В Китае приветствуют тот факт, что Москва, по крайней мере на уровне названия проекта, обратила внимание на данное направление, но не понимают, серьезно ли это, а главное — что в идее Владимира Путина действительно евразийского. Пока из Пекина и Шанхая представляется, что Россия, много рассуждая о Сибири, Дальнем Востоке и АТР в целом, ничего конкретного не делает и не предлагает, занимаясь любимым делом — выдавливанием Евросоюза из западной части СНГ. Китай, между тем, тоже раздумывает об обустройстве Евразии — в октябре председатель КНР Си Цзиньпин выдвинул идею «Экономического пояса Шелкового пути», который, по сути, и предусматривает «евразийский экономический союз». Шанхайские коллеги признают, что название не очень удачное, поскольку сразу напоминает об американской придумке конца 1990-х «Новый шелковый путь», имевшей откровенно антироссийскую направленность. Здесь все не так, горячо утверждают собеседники, Россия — важнейший партнер. Однако не заметить факт конкуренции невозможно.
Китайцев, которые серьезно подходят к планированию того, как обеспечивать свои интересы, удивляет отсутствие с нашей стороны действий по реализации заявленных приоритетов, особенно в региональной политике. Стоит вспомнить, что евразийские концепции предлагает и Южная Корея, весьма заинтересованная в том, чтобы перестать быть отсеченным «островом». Сеул резонно полагает, что в рамках «большой Евразии» возможны новые аргументы или меры воздействия и для Северной Кореи — если самоизоляция Пхеньяна начнет всерьез мешать крупным игрокам.
В общем, мы привыкли, что интеграционные инициативы России наталкиваются на противодействие с Запада, однако мир таки многополярен (о чем мы так мечтали), и у центров силы на Востоке не меньше намерений влиять на правила игры. И одного только использования понятия «евразийский» в противовес «европейскому» недостаточно, нужна долгоиграющая политика, причем не ограниченная ментальными рамками «постсоветского» пространства. Стоит вообще задуматься о том, как сделать одной из задач евразийской политики Москвы решение важнейшей задачи — подъем азиатской части России, что стало бы стимулом для развития всей страны.
О Евразии как об общности, которую объединяет нечто большее, чем география, заговорили примерно сто лет назад, в начале ХХ века. На Западе тогда родилась и обрела популярность геополитика. Ее классики рассматривали просторы Евразии как структурную часть мирового устройства, тип стратегического пространства, а следовательно, и сознания, отличный и противопоставленный психологии и действиям морских держав. Россия в то же время переживала период интенсивных идейных исканий в попытке обрести опору на фоне происходивших и назревавших перемен. Евразийство как идеологическое течение стремилось зафиксировать уникальность России как отдельной цивилизации, но при этом — в отличие от более обособленно настроенных славянофилов XIX века — вписать ее в большой контекст.
Интерес к Евразии оказался тогда преддверием, если не сказать предчувствием, грандиозного слома старого мирового и европейского (в те времена он был главным) порядка, прологом к катастрофам и потрясениям ХХ века, особенно его первой половины. Во время холодной войны Евразия стала относительной стратегической периферией, цементированной биполярным противостоянием, но распад СССР принес очередную волну масштабных геополитических сдвигов. Последствия исчезновения государства, которое столетиями структурировало огромную территорию Евразии, мы пока едва ли способны оценить в полной мере. Тем более что в ХХI столетии Евразия все больше и больше попадает в центр международного внимания, будь то политические перемены, экономические перспективы, ресурсный потенциал, риски и угрозы или дискуссии о наличии моделей национально-государственного строительства, альтернативных западной.
В начале ХХ века интерес к Евразии стал предвестником бурных потрясений. Не исключено, что история повторится. Ведь по мере смещения мирового внимания на восток именно здесь наглядно отражаются наиболее существенные тенденции развития мировой системы. Потенциально Евразия является единым регионом, где могут быть созданы региональные институты и действовать общие правила, и в этом случае он претендует на лидирующую роль в мире, на определение того, какую форму примет глобализация. Вероятен, впрочем, и противоположный вариант — Евразия распадается на разные по своей культуре, соперничающие из-за несовпадающих интересов и неравноправные по возможностям элементы, превращаясь в объект внешней конкуренции. И тогда потрясения, сравнимые с теми, что были в ХХ веке, не исключены и в XXI.
