Свержение Муамара Каддафи может стать не концом, а началом настоящего ливийского кризиса, но история Ливийской Арабской Джамахирии закончена. Смена режима де-факто состоялась, а в том, что цель была именно такова, сомнений не возникало с момента, как НАТО развернула операцию «Одиссея. Рассвет». Главный военно-политический альянс мира не имеет права, начав боевые действия в периферийной стране, допустить, что противник останется у власти. А коль скоро задача выполнена, пора подвести предварительные итоги.
Для Североатлантического альянса это была третья в истории крупная военная кампания после Югославии в 1999 году и Афганистана, продолжающегося до сих пор. Как в афганском случае (и в отличие от югославского), акция опиралась на прочную правовую базу – резолюцию Совета Безопасности ООН, против которой никто не возражал, хотя пять стран воздержались. НАТО не нарушила единственный прямой запрет, содержавшийся в этом расплывчатом документе, – на проведение наземной операции. Правда, финальный спурт повстанцев, которые после месяцев топтания на месте вдруг моментально сокрушили тирана, посеял подозрения, что им как-то особенно помогли. Но альянс впервые попросту вмешался в гражданскую войну, откровенно поддержав одну из сторон. На первом этапе этот факт еще пытались камуфлировать, ссылаясь на положения резолюции о защите мирного населения, потом экивоки отбросили.
В предыдущих случаях НАТО тоже опиралась на дружественные структуры в странах, подвергавшихся атакам, – Освободительная армия Косово в Югославии и Северный альянс в Афганистане. Но никогда еще оппозиция (кстати, никому до тех пор не известная) не провозглашалась авансом законным правительством. Можно настаивать, что Каддафи утратил моральное право возглавлять Ливию, применив в массовом порядке оружие против мирных граждан (во всяком случае, такова официальная версия событий февраля). Но, даже если считать, что вождь лишился легитимности, каковы основания для того, чтобы так решительно наделить ею представителей Бенгази? Тем не менее именно это было сделано с подачи Франции (которая стала застрельщиком и политической, и военной кампании), а также при одобрении ряда стран Персидского залива.
Создан примечательный прецедент, отдающий колониальными методами. Группа стран выбирает симпатичную ей сторону междоусобного конфликта, которую провозглашает законной властью. Затем можно оказывать военную и финансовую помощь, передавать замороженные авуары – как личные, так и государственные, заключать нефтяные и прочие контракты. Ведущие державы признали Переходный совет задолго до падения Триполи; сейчас среди прочих тоже началась гонка, чтобы не оказаться в хвосте. Но неясны даже сами принципы, по которым сформирован прототип правительства, всеми заранее одобренный, и непонятно, сколь долговечно неоднородное объединение.
Одним из мотивов, по которым европейские страны инициировали кампанию, было желание доказать дееспособность Франции и Великобритании как по-прежнему великих держав и НАТО как боевой силы. Достигнута ли цель? В пропагандистском плане, вероятно, да.
Свержение одиозного диктатора теперь долго будет фигурировать в списке достижений Никола Саркози, Дэвида Кэмерона, Андерса Фога Расмуссена, да и Барак Обама не преминул отметиться.
Предметом гордости служит тот факт, что груз операции Европа несла на себе в основном сама, США на сей раз оставались в тени. Правда, в решающие моменты – на первом этапе, когда была уничтожена большая часть военной машины Каддафи, и на последнем, когда нужна была координация и требовались разведданные, – ключевая роль принадлежала американцам. А остальные достижения дались Европе напряжением всех ресурсов. И все же НАТО получила передышку – на некоторое время можно отложить неприятную дискуссию о смысле и назначении альянса.
В предстоящие недели и месяцы забавно будет наблюдать, как нефтяные компании «держав-победительниц» – Франции, Великобритании и Италии – схлестнутся за трофеи. По крайней мере из Парижа и Рима уже прозвучали заявления о том, что именно их нефтяники должны играть ведущую роль в новой Ливии; BP, само собой, в стороне тоже стоять не захочет. «Воздержанцам» из БРИК, как уже сообщили потенциальные власти, рассчитывать не на что, и это логично: западные страны рискнули и получили приз. Правда, неизбежная суета вокруг нефти грозит совсем затмить изначальные гуманитарные аргументы, но кого это волнует?
Насколько правильной была позиция России? Москва осталась ни с чем. Свой единственный ресурс, при помощи которого она могла защитить Каддафи (вето в СБ ООН), Россия не использовала, но и в ряды борцов против тирании не встала.
Во время мартовского голосования Москва отказалась от традиционного принципа не поддерживать вмешательство, тем более силовое, в чьи-то внутренние дела. Президент Медведев (а решение было именно его) посчитал, что, во-первых, Каддафи не тот клиент, ради которого стоит идти на осложнения с Европой и США; во-вторых, упреки, что именно на совести России кровь жертв Бенгази, Москве ни к чему. Этот выбор многими (в том числе в косвенной форме и премьер-министром) подвергался резкой критике, прежде всего из-за упущенной выгоды.
Что касается выгоды, то это досужие разговоры. Едва ли российское вето, за которым последовало бы подавление Бенгази, оставило бы возможность вести с Ливией «бизнес как обычно». Так или иначе, кризис продолжался бы. Ситуация в стране и Северной Африке в целом уже была дестабилизирована. Ливийский режим не имел никакой поддержки в регионе – неслучайно инициатором вмешательства выступила Лига арабских государств, в которой тон задавали наиболее консервативные режимы Персидского залива: у них неугомонный полковник давно торчал как кость в горле. Укрепление влияния монархий залива – Саудовской Аравии, Катара и пр. – вообще стало (по крайней мере пока) итогом «арабской весны».
Стоило ли идти на концептуальный компромисс, соглашаясь на «гуманитарную интервенцию»? Исходя из классической логики международных отношений – нет. Развитие событий еще раз показало, что «ограниченных компромиссов» не бывает – поступившись принципами в одном, не стоит рассчитывать на их соблюдение в другом. Но с точки зрения логики современной российской внешней политики, которая руководствуется задачей минимизации ущерба и избегания тех конфликтов, которых можно избежать (грозная риторика не в счет), решение было закономерное. Не можешь предотвратить (а установки на реальный конфликт с Западом нет) – не участвуй. Так и вышло: миротворческие поползновения июня – июля остались лишь обозначением активности.
В целом ливийская кампания оставила гнетущее впечатление. Есть ощущение, что так масштабно, как на этот раз, не врали и не лицемерили давно. Узкоэгоистические интересы сплелись в тугой неразделимый узел с провозглашаемыми гуманитарными идеалами, а правила поведения больше не действуют.
И если в Ираке, например, это было следствием действий в обход общепринятой процедуры международного права и ООН, то теперь – результат неукоснительного соблюдения этой самой процедуры. Эрозия международных институтов вступила в следующую фазу, когда царит уже полная сумятица.
