В общении между лидерами России и США метафоры значат
больше, чем пространные рассуждения. На пресс-конференции в
Кеннебанкпорте два президента долго говорили об атмосфере
откровенности и доверия. А потом Владимир Путин, обрисовав
перспективы сотрудничества, вдруг заметил: «Карты сданы, можно
начинать игру… И очень хотелось бы, чтобы мы играли в одну
игру».
Многое из сказанного выше предстало в ином свете. В карточной
игре доверие, конечно, тоже важно — нужно знать, что партнер не
шулер. Но вот сотрудничество не предусматривается, поскольку
принцип отнюдь не олимпийский, цель игры — победа, а не просто
участие.
Едва ли Джордж Буш-младший, выбирая поместье отца для встречи,
имел в виду исторические аналогии. Но место весьма символично.
Именно здесь, по сути, обсуждался «новый мировой порядок» —
понятие, прочно связанное с деятельностью Джорджа Буша-старшего.
41-й президент США, находившийся у власти с 1989 по 1993 год, в
первый период правления искал ответ на вопрос, можно ли доверять
идеям и предложениям Михаила Горбачева.
Концепцию «нового мирового порядка» советский генсек впервые
изложил на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в декабре 1988 года.
Кстати, спустя равно месяц после победы Буша-старшего на
президентских выборах. Рассуждения Горбачева о деидеологизации
международных отношений, разоружении, урегулировании региональных
конфликтов совместными усилиями великих держав, об их тесном
сотрудничестве в Совете Безопасности ООН во имя разрешения насущных
проблем человечества казались то ли изощренной хитростью, то ли
верхом идеализма.
Джордж Буш-старший, убежденный приверженец школы реализма во
внешней политике, доверять неожиданному миролюбию не торопился. А в
идее «нового мирового порядка» видел не столько щедрое предложение,
сколько советский вызов, направленный на то, чтобы выставить
Америку в менее выгодном свете перед остальным миром. Действительно
на фоне кремлевского визионера обитатели Белого Дома производили
впечатление ретроградов. На советско-американском саммите на Мальте
в декабре 1989 года президент США постарался перехватить инициативу
и наполнить новое понятие своим содержанием.
Вслед за перестройкой в СССР Горбачев предлагал кардинальную
перестройку международных отношений. Буш перевел дискуссию в иную
плоскость: уйдя от конфронтации, сохранить общую архитектуру и
укрепить западные институты. Окончательно «новый мировой порядок» в
американском понимании сформировался во время первой войны в
Заливе, когда против Саддама Хусейна выступили практически все под
предводительством Соединенных Штатов. С этого момента лидером
«нового мирового порядка» стала Америка, а идея, выдвинутая
Москвой, превратилась в визитную карточку Вашингтона. С
исчезновением СССР вопрос о том, чей «порядок» правильнее, как
считалось, отпал сам собой.
Как бы то ни было, «новый мировой порядок», о котором мечтали на
рубеже 80-х и 90-х годов прошлого века, не состоялся. Бремя
единоличного лидерства оказалось непомерным даже для Соединенных
Штатов. Международная система переживает период нестабильности, и
отношениями Москвы и Вашингтона глобальная повестка дня больше не
исчерпывается. Политическое пробуждение третьего мира и
транснациональный терроризм, появление новых центров производства и
их геополитический подъем, рост ресурсного национализма и
конкуренция за сырье, влияние миграционных потоков и религиозный
ренессанс — все это формирует принципиально иную среду.
А в отношениях США и России время как будто повернулось назад.
Рыбалка в вотчине Джорджа Буша-старшего словно подтверждает: мы
вернулись в эпоху раздумий о том, кто Москва и Вашингтон друг для
друга.
Вопрос очень напоминает тот, что некогда стоял перед
Бушем-старшим. Что такое заявления Путина о совместных действиях —
будь то пересмотр ДОВСЕ, реформа ОБСЕ или противоракетная оборона в
Азербайджане, а теперь еще и в России? Тактические ходы,
направленные на укрепление позиций Кремля в геополитической игре?
Или серьезные предложения, за которыми и вправду стоит желание
построить новую эффективную модель мироустройства?
От ситуации конца 1980-х наше время отличается тем, что с тех
пор мы накопили огромный багаж разочарований. Россия убеждена, что
ее искреннее стремление к справедливому и равноправному миру
разбилось о национальный эгоизм стран Запада, прежде всего США. А
Америка считает, что Россия продемонстрировала неспособность
отказаться от своей извечной экспансионистской и, по сути,
антидемократической сущности.
Поэтому нынешнее недоверие хуже того, что было двадцать лет
назад. Тогда еще не было опыта такого рода сотрудничества и можно
было надеяться на успех. Теперь опыт есть, но обе стороны считают
его негативным. А значит, поверить партнеру еще сложнее, чем тогда.
Ведь тот, как полагает каждый, злоупотребил оказанным доверием.
Использовал его как козырь в собственной игре.
К внешнеполитической деятельности первого и последнего
президента СССР относятся по-разному. Но теперь мы точно знаем, что
в своем стремлении к переустройству мировой политики на основе
взаимного уважения и общей ответственности он был искренен.
Горбачев обогнал свое время. Когда он заговорил об
«общечеловеческих ценностях», на Западе не были готовы воспринимать
это всерьез. А к моменту, когда ту же тему подняли «победители» в
«холодной войне», Россия уже разуверилась в ценностной
риторике.
Восстановление доверия требует долгой и кропотливой работы, это
не решается одним саммитом. К сожалению, оба президента находятся
сегодня не в том положении, чтобы затевать долгосрочные
стратегические проекты. И у Буша, и у Путина много проблем иного
свойства — разных, но загоняющих каждого из них в достаточно
жесткие рамки.
Тем не менее саммит в Кеннебанкпорте послал, как минимум, один
обнадеживающий сигнал. Идея об использовании российской РЛС в
Габале не ограничилась эффектным ходом Путина на саммите «большой
восьмерки». Москва расширяет свое предложение, что дает основание
для начала стратегического диалога, которого так не хватает в
отношениях России и США.
Оттолкнувшись от этого, еще трудно строить общие глобальные
системы. Но уже можно пытаться формулировать совместные правила
игры, точнее, совместное видение угроз. Что немало, ведь без этого
невозможна кооперация в столь деликатной сфере, как стратегическая
безопасность.
Рассчитывать на то, что Вашингтон откажется от размещения
объектов ПРО в Польше и Чехии, не стоит. Данный проект имеет
отношение не только к России, но вообще к позиционированию США в
Старом Свете. Вашингтону не нужна политически слишком сильная и
самостоятельная Европа. Способ управления политическим единством —
углубление военно-политического сотрудничества с государствами
Центральной и Восточной Европы. Они готовы доверить свою
безопасность только Америке, так что вместе с Великобританией
выступают гарантией того, что американская точка зрения всегда
будет представлена на другом берегу Атлантики. То, чего может
добиваться Москва, — это включения объектов в Чехии и Польши в
некую единую систему, которая уже не будет исключительно
американской. На это, судя по всему, и намекнул Путин, говоря о
вовлечении Европы.
Михаилу Горбачеву было трудно построить «новый мировой порядок»,
поскольку за его спиной трещала по швам и уже начинала рушиться
страна. Политический романтизм и слабость «тылов» заставляли
первого и последнего президента СССР идти на уступки, а они
породили у партнеров ощущение того, что вместо «почетного мира»
можно добиться «полной и безоговорочной капитуляции».
Владимир Путин в своих позициях уверен, иногда, кажется, даже
слишком. Сегодня препятствием с нашей стороны может стать скорее
излишняя горячность в достижении целей, попытки разом наверстать
все то, что Россия, по мнению ее руководства, упустила со времен,
когда мировые лидеры вереницей тянулись в Кеннебанкпорт.
«Новый мировой порядок», конечно, построят. Но ни Россия, ни
Соединенные Штаты уже не смогут теперь претендовать на монопольное
право определять его дизайн. И карты в этой игре будут сдавать не
двум, а многим участникам.
