11.03.2013
И все-таки она вертится. Вокруг денег
Мнения
Хотите знать больше о глобальной политике?
Подписывайтесь на нашу рассылку
Сергей Дубинин

Доктор экономических наук, доцент, заведующий кафедрой финансов и кредита экономического факультета Московского государственного университета имени М.В. Ломоносова.

Данная статья развивает и дополняет тезисы автора, изложенные в его выступлении на международной конференции «Россия в мире силы XXI века», приуроченной к 20-летию СВОП и 10-летию журнала «Россия в глобальной политике». Генеральный спонсор конференции – Внешэкономбанк.

Уже более 200 лет, со времени начала промышленного переворота, большинство стран, входящих в европейский цивилизационный ареал, преследуют в качестве цели своей политики создание благоприятных внешних условий для экономического роста. Существует понимание того, что национальные элиты должны бороться за доступ к ресурсам и рынкам сбыта, чтобы экономика собственной страны динамично развивалась, избегая кризисов и спадов. Однако методы и основные инструменты достижения этой цели радикально изменились. Достаточно долго сила оружия, этот «последний довод королей», ставилась в центр международной жизни. Сегодня сила денег обеспечивает необходимые результаты гораздо эффективнее.

Прощай, оружие

На протяжении первых 150 лет после начала промышленного переворота ведущим великим державам казалось наиболее выгодным устанавливать контроль над территориями, рынками, ресурсами путем создания империй. Имперская политика была направлена на военный захват, а затем административный контроль над территорией и населением чужих стран. Агрессии подвергались более слабые соперники. Некоторые из них еще не сложились как государства, иные сохраняли традиционный социокультурный феодальный уклад. Поэтому национальные государства, первыми совершившие переход к промышленному капитализму, получили долговременное военно-техническое преимущество.

Все европейские страны так или иначе втянулись в круговорот глобальной имперской политики. Традиционные империи, такие как Российская, Китайская, Османская, чье возникновение не связано с промышленным переворотом, стремились изо всех сил не отстать от уходящего вперед поезда Британской империи. И Англия, и все, кто ей подражал, включая Россию, в какой-то степени Францию, Германию, Италию, взяли на вооружение идеологию передела чужих территорий в свою пользу. Как следствие, с небольшим интервалом одна за другой вспыхнули Первая и Вторая мировые войны.

Однако именно в ходе мировых войн элиты и проигравших, и победивших стран убедились в том, что имперская политика настолько затратное дело, а войны между ведущими мировыми игроками столь разрушительны, что продолжение подобной политики в прежних формах просто невозможно. Война сводит на нет ту цель, ради которой ее затевали. Что может дать контроль над выжженными после бомбежек территориями, которые приходится восстанавливать из руин, спасать от голода и эпидемий? И элиты, и общество осудили политику агрессии как слишком опасную и затратную. На этой почве возникли ограничения, заработала сила идей. Изменилась нравственная и этическая парадигма, наложившая запрет на возможность применения насилия.

Изменения коснулись и политики, проводимой Советским государством. Советская империя распалась именно потому, что наступил перелом в отношении общества к тому, что можно, а чего нельзя делать силовыми методами. Я не буду приводить многочисленные примеры. Но мы все понимаем, что если бы в Афганистане советские войска действовали так же, как все страны действовали в Европе во время мировой войны и применяли такой же масштаб разрушений при нанесении ударов, то, наверное, им все-таки удалось бы установить контроль над этим «восточным перекрестком истории». Та же самая дилемма стоит сейчас перед НАТО в Афганистане. По чисто этическим соображениям уже невозможно позволить себе войну на уничтожение людей и выжигание пространства.

Мир радикально изменился после Второй мировой войны. И продолжает преображаться. Глобализация в форме имперского раздела мира на экономически и политически противостоящие друг другу блоки ушла в прошлое. Хотя соперничество советского лагеря с союзом государств под эгидой США выглядело весьма схожим с классическим многосторонним противоборством великих держав, по существу это соревнование социальных систем явилось переходным периодом к новой форме глобализации. Необходимость противостоять СССР мощнейшим образом стимулировала объединение, а не разделение мировых рынков товаров, капиталов, информационных и финансовых услуг. Политики постоянно напоминали бизнесменам – нельзя давать социализму аргументы против рыночного строя, основанного на частной собственности. Соперничество подстегивало появление новых целевых ориентиров и пределов дозволенного, победа Запада в холодной войне подтвердила рациональность такой стратегии.

Как же определяются правила игры на международной арене, регулируется доступ к рынкам и ресурсам, как современные государства решают задачи своей внешней политики? Ответ лежит на поверхности – силой денег. Речь, разумеется, не идет о запасах на счетах в банках или в ценных бумагах. Тем более о золотых запасах – золото сегодня драгоценный металл в ряду всех иных видов сырьевых товаров. Решающее значение имеет накопленное и продолжающее расти общественное богатство. Растущая национальная экономика сама по себе благо, расширяющиеся рынки обещают любому экономическому партнеру выгодные контракты. Так, именно спрос на внешние ресурсы сырья со стороны стран «золотого миллиарда» позволил запустить производство по извлечению и переработке этих запасов в странах с развивающимися рынками. Здоровая экономика, умножение богатства – это главное, а вовсе не то, сколько денег напечатано в любой форме.

Поэтому растущая национальная экономика и есть сила, которая сегодня открывает широкие возможности перед теми, кто способен сконцентрировать у себя инвестиции, а стало быть, определять правила игры. Причем речь идет об инвестициях не столько бюджетных, сколько прежде всего частных. Ограниченность ресурсов государственных бюджетов сегодня особенно хорошо видна. Необходимо убедить обладателей сбережений превратить их в инвестиции в собственной экономике, а не где-либо еще.

Таким образом, страны, которые быстро растут экономически или где риски для бизнеса оцениваются как низкие, экономически привлекательны для инвесторов и диктуют правила игры. Вследствие того, что формирование национального совокупного спроса, потребления (частного и государственного) и инвестиций сегодня практически оторвано от создания сбережений в национальной экономике, каждая страна вынуждена конкурировать на глобальном рынке за право трансформировать последние в инвестиции. Национальные сбережения накапливаются, выходят на глобальный рынок и инвестируются в сделки с финансовыми инструментами. Приобретение прав на акционерный капитал или долговые обязательства предприятий реального сектора собственной страны – лишь один из вариантов помещения средств в финансовые инструменты наряду с приобретением производных (деривативов), акций корпоративного сектора или государственных облигаций, эмитируемых в любых странах.

Экономика Соединенных Штатов обеспечила создание такой изощренной финансовой системы, которая открыла двери наиболее мощному потоку финансовых ресурсов в мире. Использование глобального рынка для привлечения вложений в долговые обязательства, получения кредитов частным сектором (корпорации и домохозяйства) и государственным сектором США оказалось важнейшим методом финансирования потребления и инвестиций в этих секторах, несмотря на снижение уровня сбережений вплоть до нулевой отметки.

История развития современной глобальной финансовой системы в течение последних четырех десятилетий, целый ряд мировых финансовых кризисов в сочетании с попытками выработать международные методы регулирования и прибегнуть к помощи наднациональных институтов – наглядный пример того, как действует сила денег сегодня.

Современная финансовая система возникла как результат соединения двух потоков инноваций. С одной стороны, информационные технологии создали сеть для передачи данных о финансовых сделках; потоки этой информации приняли невиданные ранее масштабы. С другой стороны, предложение новых финансовых инструментов отражало нарастающий спрос на услуги финансового рынка. В течение ряда десятилетий устойчиво увеличивались объемы сбережений, которые трансформировались в инвестиции, в рынок ценных бумаг, что породило предложение финансовых инноваций.

Инвестиции на финансовых рынках, с одной стороны, канализировали колоссальные денежные потоки и трансформировали сбережения в виртуальные ценности, которые приносят тем не менее доходы инвесторам. С другой – наполнение международных каналов финансовых транзакций денежными потоками ликвидности автоматически создает массированный платежеспособный спрос для новых выпусков и акций, и облигаций с фиксированной доходностью. «Поднять» деньги для инвестиционного проекта стало задачей в значительной степени чисто технической. Обслуживание новых эмиссий финансовых рыночных инструментов – основной бизнес глобальных инвестиционных банков.

Вместе с тем общеизвестно, что глобальный экономический спад начался в 2007–2008 гг. с финансового кризиса. На протяжении всех этих лет широко ведется дискуссия о перестройке архитектуры мировой финансовой системы. В эти годы на семи саммитах Группы-20 центральными были именно проблемы оздоровления финансовой системы. Аналогичное место они займут и на встрече в Санкт-Петербурге 5–6 сентября 2013 года. Однако не появилось ни новых теоретических идей, ни предложений по поводу организационных и регулирующих мер.

Глобальный характер современного финансового рынка и общемировой размах кризиса, казалось бы, предопределяют необходимость придать регулированию межгосударственный характер. Однако кризис показал, что при глобальном объекте регулирования (мировой финансовый рынок) реальным действующим лицом – регулятором может выступать только национальный субъект (правительства национальных государств).

Такие международные форумы, как G20, встречи глав «восьмерки», лидеров стран БРИКС, ежегодные собрания Международного валютного фонда, Мирового банка, Европейского банка реконструкции и развития – все эти многочисленные собрания являются площадками для переговоров. На этих платформах правила жизни могут согласовываться и утверждаться в предварительном порядке. Согласно договору, Всемирная торговая организация обладает, например, возможностью контролировать исполнение ранее принятых обязательств и возбуждать процесс по рассмотрению и обсуждению допущенных нарушений. Проекты создать наднациональные регулирующие органы для глобального финансового рынка даже не обсуждаются.

Только Европейская комиссия и Парламент Европейского союза претендуют на право принимать решения, обязательные для стран-участниц. Опыт кризисных лет показал, что весь комплекс надгосударственных органов ЕС также не в состоянии действовать без согласования с национальными правительствами. Хотя соглашение о зоне евро предусматривает нечто близкое к наднациональному регулятору – Европейский центральный банк (ЕЦБ), последний таковым не стал. Его функции достаточно ограниченны, они гораздо уже, чем у национальных центральных банков стран, не входящих в еврозону. ЕЦБ эмитирует евро, устанавливает свою ставку при предоставлении кредитов коммерческим банкам, имеет право выкупать у банков пакеты ценных бумаг. Прямые операции ЕЦБ на финансовом рынке не допускаются. Предложение денег и дисконтная ставка являются единственными методами регулирования.

Стремление придать ЕЦБ функции надзора и регулятора банковских систем в еврозоне, наделить его правом вводить обязательные для коммерческих банков нормативы и решения частично одобрено, но не реализовано. Проект Европейского банковского союза далек от воплощения в жизнь.

Неудачные попытки надежно оценивать риски кредитования и инвестиций привели к стремлению повысить надежность балансов банковских учреждений. Эти вопросы мировое банковское сообщество пытается решить путем принятия стандартов требований, согласованных в рамках Базельского комитета по банковскому надзору при Банке международных расчетов (Базель-2 и Базель-3). Применение таких требований в период кризиса привело к констатации серьезного дефицита капитала и сверхнормативного уровня левериджа. Работа Базельского комитета по банковскому надзору позволила нацелить депозитные коммерческие банки на то, чтобы ввести повышенную норму резервирования по активам, размещаемым в производных инструментах с учетом взвешивания активов по оценке их рисков. Эта позитивная работа также представляет собой результат продолжительных многосторонних переговоров.

Если невозможно создать механизм однозначного принятия решений большинством голосов, работает только принцип консенсуса, даже при том что на бумаге записаны другие правила. Это обрекает участников на бесконечные переговоры (например, как помогать Греции). Как следствие, механизм принятия многостороннего решения обнаруживает свою неэффективность.

Реальные решения принимают национальные государства, которые способны контролировать ситуацию. И, в частности, на финансовых рынках такие решения естественно принимаются, прежде всего в Соединенных Штатах. Сорок лет назад, в 1973 г., американское руководство решило отказаться от какой-либо, даже виртуальной, привязки доллара США к золотому обеспечению. Наступила эпоха чисто кредитных денег, обеспеченных самим потенциалом экономики государства-эмитента. В 1976 г. на конференции МВФ данный подход был оформлен в качестве многостороннего соглашения. Возникла так называемая Ямайская валютная система. Рыночные методы определения обменных курсов оказались успешными. За несколько десятилетий, которые прошли с этого момента, глобальная экономика продемонстрировала беспрецедентный рост.

Парадокс текущего финансового кризиса заключается в том, что доллар и евро сохранили всеобщее доверие и соответствующую им роль основных резервных валют. На начало 2011 г. аналитики ФРС оценивали общий объем предложения денег (агрегат М2) в мировой экономике, т.е. объем предложения свободно конвертируемых мировых валют в долларовом эквиваленте, примерно в 20 трлн долларов. Из этой суммы около 9 трлн долл. приходилось непосредственно на американскую валюту, чуть более 2 трлн долл. – на долю евро.

Учитывая тот факт, что в международных расчетах в системе финансового рынка на долю доллара США как ведущей конвертируемой валюты приходится не менее 70%, а на евро и иные конвертируемые валюты – менее 30% расчетов, ведущим игроком в сфере глобального финансового регулирования стали Соединенные Штаты. Точнее, государственные законодательные и исполнительные органы власти, а также ФРС (Центробанк).

Задачи преодоления последствий кризиса и устойчивого развития финансового сектора решаются в рамках принятия Закона Додда–Фрэнка. Основные его требования были посвящены вопросам corporate governance, compliance, а также информационной прозрачности и правилам консолидированного бухгалтерского учета. Частью закона явилось «правило Уолкера», вводящее ограничения размеров спекулятивных активов на банковском балансе. В 2013 г. в США вступает в силу закон «О налогообложении иностранных счетов» (FATCA). Его действию фактически придан характер экстерриториальности. В том же направлении развиваются события с применением закона «О противодействии коррупции за рубежом» (FCPA). Применение его на практике значительно расширилось в годы после кризиса 2007–2009 гг. и приняло экстерриториальный характер.

Примеру Соединенных Штатов последовали все ведущие игроки на финансовом рынке. Страны–члены ОЭСР добились соглашений с офшорными юрисдикциями по полному раскрытию информации о владельцах активов и их доходах с целью пресечения уклонения от налогообложения. Таким образом, усилия по реформе регулирования финансового рынка оказались сосредоточены на нескольких самостоятельных направлениях. Во-первых, укрепление банковской системы, достаточности капитала банков. Принципиальное значение приобретает внутрибанковская система оценки принимаемых рисков и создания резервов. Во-вторых, реорганизация рынков производных финансовых инструментов. Вопрос не сводится к правилам торговли, но включает в себя ряд ограничений для финансовых учреждений на участие в сделках с такими инструментами. В-третьих, самостоятельное значение приобрело обсуждение вопросов налогообложения финансовых операций и доходов от них. 

Российский путь к выходу из финансового кризиса

В контексте борьбы за усиление международного влияния России развитие финансового сектора будет иметь принципиальное значение. Сегодняшняя позиция весьма неоднозначна.

Рынок ценных бумаг Российской Федерации накопил опыт работы в течение последних двух десятилетий. Однако масштабы операций с акциями и облигациями остаются ограниченными. Финансовый рынок испытывает хронические проблемы с предъявляемым спросом, ликвидностью рынка. Капитализация российского фондового рынка в отношении к объему ВВП составила в конце 2010 г. 71%, т.е. в два и более раза ниже уровня аналогичного показателя в таких странах БРИКС, как Индия (142%) или Китай (209%). В развитых экономиках соответствующий уровень «глубины финансовых рынков» составляет более 400% ВВП. Потенциальные эмитенты корпоративных ценных бумаг предпочитают проводить первичные размещения (IPO) одновременно на Московской бирже и на биржах Лондона или Гонконга.

Российская банковская система быстро развивалась на протяжении последнего десятилетия. Кризисный период 2008–2009 гг. не привел к обрушению ее устойчивости. В самой острой его фазе, в ноябре-декабре 2008 г., для стабилизации ситуации понадобилось активное вмешательство правительственных органов и Банка России. Речь шла и о предоставлении государственных гарантий, выкупе государственными банками банков-банкротов и о кредитовании банковской системы Центральным банком под залог активов самого невысокого качества.

Активы банковского сектора в 2001–2010 гг. выросли в 10,6 раза до 33,8 трлн руб., капитал возрос в 9,4 раза до 4,7 трлн рублей. По данным Банка России, рост банковских активов продолжился быстрыми темпами. В послекризисный период спрос на кредит со стороны российских предпринимателей и домохозяйств вновь стал расти, хотя и не так интенсивно, как перед спадом 2008 года. Ежегодный прирост кредитования домохозяйств составил 25–30%, юридических лиц – около 20%. В 2011 г. он составил в целом 23,1%, в 2012 г. оценивается как 10,2%. Отношение банковских активов к ВВП составило в 2011 г. 75%. Непосредственно объем банковских кредитов к ВВП повысился в указанные годы в 2,7 раза и достиг уровня 40%. Наиболее динамично растет активность государственных банков.

Кредитный портфель госбанков, по оценке год к году, в 2012 г. увеличился на 19,7%, тогда как частные банки наращивали свое кредитование на 11,9%. Ускоренно увеличивается кредитование населения (домохозяйств). Рост составил 47,9% у госбанков и 36,2% у частных банков. Кредиты российских банков на срок три и более года составляют в настоящее время около трети их общего объема, однако крупнейшие корпоративные заемщики России стремятся также использовать ресурсы глобального рынка. Крупный российский бизнес систематически выходит на глобальный финансовый рынок для размещения облигационных займов или обращается за кредитами к международным банковским группам. Доля зарубежных кредитных институтов в общем объеме средне- и долгосрочных кредитов, привлекаемых российскими заемщиками, превышает 50%.

Международные позиции российских банков также укрепляются. 16 из них входят сегодня в число тысячи крупнейших банков мира по версии журнала The Banker. Из примерно тысячи существующих в России банков 356 имеют уставной капитал свыше 300 млн рублей. По данным Банка России, иностранные активы российских банков превысили уровень 200 млрд долларов. В 111 российских банках 50% и более акционерного капитала принадлежит иностранным инвесторам.

Кризисная ситуация в глобальной экономике явно не способствует процветанию экономики российской. Устойчивый послекризисный рост цены барреля нефти с минимального значения около 40 долл. в 2008 г. до сегодняшнего уровня более чем в 100 долл. не сопровождается увеличением спроса на энергоносители. Из фактора стимулирования развития экспорт нефти и газа превращается в ресурс простой балансировки текущего платежного баланса. Неудивительно, что картина, наблюдаемая в экономике России, вызывает тревогу.

Рост ВВП в 2013 г. официально оценивается в 3,6%. Стабилизация и желательно ускорение экономической динамики будут зависеть от роста инвестиций. При планировании экономической политики на ближайшие годы российскому руководству предстоит ясно определить подходы к методам стимулирования инвестиционной активности. Важнейшую роль начинает играть оценка инвесторами российского странового риска, в частности – качества функционирования российских юридических и экономических институтов. Согласно общему мнению, инвестиционный климат в России остается малопривлекательным для частных инвесторов даже на фоне продолжающихся финансовых перипетий и неприятностей в зоне евро и раздувания государственного долга в Америке.

Разумеется, российская экономика соперничает за привлечение инвестиций, отечественных и зарубежных, не столько с указанными странами, сколько с Китаем, Индией, Бразилией. В этом контексте наши проблемы смотрятся еще более выпукло. Данная группа государств сумела воспользоваться ресурсами мирового финансового рынка и своими конкурентными преимуществами для сохранения высокой динамики роста.

В соответствии с данными Конференции ООН по торговле и развитию, Россия в последнее десятилетие добилась значительного прогресса в привлечении прямых иностранных инвестиций. В состав показателя включаются инвестиции в акционерный капитал, реинвестиции прибыли, внутрикорпоративные займы. Доля России в мировом объеме прямых инвестиций достигла максимума перед кризисом, составив 4%, затем стала снижаться – до 3,4% в 2011 г. и 2,4% в 2012 году. Все же Россия удерживается в первой десятке стран мира по этому показателю.

На протяжении последних двух десятилетий российская экономика генерирует объем сбережений, превышающий масштабы внутренних инвестиций. Накануне кризиса в 2008 г. доля сбережений в ВВП России составляла 31,5%, а инвестиций – 21%. Сегодня российская экономика по-прежнему формирует сбережения в крупном масштабе. Вместе с тем они не находят должного применения непосредственно в самой национальной экономике.

В результате чистый отток капитала в 2011 г. составил 80,5 млрд долларов. Оценка чистого оттока капитала в 2012 г. колеблется от 70 до 80 млрд долларов. Россия является, таким образом, участником глобального баланса покрытия дефицитов правительственных и частных корпоративных бюджетов в качестве кредитора. Превышение вывоза капитала над его ввозом наблюдается на протяжении последних двух десятилетий, оно, видимо, продолжится в предстоящие несколько лет. Разворот данной тенденции к чистому притоку кредитов и инвестиций, желательно в форме прямых инвестиций (сегодня доля прямых инвестиций не более 10% прихода капитала в Россию), представляет собой важную стратегическую задачу. Она не может быть решена административными методами. В то же время прямые иностранные инвестиции в российскую экономику излишне жестко контролируются правительством. Законодательно установлено, что в 42 отраслях российской экономики, признанных стратегическими, потенциальный зарубежный инвестор должен получать предварительное одобрение своего участия в инвестиционном проекте от правительственной комиссии, если такое участие предусмотрено в доле свыше 10%.

Однако главным препятствием для наращивания прямых вложений капитала в России остается недостаточно благоприятный инвестиционный климат. Опыт развития многих стран показывает, что оценка странового риска для иностранных инвесторов базируется на анализе успехов или неудач национальных предпринимателей. Иностранные вложения придут только тогда, когда российское предпринимательское сообщество продемонстрирует историю своего успеха.

Российский бизнес проявляет осторожность при определении своей инвестиционной политики. Согласно статистике, в 2012 г. доля депозитов, т.е. ликвидных денег в совокупных средствах предприятий, достигла 47,2%. В октябре в течение месяца объем таких средств на депозитных счетах вырос на 2,5%, что составило прирост год к году 14,1%. Доля рублевых остатков в общих средствах предприятий за год снизилась с 75,3% до 74,7%.

Попытки ряда российских экономистов предложить в качестве альтернативы улучшению инвестиционного климата усиленную эмиссионную денежную накачку, дабы сформировать дешевый кредит для дальнейшего финансирования инвестиций, представляются крайне рискованными и неплодотворными. Как пишет журнал «Эксперт», Сергей Глазьев выступил с «новой денежной политикой»: Центральному банку предлагается, во-первых, установить ставку рефинансирования на уровне ниже текущей инфляции по краткосрочным кредитам, которые должны направляться в коммерческие банки. Во-вторых, институты развития должны предоставлять реальному сектору долгосрочные деньги непосредственно для финансирования инвестиционных проектов по ставке в 2% годовых, при инфляции свыше 6%. Поскольку денег в федеральном бюджете для этих инвестиций заведомо нет, их предлагается, видимо, получать из ЦБ за счет эмиссии. В-третьих, в этой схеме необходима «система стратегического планирования», которая и будет назначать цену денег и выбирать проекты для льготного кредитования, следить за реализацией проектов. В-четвертых, предлагается отказаться от свободной конвертируемости российского рубля и вернуться к практике валютного контроля. Автор этих предложений и целый ряд сторонников директивного определения кредитного процента не хотят учитывать важный факт. Цена заемных средств определяется не столько путем складывания затрат и маржи операторов (инфляция + чистый процент на депозит + процент на кредит + затраты банка), сколько отражает в себе оценку риска кредитора в данной сделке и в данной экономике.

Ничего нового в этих идеях, разумеется, нет. Так, проведение Банком России массированной денежной эмиссии в 1993 г. для осуществления взаимозачета долгов между предприятиями стало причиной взлета инфляции на потребительском рынке до уровня более 1500% в год. Есть опыт использования эмиссионной денежной накачки для финансирования «сверхиндустриализации» в конце 1920-х и первой половине 1930-х годов. Сама идея была заимствована Иосифом Сталиным у его внутрипартийных соперников – Троцкого, Преображенского, Пятакова. Последствия никто из них, видимо, не просчитывал до конца. В условиях отказа от свободного рыночного ценообразования в СССР таким последствием стало исчезновение товаров из магазинов и введение карточной системы, призванной обеспечить население товарами первой необходимости.

В данном контексте рассуждения о недостаточной монетизации (соотношении агрегата денежного обращения М2 и ВВП) в России в сравнении с другими странами заслуживают отдельного рассмотрения. Действительно, это отношение в российской экономике составляло в ноябре 2012 г. 45,3%. Если вспомнить, что в конце 1990-х гг. данный показатель находился на отметке около 12%, при уровне инфляции по товарам потребительского рынка в 11,5%, то такой естественный, а не форсированный рост монетизации – показатель позитивный. При этом объем агрегата М2 в 2010 г. вырос до 28,5%, а в 2011–2012 гг. (ноябрь к ноябрю) составил 15,8% при показателе роста цен около 6% в год. Это означает, что экономика предъявляет достаточный спрос на деньги. Разбалансировка спроса и предложения денег ничего кроме инфляции не дает.

Ссылки на опыт денежного количественного смягчения (в Соединенных Штатах) при сохранении инфляции ниже 2% в год не работают, так как игнорируется принципиально иная функция доллара в качестве основной валюты глобального финансового рынка. Кроме того, в Америке темп прироста агрегата М2 равнялся 3,9% в год в тот же период последних двух лет.

Несмотря на три стадии количественного смягчения (QE-1, 2, 3), монетизация в США составила в 2011 г. 75%. По оценке ФРС, в середине 2012 г. на один доллар в составе агрегата М2 этой страны приходится свыше трех долларов так называемых первоклассных ценных бумаг, чья стоимость выражается в американской валюте. Таким образом, при массовом сбросе этих ценных бумаг в случае обвала рынка долларовая ликвидность окажется недостаточной.

В настоящее время эмиссионная денежная накачка долларов и евро в значительной степени поглощается процессом пополнения собственного капитала банковских систем Соединенных Штатов и еврозоны. При применении критериев достаточности капитала банков, заложенных в стандарте Базель-3, с учетом оценки качества и рисковости активов банков банковские системы ведущих стран требуют дальнейшего значительного пополнения собственного капитала. Вряд ли в этих условиях есть основания говорить об «агрессивной и чрезмерной эмиссии доллара и евро». 

Выводы

Перед предпринимателями России и регулирующими правительственными учреждениями стоит задача не только привлечения средств с мирового финансового рынка, повышения объема доступной ликвидности, но эффективного использования самых сложных финансовых инструментов в целях выгодного включения в этот рынок. При этом речь идет в первую очередь об оптимизации уже сложившихся каналов включения российской экономики в глобальный финансовый контекст, а далее – о наращивании собственного потенциала России в качестве одного из мировых финансовых центров. Российским регулирующим и денежным властям необходимо активно вести переговоры по согласованию методов подключения к механизмам глобального финансового рынка. И делать это более интенсивно, чем до финансового кризиса. В противном случае отечественной финансовой системе угрожает перспектива маргинализации в результате того, что неизбежно будут расти оценки рисков финансовых операций с российскими участниками.

Российские активы отнесены к высокорисковым, хотя в целом макроэкономическая ситуация в России устойчива. Федеральный бюджет на протяжении последних трех лет находится в профиците. Объем государственного долга составляет около 11% ВВП. Вместе с тем сохраняется зависимость доходов бюджета от экспорта нефти и газа. Ненефтяной дефицит федерального бюджета равняется примерно 10% ВВП.

Перечень позитивных факторов, способных поддержать рост ВВП России, достаточно убедителен: начиная со стабильного состояния бездефицитного государственного федерального бюджета в 2012 г. до ускорения роста кредитования экономики российскими банками. Вопрос в том, способна ли современная российская система хозяйства обеспечить динамику экономического роста и международную позицию, которые повысят возможности российской элиты оказывать реальное влияние на глобальные рынки и правила игры на международной арене.