Автор этой монографии академик РАН А.О. Чубарьян – один из крупнейших современных ученых-историков, пользующихся неоспоримым авторитетом в международном академическом сообществе.
Весьма удачная компоновка книги в целом и ее отдельных разделов свидетельствует о том, что одна из целей исследования – сделать его доступным как можно более широкому кругу читателей – достигнута. Автор, которому это свойственно, демонстрирует высочайшую культуру сноски. Это – один из важнейших атрибутов серьезного научного труда – является, по свидетельству академика В.С. Степина, необходимым инструментом «научного этоса». К сожалению, в современных условиях в нашей стране далеко не все исследователи молодого и даже среднего поколения понимают особую значимость этой культуры и в целом этической составляющей научной деятельности.
Труд Чубарьяна являет собой пример неприятия «чрезмерной политизации» исторической науки. Политизация истории наряду с прочим препятствует формированию национальной самоидентификации нашей страны как современной великой державы, способной на долгосрочной основе уверенно обеспечивать интересы россиян и вносить весомый вклад в создание устойчивой, более справедливой системы мировой политики и мировой экономики.
Вместе с другими наиболее важными научными результатами академика Чубарьяна, нашедшими отражение в книге, – исследование реакции Англии, Франции и США на введение Красной Армии в Западную Украину и Западную Белоруссию, присоединенные в 1939 году к СССР после разгрома Польши вермахтом.
На основе глубокого изучения зарубежных и отечественных архивных материалов (многие из них ранее не вводились у нас в научный оборот) Чубарьян убедительно показал, что ряд государственных и политических деятелей Запада отнеслись к этому сугубо прагматически (а во многом даже цинично), исходя из собственных конъюнктурных соображений.
Весьма показательна позиция государственного руководства Великобритании, которое отказалось поддержать наиболее резкие положения проекта совместной франко-английской ноты в адрес Советского Союза (с. 60–64). Согласно установленным Чубарьяном фактам, «первое рассмотрение польской акции Советского Союза в правительстве Великобритании показало, что английские лидеры отвергли какие-либо шаги и даже заявления, официально осуждающие советские действия. Они отвергли также решительные намерения Парижа» (с. 65–66). Основной мотив поведения Лондона – стремление препятствовать дальнейшему сближению Германии и Советского Союза, предотвратить оформление их союзнических отношений, которые однозначно были бы направлены против Великобритании и ее союзников.
Особый интерес вызывают сопоставления приводимых в книге данных английских, американских и французских архивов с донесениями советских послов. Этот раздел монографии Чубарьяна можно считать одной из его «жемчужин». Такого рода сопоставления крайне важны с точки зрения развития теории и методологии отечественных исторических исследований. На их основе строятся когнитивные модели применительно к основным акторам мировой политики. Без создания таких моделей трудно представить себе сам процесс накопления научного знания в этой области.
Далее Чубарьян проводит аналогичный анализ реакции западных союзников на действия Советского Союза в Прибалтике в 1939–1941 годах. Исследовав большое число источников, он делает вывод, что в тот момент «позиция Англии и Франции и их союзников в отношении советских действий в Прибалтике была умеренно-выжидательной и объективно выгодной для Советского Союза» (с. 95).
Чубарьян пишет, что «для лидеров Англии и Франции интересы борьбы с Германией и постоянное стремление удержать Москву от слишком тесных с ней контактов заставляли Лондон и Париж воздерживаться от каких-либо резких движений» (с. 95).
Анализируя дальнейшие события в Прибалтике (с лета 1940-го), А.О. Чубарьян приводит большое число данных о том, что советизация Латвии, Литвы и Эстонии во многом была связана с недовольством значительной части населения этих стран социально-экономической и политической ситуацией. В книге приводятся доказательства того, что, находясь между нацистской Германией и Советским Союзом, многие в прибалтийских странах готовы были сделать свой выбор в пользу СССР (с. 251). В то же время Чубарьян отмечает, что «все сказанное не оправдывает противоправных и аморальных акций сталинского руководства, так же как и массовых репрессий против местного населения» (с. 252). Не ускользает от внимания автора и деятельность ряда историков стран Балтии последних лет, включившихся в кампанию по оправданию действий тех, кто сотрудничал с нацистами в годы Второй мировой войны.
Совершенно оправданно основное внимание, уделяемое в книге советско-германским отношениям того периода. Чубарьян подчеркивает, что в стремлении обелить советско-германское сближение сталинское руководство перешло все границы, взяв на себя «функцию защиты гитлеризма как идеологии», что «было не просто бессмысленно и непонятно, но и крайне вредно для самого Советского Союза» (с. 236–237). А ведь непосредственно перед этим на протяжении многих лет, отмечает автор, в СССР идеология гитлеризма клеймилась «по всем линиям», осуждалась на «всех уровнях» (с. 237).
Одновременно в советской пропаганде произошел возврат к практике начала 1930-х, когда социал-демократия подвергалась резкому осуждению, а теперь вдобавок ко всему она была заклеймена как «социал-фашизм». В 1939–1940 годах сталинское руководство активно подключило к этой пропаганде Коминтерн, действия которого, как обоснованно отмечает Чубарьян, «во многом дискредитировали эту организацию в глазах мировой общественности и коммунистического движения и в значительной степени способствовали прекращению ее существования» (с. 238). В конечном итоге роспуск Коминтерна в 1943-м не способствовал укреплению позиции Советского Союза в мире как реальной альтернативы западным демократиям, нацизму.
Основная часть подобного рода идеологических усилий советского руководства была направлена вовне. Но и внутри страны произошел «существенный идеологический поворот» (с. 238). В Красной Армии и на флоте «полностью прекратилось идеологическое обоснование вероятности войны с Германией» (с. 242).
Уже примерно с весны 1940-го, пишет автор книги, из-за проявившейся напряженности в отношениях с Берлином «прежняя эйфория в Кремле явно отходила на второй план» (с. 244). И это не могло не сказаться на пропаганде, на идеологической работе, на деятельности Коминтерна, который демонстрировал свою переориентацию. Озабоченность советского руководства политикой Гитлера серьезно возросла «после молниеносного разгрома Франции, когда рухнули надежды Сталина на длительность конфликта Германии с ее противниками на Западе» (с. 245).
Такой стратегический просчет был напрямую связан с непониманием советским государственным руководством и военным командованием характера современной войны. А между тем произошла подлинная революция в военном деле, появились новые оперативные формы ведения боевых действий, которые открывали дорогу принципиально новым определениям шлиффеновской теории «стратегических Канн» (окружение противника с целью его полного разгрома. – Ред.). К тому времени, после пика сталинских репрессий (1937–1938), в Красной Армии почти не осталось самостоятельно мыслящих военачальников и военных ученых; страшный урон был нанесен военной и политической разведке, лишившейся очень многих талантливых людей, работавших «в поле», занимавшихся аналитикой, людей без-условно преданных СССР, идеалам социализма, просто с надеждой смотревших на нашу страну. Обез-оружив себя и своих соратников путем устранения так называемой «военной оппозиции», Сталин не только создал угрозу существованию Советского Союза, но и подверг опасности будущее того государства, которое создавалось великороссами и другими этносами России на протяжении многих столетий.
Выстраивая свою политику в 1939–1941 годах в концептуальном плане, пишет Чубарьян, советское руководство на практике реализовывало «один из основных принципов своей доктрины – использование межимпериалистических противоречий в интересах страны социализма» (с. 239). Эта доктрина в свое время весьма серьезно была разработана В.И. Лениным и не раз применялась им и его преемниками на практике. Однако в ней, как показали в том числе события 1939–1941 годов, имелось и немало изъянов, особенно в тех случаях, когда желаемое выдавалось за действительное. Данная позиция была свойственна многим политикам в самых разных странах и во все периоды мировой истории. Однако она наиболее опасна в условиях кризисного развития…
«У нас нет архивных свидетельств и подтверждений, что в Москве проводили серьезные обсуждения всей складывающейся ситуации. Нет почти никаких данных о том, что готовились какие-либо аналитические разработки о долгосрочных стратегических намерениях Германии в Европе в целом, и особенно ее политики в отношении Советского Союза», – пишет Чубарьян (с. 295). Возможно, историки еще найдут подобные документы (или, по крайней мере, их следы), но это мне представляется все менее вероятным – прежде всего в силу той системы власти, которая создалась тогда в Москве, и в силу почти полного исчезновения аналитиков, которые могли бы осуществить такую работу.
Многие действия Сталина, направленные на оттягивание начала войны, выглядели наивно, а в целом ряде случаев были контрпродуктивны. Они лишний раз убеждали нацистское руководство Германии в том, что Сталин боится войны (в первую очередь к ним стоит отнести известное заявление ТАСС от 14 мая 1941 г.). Сталин не сумел найти способы продемонстрировать реальную силу, мощь СССР, основанную, в частности, на достигнутых к началу 1940-х годов огромных масштабах военного производства, в чем, несомненно, была огромная заслуга и самого Сталина (памятуя, конечно, о том, что оно создавалось буквально на костях сотен тысяч и даже миллионов советских людей, прежде всего великороссов, за счет разорения русской деревни).
Германское руководство даже не догадывалось о масштабах роста советской военной промышленности. Адекватные данные на этот счет не смогли предоставить Гитлеру ни военная разведка (абвер, разведслужба сухопутных сил), ни политическая разведка (входившая в состав Главного имперского управления безопасности). В особенности это относилось к промышленности, созданной в советское время на Урале и в Сибири.
Контрразведывательный режим в Советском Союзе был сверхплотным, превосходившим, по-видимому, все, с чем приходилось сталкиваться нацистской разведке в других странах. Но при этом меры чрезвычайной секретности, доминировавшие у нас в сфере обороны, вредили и нам самим.
В начале войны для вермахта оказалось полной неожиданностью наличие в Красной Армии такого мощного среднего танка, как Т-34, который в 1941 году превосходил по тактико-техническим характеристикам немецкий средний танк T-IV (а тем более Т-III). Но, как показывают новейшие исследования, освоение Т-34 в наших войсках было сильно затруднено – в целом ряде частей руководство по обслуживанию Т-34 не выдавалось не только членам экипажей, но и даже командирам подразделений (см.: Барятинский М.Б. Т-34 в бою. М.: Яуза, ЭКСМО, 2008. С. 35). Общее число «тридцатьчетверок» в западных военных округах Красной Армии оценивается в 967 единиц, что могло бы представлять собой грозную силу, особенно в сочетании с несколькими сотнями отечественных тяжелых танков KB (танков подобного типа в тот период в вермахте вообще не было).
Есть немало свидетельств того, что незнание реальных масштабов развития промышленности в СССР (и соответственно способности сравнительно быстро вооружить и оснастить многомиллионные резервы Красной Армии) было одной из причин принятия плана скоротечной войны против Советского Союза с самыми решительными и масштабными политическими и военно-стратегическими целями.
В целом можно сказать, что книга Чубарьяна – блестящий образец достижений современной гуманитарной науки, достойный создателя и руководителя Академической образовательной ассоциации гуманитарного знания.
А.А. Кокошин – академик РАН, член редакционного совета журнала «Россия в глобальной политике».
