социальный протекционизм, возведенный в высшую ценность (прежде всего на словах, но во многом и на деле) комбинировался с необычным на фоне соседей видом национализма. Отдельные элементы этнонационалистического дискурса (типичного и для других стран) дополнялись активным использованием советского прошлого. Но в качестве не точки отталкивания, а, напротив, предмета гордости за белорусов как хранителей лучших традиций СССР.
Для нации, которая обрела свою независимость, не прилагая к этому усилий, путь, предлагаемый крайне малочисленными романтиками из числа национал-демократов, едва ли был доступен. Серая партноменклатура, у которой Лукашенко увел власть в 1994 году, не имела никакого видения. Стандартная восточноевропейская матрица, по сути, могла быть навязана только извне. В этом случае Белоруссия, вероятнее всего, оказалась бы в отдаленном эшелоне европейской интеграции. Без перспектив вступления, но с неумирающей надеждой на него по мере выполнения бесконечной «домашней работы», о которой назидательно вещают европейские чиновники. Лукашенко этот путь не подходил, поскольку он означал бы неуклонное урезание самодержавного положения. Поэтому укрепление его варианта независимости предусматривало отмежевание от европейской опции и опору на Россию как экономического донора и политического гаранта.
При этом к настоящей интеграции Лукашенко не стремился, поскольку она тоже означала бы утрату суверенитета и суверена.
Пользуясь чувством одиночества, которое Россия в разных вариациях испытывала и в 1990-е, и в 2000-е годы, белорусский президент удачно разменивал дружеское сочувствие и демонстративную лояльность Москве на необходимые ему экономические преференции. Сколько-нибудь значимых уступок, способных поставить под вопрос самостоятельность Белоруссии, Минск не делал.
В результате Республика Беларусь во главе со своим бессменным президентом оказалась в политическом плане, наверное, единственной полностью независимой чуть ли не из всех стран Европы.
Политическая конъюнктура благоприятствовала. Когда стала ослабевать изначальная готовность Кремля (еще ельцинского) платить за то, чтобы чувствовать себя центром притяжения хотя бы для кого-то, удачно подоспели «цветные революции» и обострение отношений России и США. Потом, наоборот, испуг Запада, который в 2008 году, почуяв угрозу русского экспансионизма, позволил начать маневры для повышения ликвидности своей лояльности.
В результате Республика Беларусь во главе со своим бессменным президентом оказалась в политическом плане, наверное, единственной полностью независимой чуть ли не из всех стран Европы. Ее политика определялась исключительно собственными интересами, которые, впрочем, являлись синонимом интересов лично президента. Тут, правда, и замаячил конец этой необычной истории.
Политика Лукашенко была бы, наверное, рациональной, руководи он крупной страной, обладающей каким-то из ключевых международно-политических активов — серьезными запасами сырья, незаменимым стратегическим местоположением или, например, ядерным оружием. (Не случайно Лукашенко неоднократно публично сожалел, что его предшественники согласились отдать России советское ядерное оружие, дислоцировавшееся на территории страны.) Наконец, необходимым условием является экономическая самодостаточность или, как минимум, эффективность.
Однако «батьке» досталось государство, где ничего этого нет. А сама по себе Белоруссия, обладающая полным суверенитетом, не нужна никому — ни соседям на востоке, ни соседям на западе. Их она интересует как часть собственных проектов, не более того. И при отсутствии экономической опоры — а нынешний кризис показал, что без массированной внешней подпитки «экономическое чудо», являющееся фундаментом всего здания лукашенковской государственности, рассыпается, — возможности продолжать в том же духе не остается.
Трудно понять, что случилось с президентом Белоруссии в конце прошлого года и почему он решил, что демонстрация абсолютной власти и силы внутри страны поможет ему в обретении поддержки извне. Он ошибся. Разрушив отношения с ЕС и не восстановив по-настоящему отношения с Москвой, резко ухудшившиеся в 2009—2010 годах, Лукашенко перекрыл себе большинство возможностей. Теперь ему, похоже, не остается ничего, кроме как смириться с тем, что Россия начнет диктовать условия — по собственности, по Таможенному союзу, а то и по единой валюте. Что будет означать не только стремительное убывание реальной власти, но и конец той независимой Белоруссии, которую он строил для себя 17 лет.
